Трофей мажора (СИ) - Ирис Лана. Страница 74

Еще через десять минут звонок. Беру телефон в надежде, но все рушится.

Раскалывается на части.

– Антон Дмитриевич, здравствуйте, – раздается в трубке.

У меня тут же сердце сжимается, так что кричать охота. Это Андрей, мой безопасник. Я поставил его следить за Варей, возможно, поэтому не побоялся отпустить ее одну. Но просил звонить в крайнем случае. А точнее – если ей будет грозить опасность. После того, что вытворяла Люба, я не могу поступить по-другому.

Мне также известны остальные перемещения и действия малявки, но доклад приходит письменно раз в неделю. А тут звонок.

Значит, дело крайне важное.

У меня холодок бежит по спине. Странное предчувствие.

– Говори.

– После гонки Варвара направилась на ближайшую автобусную остановку. Я поехал следом. Но вместо автобуса она села в машину к Любе.

– Чего???

От потрясения больше ничего вымолвить не могу.

– Они уехали, а я отправился за ними.

– И куда? Говори быстрее…

– Мы повернули на дорогу, ведущую в коттеджный поселок, я следил за ними не отрываясь, но позже… потерял их из виду. Там была абсолютно идентичная машина, с такими же номерами… Думаю, меня намеренно сбили со следа.

– Что? Почему сразу мне не позвонил?! – бормочу, делая шаг.

– Извините, Антон Дмитриевич…

Еще шаг. Шаг. И еще. Расплывчато. Сжимая кулаки до боли.

Ближе к двери, выталкивая непослушное тело. Выталкивая воспалённые мысли, крутящиеся по кругу.

Спасу. Спасу. Спасу.

Я спасу тебя, моя девочка.

Спасу…

***

Варя

Разлепляю глаза, а темнота не исчезает. Я на стуле сижу, в помещении стоит легкий сумрак, мои руки связаны.

– Люб, давай поговорим… – облизываю пересохшие губы. В голове гудит. По вискам долбит. – Пожалуйста.

– Не наговорилась еще? – со смешком бормочет. – В тачке только и трындели.

Ну, это сложно назвать адекватным разговором. Люба гнала, как ненормальная, машину кидало из стороны в сторону, а на мои жалобы она лишь отшучивалась:

– Ой, прости, подруга, я только недавно научилась водить. Да все в порядке. В порядке… мы выживем. Я – точно. Насчет тебя, еще, подумаю…

Мне было больно на нее смотреть, она тоже под сильнейшими эмоциями совершенно не соображала. Заманила меня обещанием, что все объяснит насчет своей сережки в его постели, что все это просто до смешного недоразумение. И в попытке все выяснить, я села в машину. Ни единой секунды не возникло ни малейшего подозрения, что что-то пойдет не так. Я должна была понимать … должна была… после всего, что она мне сделала… но я не понимала. Я отключила разумные доводы.

Глупая. Какая же я глупая.

Когда дело касается Антона я совершенно перестаю думать. Я теряю себя. Теряю свою душу. Теряю свой разум.

Мне натерпелось найти всему оправдание.

Я желала услышать, что он только со мной.

Только мой.

Он никогда не был с ней.

А все увиденное на мосту – мираж.

Но говорила она о другом. О том, что никогда не сдается, о том, что все, чего она хочет, принадлежит ей. Так было всегда с самого детства. Всего, чего пожелает…

И что она не прощает.

Никогда.

До больницы она меня не довезла. А я не сразу сообразила, сама находясь в состоянии аффекта от случившегося ранее, просто наблюдала, как пейзаж ночного города постепенно сменяется незнакомыми улицами.

Я осознаю, что и не сядь к ней машину, она бы нашла способ забрать меня. С самого начала было понятно, что она не остановится.

Я всегда ей мешала. Была помехой под ногами.

Я все равно оказалась бы здесь.

Это конечная точка.

Последняя остановка для нас с ней.

Что бы не произошло дальше, как бы не развернулись события – больше мы с ней не увидимся.

– Люб, пожалуйста… отпусти меня, – делаю еще одну попытку. – Что ты собираешься делать? Держать меня тут вечно? Какие твои планы? Ты же не можешь убить? Меня хватятся, ты это понимаешь? Меня будут искать!

А в ответ слышится только ее злобный отрывистый смех. Он отражается в стенах эхом, звучит, как заклинание.

