Трофей мажора (СИ) - Ирис Лана. Страница 33
– Пойду чайник поставлю, – говорит Антон…
Глава 37
– Пойду чайник поставлю, – говорит Антон, и выходит из комнаты.
Провожаю его ошеломленным взглядом. Он собирается позаботиться обо мне? Зачем это притворство, не понимаю…
Еще раз беру телефон, уверена – папа названивал, беспокоился. Но к моему величайшему удивлению обнаруживаю лишь пропущенные от Антона. Это очень странно, мы с папой созваниваемся ежедневно. Пролистываю гору входящих сообщений, лишь одно от отца:
«Дочь, прости, очень занят по работе. Меня не будет на связи какое-то время. Надеюсь, у тебя все хорошо. Я очень тебя люблю.»
«Я очень тебя люблю» – эта строчка вызывает во мне сильное беспокойство. Последний раз, когда он мне такое сказал, было после похорон мамы. Что-то тут явно нечисто…
Пишу ответ:
«Папа, я тоже тебя очень люблю, но у тебя точно все хорошо?»
Еще несколько минут смотрю на экран, но потом слышу хлопок двери, и убираю телефон на тумбочку.
Что это? Он ушел? Вот тебе и «Испугался за тебя», дела у Его Величества появились среди ночи? А вдруг, он пошел к этой… Нет, зачем он тогда ко мне рвался… даже… окно сломал. Может, дома что-то понадобилось?
Лежу какое-то время, обдумываю происходящее. Ладошкой глаза протираю, потому что они у меня сильно слезятся из-за яркого света. Голова гудит, уснуть в таком ужасном состоянии я точно не смогу.
Не выдержав, встаю с кровати, и шатаясь, совершенно без сил, двигаюсь к двери. Потом понимаю, что я почти раздета и останавливаюсь. Боже мой, я вся мокрая, майка – хоть выжимай. Да и идти в одном белье нельзя… Вдруг, он вернется? Надо хотя бы шорты надеть для приличия.
Добредаю до шкафа, пытаюсь что-нибудь откопать. Но ничего не могу найти подходящего, видимо, я большую часть вещей скинула в корзину для стирки. Эти две недели выдались для меня сложными, и я немного забросила домашние дела. Не выходила из дома, толком не ела, только спала и загонялась переживаниями, мне было не до чистоты. Итак, что мы имеем из одежды? Моя пижама с единорогом слишком теплая, а мне хочется чего-то легкого, я итак от жары помираю. Вытаскиваю старую длинную сорочку, и натягиваю на себя.
Это не начнушка, а балахон какой-то, и она мне немного великовата. Но она хлопковая и прохладная ткань приятно липнет к влажному телу.
Включаю ночник, выключаю свет. Теперь глазам не так больно. Смотрю на себя в зеркало – Ой! Я похожа на бледную поганку. В этой белоснежной длинной сорочке, с влажными растрепанными волосами и поникшими глазами, будто призрак девчушки из прошлого века явился. Мерцаю немного в приглушенном свете, мне для полной картины огромного старинного подсвечника в руках не хватает. Тогда я точно буду героиней исторического романа.
Если бы это был любовный роман, Его Величество меня бы не покинуло, – мелькает в голове вихрем.
Ничего, я могу быть героиней книги ужасов. Так даже интереснее, – тут же утешаю себя.
Возвращаю на место спадающую с плеча лямку. Планирую спуститься на кухню и сделать себе чай. И вновь слышится хлопок. Затем, дверь в комнату открывается, и с подносом в руках входит Антон. Через секунду резко тормозит.
– Ого… неожиданно, – обводит он мое одеяние насмешливым взглядом. – Ты зачем встала, барыня? Тебе нельзя. Постельный режим.
А я застываю в оцепенении, двинуться не могу. Он вернулся… Смотрю на него, на поднос в его руках, на котором: кружка с чаем, от которого сильно парит, мед в тарелке, стакан воды, а еще лежат какие-то лекарства в цветных упаковках.
– А ты куда ходил? – спрашиваю глухо.
– Домой бегал. У вас ни меда, ни лимона, – отвечает он, ставя поднос на тумбочку, – ни чая, ни жаропонижающего, – продолжает перечислять, – ни еды. В холодильнике мышь повесилась…
– Ладно, ладно, перестань, – перебиваю я его. – Я поняла…
Он подходит ко мне, встает напротив, как и привык, очень близко, почти впритык. Я только сейчас замечаю, что он тоже весь промок. Не мудрено, когда такой ливень.
