Дорога императора (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 31

Притом соседи работали не покладая рук, будто это была их земля. Вскоре я и вовсе перестал различать, где свои, а где пришлые.

Те мужчины, что постарше, пообещали, что когда начнётся пахота, то обязательно придут и не одни, чтобы помочь. Несколько молодых неженатых парней и вовсе решили остаться в деревне. Поглядывали с интересом на наших девок, хоть при этом и работали, не разгибаясь. А один парень высокий, чернобровый, то и дело пялился на Аську.

Я вовсе не ревновал. Девка красивая, и дай бог ей отыскать своё счастье. Уж кто-кто, а она точно заслужила. И семью нужно создавать. Матери давно нет, отец погиб.

Ещё предстояла одна важная работа. Надо было спихнуть с дороги тот самый покорёженный танк. Сначала думали, а не запрячь ли коней в это дело? Но животных решили пожалеть. И уцелевшим волам, и коням ещё землю пахать. Поэтому танк обмотали сохранившимися верёвками, а там, кто как мог, тот так и работал. Кто-то тащил, кто-то толкал.

С невероятным трудом люди стащили с дороги покореженную груду железа и сбросили в кювет. Может, со временем его удастся распилить, а там либо отправить в металлолом, либо потихоньку перековать на какие-то полезные инструменты в хозяйстве.

Когда танк тащили, я почти не участвовал. Нет, впрячься-то впрягся, но тащил в меру самых обычных сил, не стал рвать поджилки. У меня была мысль применить свою суперсилу, но подумав, решил этого не делать. Во-первых, ни к чему давать лишних поводов для рассуждений. И так народ на меня косится, а многие даже опасаются лишний раз словом перекинуться в моём присутствии, не говоря уже о том, чтобы поговорить со мной лично. Всё глаза отводят. Да и сложно их не понять. По всем понятиям, после стольких пуль, что в меня выпущены, я должен быть мертвецом. Причём как минимум четыре раза. Опять же, крушение самолёта пережил.

Ещё переживал из-за того, что такое сверхусилие может вычерпать тот запас энергии, что я потихонечку успел накопить.

Поначалу, когда не удавалось сдвинуть танк, была даже мысль оставить его на дороге, как препятствие для немцев в случае чего. Но немцы придут уже вряд ли. А эта махина мешала сейчас соседям, которые везут по этой дороге еду. Им приходится объезжать преграду, а это неудобно.

В итоге, к полудню танк-таки забросили в кювет. После этого отправились на обед.

С приходом соседей люди как-то оживились. Поняли, что они не одни в этом мире. Тёмная тягучая тоска стала потихонечку отступать.

Люди хоть и были грустными, но обречённость из их взглядов пропала. Надо жить дальше. А жизнь — это движение. Не зря старики говорят, что работа — она от любых горестей исцелить может.

После обеда люди споро отправились в поля. И если не оглядываться за спину и не глядеть на уничтоженную деревню, то можно было бы представить, что всё как прежде. Жизнь продолжается, люди работают, земля пашется, и скоро жизнь вокруг забурлит вместе с приближающимся летом.

Я же на поле не пошёл. Решил ещё разок сходить в дальний окопчик. Не отпускала меня мысль, что те два старика так и остались там. Я, конечно, не верил во всякую там мистику, но это в прошлой жизни. В этой в неё сложно не верить, она просто происходит.

Видимо, те старики так и остались там, потому что чувствовали вину за собой и думали, что раз не сделали они своё дело исправно, пропустили врага, то так и должны нести свой дозор. А я же решил сказать спасибо старичкам за их службу, да отпустить их с добром. Вдруг услышат. И с чувством выполненного долга отправятся дальше. Ведь необходимости нести дозор больше нет, а их уже, наверное, ждут где-то там, на той стороне.

Отчего-то я был уверен, что тем старичкам попросту стыдно из-за того, что они проспали. Вот только они ведь ни в чём не виноваты. За свою долгую жизнь они давно заслужили отдых. А то рвение, с которым они взялись за тренировки, уже стоит похвал. Так что пусть уж идут с миром туда, куда ушли их друзья и соседи. Допустим, они бы не спали, то что бы это изменило? Крикнуть бы не успели, сопротивляться солдатам смогли бы недолго.