– Ты же не хочешь моей смерти… нет, конечно, нет… ты не хочешь…

Волосы взлохмачены, а глаза пустые, холодные. Она кажется сумасшедшей. Чокнутой. Ведьмой. Она выкрикивает проклятия.

Я не могу умереть. Я не могу оставить папу.

– Рот ей заклей, – приказывает она мужчине, который до одури меня пугает. – Слышать ее голос больше не могу. До трясучки ненавижу эту мразь.

Весь в шрамах, и с жуткой сальной ухмылкой на лице, когда он касается меня – перед глазами жизнь проносится.

Последние ее мгновения.

Да и второй не лучше, еще более мрачный, хоть и не смотрит на меня, вызывает отвращение. Выглядит опасным. Хищным.

– Не трогайте меня, – сиплю еле слышно, но мужчина лишь ухмыляется, блеснув глазами. – Мне хол-л-лодно…

Отрывает кусок изоленты и клеит мне на губы, убив последнюю надежду уболтать Любу дать мне свободу.

– Какая же ты зануда, деточка… поверь мне, я и убить могу, подруга. Думала, ты уже давно это поняла, а ты тупая, как пробка. Я же сказала, в третий раз ты не выберешься.

Я шмыгаю носом. Мне становится все страшнее.

– Съезжу домой ненадолго, – говорит она им. – Приму душ и посплю немного. Не выпускать ее ни при каких обстоятельствах. Понятно?

И им все понятно. Сальный кивает и повернув ко мне голову, растягивается в противном оскале, не предвещающем ничего хорошего.

– Можете делать с ней все, что вздумается, – бросает она уходя. – Мне все равно…

Легкий кивок. Он доволен. Липкими блестящими глазами проходит по мне. Губы кривит, превращая лицо в ужасающую беспощадную маску.

Нет, нет, нет.

Я хочу закричать, чтобы она не оставляла меня наедине с ними, неизвестно, что придет им в голову, но издаю лишь пустое мычание. Запястья уже зудят от бесконечных попыток выбраться из оков туго стягивающих веревок.

И все, что мне остается, когда она равнодушно уходит, пялиться в черную стену из камня, лишь бы не смотреть на него.

Он же не тронет меня, не тронет. Это она просто напугать хотела, правда же, правда…

Он делает шаг ко мне.

Резкий хрипящий выдох.

Я веду оголенными плечами, и онемение расползается по коже. Когда меня сюда волокли, я отбивалась. И моя джинсовка слетела, а кофта порвалась. Люба повязала мне ее поверх груди узлом, но я чувствую себя полностью раздетой.

Тело прихватывает сильнейший озноб. И я будто снова ныряю в ледяную прорубь. С головой.

Мне не выбраться.

Ухожу под лед.

В подвале пахнет сыростью, плесенью, и затхлостью. Не знаю, сколько мы уже здесь. Вечность. Во рту собирается железистый привкус, когда я до боли прикусываю губу и зажмуриваю глаза.

Холодно… жарко… холодно… жарко….

Представляю море. Соленоватый ветерок, щекочущий лицо. И пальчики на ногах зарываются в мелкие горячие песчинки. Мне хорошо, мамочка. Все хорошо.

Вдох. Выдох.

А он делает еще щаг…

Хрипло кашляет и смеется.

Шаг.

Он пугает меня.

Тошнота накатывает.

Он только пугает меня.

Слезы по щекам – это просто капельки морской воды. Это океан, разбушевавшиеся от сильного ветра. И как же он прекрасен.

Я слышу пение чаек.

И этот шум… это волны бьются о берег.

Пшшшш…. Шшшшшш…. Шшшшшшшш…..

Вдох. Выдох.

Еще шаг…

Пожалуйста, не приближайся…

Шшшшш…..

Бум!

Шшшш….

Бум, бум, бум!

Я дергаюсь, но глаз не открываю. И когда крики становятся громче, и когда до меня долетают обрывки фраз.

– Варь, Варя… посмотри на меня… маленькая…

Родной вкусный запах. И любимое лицо перед глазами, когда я приподнимаю отяжелевшие веки. А может, это все видение.

– Смотри на меня, смотри, – Антон сдергивает с губ изоленту, пальцами нежно проводит по щеке, рвано дыша. – Смотри на меня. Ты в порядке? Маленькая моя…

А глаза у него застывшие льдом. Испуганные. И только искры в них мерцают. Искры надежды, облегчения, благодарности.