– Ты мокрый…
– Ты тоже, – шепчет он мягко, поправляя вновь упавшую с плеча лямку ночнушки, и нежно проводит большим пальцем по ключице. От его прикосновений у меня мурашки идут. Всю кожу покрывают, вниз, по груди, к животу спускаются. Ноги предательски немеют, и я испуганно задерживаю дыхание.
– Зачем ты здесь… я же сказала, что не хочу быть с тобой… я… Антон, я не согласна быть твоей временной девушкой! Я не хочу встречаться, пока тебе не наскучит! Мне не нужны такие отношения! Мне нужна определенность! И…
– Шшш, – останавливает он меня, палец к моим губам прикладывая. – Варь, давай потом этот вопрос решим? Посмотри на себя, ты вся горишь. Тебе нужно лекарство выпить.
–… и твои извинения! Твое раскаяние! – не унимаюсь я, убирая его руку.
– Мое раскаяние? – со смехом переспрашивает, взметнув брови удивленной дугой. – Варя, мне такое чувство не свойственно. А насчет извинений – я тебе уже сказал, что ни о чем не жалею…
– Я тебе смешна, ты сказал, что тебе весело наблюдать за моими реакциями, ты сказал…
– Я помню, что я сказал, ложись, – за локоть меня берет, к кровати подталкивает. – Давай, давай, не спорь.
Подчиняюсь, только потому что на ногах еле стою, штормит меня. Иначе – ни за что бы не выполнила его указаний.
Он проделывает все те же действия, что и ранее: подушку мне поправляет, одеялом укутывает. На край кровати рядом со мной садится и берет лекарство, распечатывает упаковку и начинает внимательно читать инструкцию.
Пока он это делает, я его открыто разглядываю. Внешность у него все-таки идеальная: вычерченные темные брови, чувственные губы… Красивый и такой заботливый мерзавец… И правду ведь предупреждали: внешне – Греческий Бог. Внутри – сам Дьявол. Дьявол, который запутал меня, обольстил, обманул… и продолжает обманывать. Нет, не так… Он со мной сейчас честен. Но продолжает очаровывать, чтобы заполучить то, что он хочет. Чтобы я сделала так, как нужно ему. Чтобы потом разбить остатки моего бедного несчастного сердца…
– Так, значит, две чайной ложки три раза в день, – бормочет он, встряхивая бутылочку с жидкостью. Ложку берет, наливает полную и ко рту мне подносит. Я нос морщу, потому что запах у лекарства неприятный, горький. – Давай, первая ложка – за папу, – улыбается нежно.
Я кривлюсь и чуть не выплевываю эту противную жидкость. С трудом проглатываю.
– Вторая – за меня, – еще одну подносит и улыбается шире.
Я его таким презрительным взглядом смиряю, чтобы понял, за него – не хочу! Лучше буду и дальше болеть. Лучше умру!
– Ну, пожалуйста, барыня… – шепчет он со смехом в голосе.
– Я если только за себя, – нехотя беру в рот вторую ложку.
– Ну хорошо, – он по-прежнему держит задорную улыбку, губу прикусывает. – Ладно, выпей еще жаропонижающее, и вот твой чай. Двигает поближе поднос, подает мне таблетку от температуры и стакан воды.
Пока запиваю лекарство, слышу стук в дверь. Удивленно поднимаю голову, гляжу на Антона. Кто это может быть, среди ночи?
– Врач пришел, – говорит он, поднимаясь с кровати. – Посмотрит тебя.
– Что? Нет, только не врач! – хнычу я, приподнимаясь повыше на подушках – Терпеть их не могу!
Антон игнорирует мои капризы, уходит, возвращается уже с доктором.
Врач седой строгий мужчина в круглых очках, долго слушает меня фонендоскопом, меряет мне давление, щупает живот, затем, что-то пишет в карте. Говорит почему-то только с Антоном, дает ему рекомендации, выписывает еще какие-то лекарства, вручая рецепт. Антон важно кивает, заверяет – что все понял и запомнил. На меня доктор вообще толком внимания не обращает, как будто я не в состоянии сама понять его назначения.
– Я оформлю ей больничный, – доносит ему важно. – За справкой заезжай, как поправится. И деду своему привет передавай, – похлопывает Антона по плечу, затем, берет свой чемоданчик и уходит. Антон идет за ним, чтобы закрыть дверь, а когда возвращается, я ему прямо сообщаю, что болеть не собираюсь. В понедельник в школу явлюсь.