К тому же всё, считай, обошлось. И наши усилия были оправданы. Да, это с большой натяжкой, но большую часть жителей деревни мы всё-таки спасли. А это уже что-то. Ведь если бы не наши усилия, скорее всего, живых бы и вовсе не осталось.

Самое интересное, что из-за всей этой истории изменилось моё отношение к полякам. Я ведь, хотя и с уважением относился к польской культуре — фильмы польские очень люблю, книги, но к самим полякам относился без уважения. Горлопаны и хвастуны. Но здесь понял, что одно дело польская шляхта, или политики, что важно топорщит усы и считает себя пупами земли. И другое дело простой народ — тёплый, честный, открытый друг другу, и готовый делиться последним, даже когда совсем тяжело и ничего не осталось.

Глядишь, и вправду стоит побороться за этих людей, за их будущее. Убрать так называемую шляхту, что не привечает москалей, а с простыми людьми мы всегда сможем договориться. А уж я постараюсь, чтобы им здесь стало житься куда проще, чем при немцах.

Подойдя к окопу, я принялся внимательно его осматривать. Затем оглядываться по сторонам, будто действительно хотел отыскать кого-то глазами. У меня были мыслишки, что быть может это всё мне вчера просто приснилось, но дело есть дело. И как бы это глупо со стороны не выглядело, я пришёл сюда именно за тем, чтобы отпустить стариков. Поэтому и сказал им всё, что думал. Речь моя была довольно длинная, и если уж они могли меня услышать, то всё бы прекрасно поняли. И со спокойной душой отправились бы дальше по своему пути.

Пускай я и не католик, но я помазанник божий, и уж имею право чуть больше, чем простой человек. Не важно, что я православный, Бог-то у нас один.

Я уже хотел было возвращаться обратно, но в этот момент вдруг заподозрил неладное. Принялся оглядываться по сторонам и обратил внимание на небольшие заросли кустарника. Что-то с ним было не так. Кто-то там сидит. Волки? Нет, не похоже. Ну, сейчас узнаю.

— Эй, парень, — услышал я вдруг.

Я напрягся, но дёргаться не стал. Лишь сощурившись посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос.

— Эй, хлопчик, к тебе обращаюсь, — снова донеслось из кустов.

Разговор шёл по-польски, но отчего-то я понял, что польский язык для говорившего неродной. Слишком уж грубоватый акцент. Язык хоть и славянский, но каждый язык по-своему уникален и отличается от всех остальных.

Я же хоть и пребывал в определённых сомнениях, но решил рискнуть:

— Бойцы, а чьи вы будете? — спросил я на чистом русском языке, повернувшись к кустам.

Там наступила короткая пауза. Снова раздался голос:

— А ты сам-то, кто будешь?

На этот раз говоривший использовал русский язык. И здесь уж стало ясно, что этот язык для него родной. А я внутренне расслабился и едва держался, чтобы не расплыться в улыбке.

— А вот сейчас на тебя посмотрю и решу, представляться тебе или нет. А то сидите в кустах, как сычи, вопросы странные задаёте.

Говорил это, а у самого сердце едва из груди не выпрыгивало.

— Я здесь один, — продолжил я, — а вас…

Я сделал небольшую паузу, пытаясь понять, сколько там человек скрывается. Уловил по дыханию, что их там трое. А чуть поодаль, метрах в тридцати, заметил какое-то шевеление. Причём почувствовал его, будто шестым чувством. Любой другой человек вряд ли бы разглядел.

— И один снайпер вон там прячется. Всё верно говорю?

После этого повисла пауза. А я же встал, сложив руки на груди и уставился в кусты. Видимо, русские солдаты — в этом уже не было сомнений, — о чём-то переговаривались.

— Больно уж ты парень глазастый, — раздался голос из кустов.

— А вы слишком много болтаете. Будьте добры, господа офицеры, выйти и доложиться по всей форме. И не говорите, что у вас с собой нет фотографии императора Российской империи или что вам её не показывали. В крайнем случае — на серебряный рубль гляньте. Правда, я на нем слишком важный, но узнать можно. Есть рубль в хозяйстве?