Перекрестки - Франзен Джонатан. Страница 110

Разрыв подтвердил правильность его выбора – стыд и позор тем, кто не хочет знакомиться с самой замечательной женщиной в мире, – и он восхищался браком с Мэрион, восхищался тем, что она всегда с ним и за него. Однако после того, как родители от него отказались, в глубине души его затаилась тень. И тень эта была вызвана не сомнением и не виной. Скорее осознанием того, что он потерял, когда обрел Мэрион. Он порвал с Лессер-Хеброном, но не избавился от мыслей о нем. Расс ловил себя на том, что скучает по маленькой ферме матери, по дедовой кузне, по вечности одинаковых дней, по праведности общины, чья жизнь строилась без компромиссов вокруг Слова Божия. Он понимал, что отец – человек глубоко ущербный, что строгость его компенсирует слабость характера и что мать действительно в каком-то смысле спятила. Но все равно втайне восхищался ими. Их вере была присуща крепость, которой так не хватало его собственной.

Четыре года спустя он принял назначение в сельский приход в Индиане, надеясь хотя бы отчасти вернуть утраченное. Он радовался, что теперь чаще видится с дедом, который, противореча сам себе, женился на Эстелле и поселился в ее родном городке, в двух часах к северу от Расса. Но ощущение потери было духовным, а не географическим. Оно всюду следовало за ним, и звали его Мэрион. Теперь он привык рассчитывать на нее, уже не восхищался, а лишь пользовался ее умениями, занимался с нею любовью исключительно для зачатия, и недобрые чувства, связанные с ее первым браком, вернулись к нему с новой силой: его глодала обида. Он не понимал, почему пренебрег советом Клемента и женился на первой, в кого влюбился.

В плохие дни он видел простака из Индианы, которого окрутила городская девица старше его годами, завлекла сексуальной сноровкой, приобретенной с другим мужчиной. В худшие дни он подозревал, что Мэрион прекрасно понимала: он достоин лучшей партии. Наверняка она понимала, что, как только он покинет тесный мирок Флагстаффа, встретит женщину и помоложе, и повыше ростом, не такую чудачку, которая больше восхищалась бы его умениями – и ни разу не была замужем. Мэрион соблазнила его заключить контракт, прежде чем он узнал свою рыночную цену.

И все же даже тогда он, возможно, смирился бы с тем, что женился на ней, если бы она тоже была девственницей, когда они познакомились. Он сознавал, что обида его ничтожна и греховна, но от этого она не терзала его меньше. В заключительной, осязаемой форме, которую обида обрела после того, как сон о Салли Перкинс открыл ему глаза на множество желанных женщин, Расса мучило, что Мэрион познала удовольствие секса с другим, а он только с нею. Он готов был терпеть ее превосходство во всем остальном, но только не в этом.

Войдя в автобус в Нью-Проспекте, Расс с неудовольствием обнаружил, что место возле Фрэнсис занято: они с Тедом Джерниганом, наставником из числа родителей, сидели сразу за водителем. Тед представлял угрозу (любой другой мужчина представлял угрозу), но Расс усвоил урок: лучше держаться в стороне, чем навязываться. Лучше устроиться с ребятами в глубине салона, перебрасываться мячом, подпевать песням (он уже выучил почти все), выслушивать советы, как правильно брать на гитаре аккорды в ми и ре мажоре, наперебой высматривать автомобильные номера разных штатов: пусть Фрэнсис поскучает одна. Он больше не вмешивался в дела “Перекрестков”, и популярные ребята приняли его; их отношение так выгодно отличалось от того, что было в прошлую поездку в Аризону, что Расс вполне обошелся бы без Фрэнсис и связанных с нею сложностей.

Наконец они въехали в Навахо-нейшн [55]. Вдоль шоссе в закатном свете мелькали дети, торгующие бусами из ягод можжевельника, щиты с рекламой тканых вручную одеял и украшений из бирюзы, сувенирные лавки, ломившиеся от безликого кича, далее попалась вывеска “НАСТОЯЩИЙ ХОГАН НАВАХО”, деревянная статуя индейца Великих равнин в полном головном уборе, гигантский вигвам. Смолкли последние из пяти гитар в автобусе. Кэролайн Полли, сидевшая напротив Расса, читала Карлоса Кастанеду. Ким Перкинс учила Дэвида Гойю играть в веревочку, остальные девушки играли в пики [56], а парни, не таясь, рассматривали порнографический комикс, который Кит Страттон купил в придорожном кафе в Тукумкэри, и улюлюкали. Расс мог бы отобрать у них комикс, объяснив, что подобное чтиво унижает женщин, но он слишком устал, а ребята в его группе в целом подобрались безобидные. Роджер Хангартнер в прошлом году во время поездки с “Перекрестками” курил траву, за Дарси Мэнделл следовало присматривать, поскольку у нее диабет, Элис Рэймонд еще не оправилась от смерти матери, а Джерри Коул, как заведенная, твердила раздражающие избитые фразочки (“Дорвались до кормушки”, “Осень стланно”), но по-настоящему трудных подростков в группе не было – Перри ехал в автобусе с Кевином Андерсоном. В Тукумкэри Расс спросил Кевина, как там Перри, Кевин ответил, что Перри перевозбужден, всю ночь болтал без умолку и не хочет выходить из автобуса. Расс мог бы пойти поговорить с сыном, но пусть теперь им занимается Кевин, а его это не касается.

Когда на горизонте замаячила водонапорная башня Мэни-Фармс, Расс пробрался вперед и попросил Теда Джернигана поменяться с ним местами. Заняв нагретое Тедом место, Расс спросил Фрэнсис, удалось ли ей поспать.

Она отодвинулась, холодно взглянула на него.

– Ты имеешь в виду, между рассуждениями Теда, как бы он разобрался с вьетконговцами и сколько я переплатила за дом?

Расс засмеялся. Давно он не был так счастлив.

– Я думал, ты присоединишься к нам.

– Один из нас знает всех в автобусе. Другой никого.

Улыбка испарилась с его лица.

– Прости.

– Ты говорил, что тоже бываешь козлом, но я не верила.

– Прости, пожалуйста.

Она отвернулась к окну и больше на него не смотрела.

Солнце село за Черную Месу, и долгие сумерки опустились на Мэни-Фармс, на его слишком широкие дороги со скупым освещением, его одинаковые дома, выстроенные на средства Бюро по делам индейцев, его утилитарные здания школ и пыльные склады. Расс подсказывал водителю дорогу к зданию совета и выскочил из салона в тот самый миг, когда к совету подъехали остальные два автобуса. Сердце его немедленно отреагировало на разреженный колючий воздух. Расс подошел к двери, и навстречу ему вышла крепкая молодая женщина в красной шерстяной куртке.

– Вы, наверное, Расс.

– Да. Ванда?

– Признаться, Расс, мы ждали вас раньше. – В жизни ее голос оказался таким же зычным. – Я бы хотела обсудить план ваших действий.

– То есть, э-э… приказ?

Ванда закивала – так же энергично, как говорила.

– У нас приказ, вы можете нам помочь. Но раз уж вы пожелали остаться в Мэни-Фармс, мы готовы разместить здесь обе группы. Я говорила с директором, он не против.

– Что за приказ?

– Согласно приказу, в Китсилли нужно построить пандусы для инвалидов. Один спереди, второй у пожарного выхода. И туалет тоже приспособить под нужды инвалидов. Но буду с вами честной и откровенной. Лучше бы вам остаться в Мэни-Фармс.

От трех автобусов, моторы которых сейчас работали на холостом ходу, донесся хруст гравия, рык Эмброуза, бормотание Кевина Андерсона. Если группа Расса останется в Мэни-Фармс, то он окажется с Перри, а Фрэнсис с Ларри. Расс быстро, пока не вмешался Эмброуз, ответил Ванде, что предпочел бы действовать по первоначальному плану. Ее энергичный кивок выражал одно, тревога на лице – другое.

– Если хотите, езжайте в Китсилли, – сказала она, – но я очень вас прошу не уходить далеко от школы. Не ходить поодиночке и с наступлением темноты не покидать здание школы.

– Хорошо. У нас и раньше были такие правила.

Ванда пошла поздороваться с Кевином и Эмброузом. Расс в который раз восхитился тем, как ловко Эмброуз находит общий язык с незнакомыми, как участливо смотрит на собеседника, и тот понимает – с ним считаются, его принимают всерьез. Не сводя с Ванды пристального взгляда, словно в мире не было ничего важнее, Эмброуз спросил, как чувствует себя Кит Дьюроки. А ведь этот вопрос должен был бы задать Расс.