Охотники за головами - Креспи Мишель. Страница 17

Ну и пройдоха! Значит, у дель Рьеко было потайное убежище, где он строил свои зловещие планы! Я крепко пожал руку Брижит.

– Чудесно. А теперь слушайте: он где-то прячет свой код. Семь букв на бумажке. Вероятнее всего, рядом с компьютером. Если вы найдете ее, я удвою ваше жалованье.

Она прыснула. Затем выпятила грудь и сказала:

– Ноль помножить на два… Не много… Но спасибо и на этом. А это важно?

– Очень важно. Очень. Если у нас окажется код, мы наверняка выиграем. Мы будем знать все параметры. Только вы можете это сделать.

Она прищурилась, приняв позу кинозвезды.

– Черт возьми! Тогда я пошла…

Мастрони подождал, пока она выйдет, и медленно проговорил:

– Тебе виднее, но, может быть, это немного опасно? Еще только начало, а мы уже пытаемся плутовать…

– Здесь никакого плутовства. Хитрят они. Плутовали с самого начала. Они нам не сказали и половины того, что у них на уме. А потом скажут: ты плохой, а ты хороший, и мы никогда не узнаем почему. Разве они тебе говорили, для чего проделывали над тобой все опыты?

– Нет, – нехотя согласился Мастрони.

– Теперь понимаешь? Им хочется, чтобы все было как в жизни? Мы и будем делать как в жизни. Все дозволено. Деловая жизнь – это война. И они наши враги, Мастрони. Ведь ты безработный?

Он со смущенным видом заерзал на стуле.

– Да.

– А знаешь почему? Только потому, что ты никчемный. Они говорили тебе это в лицо? Ты не никчемный и хорошо это знаешь. Но это война. Они вызывают тебя и говорят: «Нам очень жаль, но, видите ли, американские пенсионные фонды требуют пятнадцать процентов рентабельности, а у нас не получается, поэтому мы, к сожалению, вынуждены расстаться с вами». Так они тебе сказали? Я ошибаюсь?

– Не пятнадцать процентов, – с достоинством поправил Мастрони.

– Конечно, цифру они тебе не назвали. Но я тебе говорю, что пятнадцать. Они набивают свои карманы, а ты думаешь, что будешь есть завтра. Ты не являешься их частью, у тебя нет четырехмиллиардного оборота, и ты не знаешь, чем оплатить коммунальные услуги. И тебе говорят: «Будьте довольны, если будет совсем плохо». Я-то знаю, что это такое. А ты?

– Да, – подтвердил он.

Моя маленькая речь произвела должный эффект: Мастрони начал накаляться, а я продолжал давить:

– Они хуже других? Отнюдь. Им просто стукнуло пятьдесят. Сколько тебе лет, Мастрони?

– Сорок шесть.

– Уже близко. Двадцать лет тебя выжимали, как лимон, и теперь выбросят, как дерьмо. И ты все еще уважаешь их? Хочешь участвовать в игре? Взгляни фактам в лицо: ты уже поиграл. И проиграл. А здесь не игра, Мастрони. Это джунгли. Если твои зубы короче, чем у них, они сожрут тебя. Они крупнее и сильнее. Они злее. Они родились в нужном месте. И они тебя презирают. Ты хоть знаешь, что они тебя презирают? Все. Если на улице к тебе пристанет верзила, у тебя есть только один выход – ударить его ногой ниже живота. Так и мы сделаем. Ты думаешь, дель Рьеко на твоей стороне, Мастрони? На твоей стороне – никого. Разве что жена, да и то еще неизвестно. Дель Рьеко на их стороне. Он работает на них, а не на тебя. Разве он ел с нами, сказал тебе хоть одно любезное слово? Никогда. Ему платят за то, чтобы он нашел среди нас самого ловкого. Что ж, мы покажем ему. Мы докажем ему, что хитрее его. Он хочет, чтобы мы поубивали друг друга? О'кей, мы будем убивать. Но убьем и его самого. Ты не понял, что это огромная ловушка? Тебе нравится, когда тебя принимают за двадцатифранковую шлюху?

– Не заговаривайтесь, – повернула голову Мэрилин, которая слушала нас, глядя в окно.

– Простите, меня занесло. Это оттого, что слишком долго тянул лямку, да и вы тоже, думаю. На кой хрен все эти игры? Им хочется знать, какие мы дисциплинированные, бравые солдаты, самоотверженные? Да вовсе нет. Мы такая же дрянь, как и они. Нечего играть по их правилам, раз они сами их не соблюдают. Вы думаете, здесь боксерский поединок между джентльменами, а получаете удар ниже пояса. Это не бокс, а кетч. Знаете, что такое кетч? Хватай, если можешь схватить. Мы в дерьме по самую шею. Когда они приблизятся, чтобы окончательно утопить нас, мы вцепимся в них зубами. Я все беру на себя, Мастрони. Если тебя спросят, скажешь, что выполнял приказ. Да и чем мы рискуем? Играй мы по их правилам – нас ждет проигрыш. Взять хотя бы это говенное предприятие с его крючками, которое зависит от единственного клиента. Завтра утром, когда у тебя задница взопреет, ты получишь сообщение по электронной почте: «Сожалеем, либо вы снижаете цену на двадцать процентов, либо мы идем к другому», – и тебе останется только застрелиться. Тебе нужна такая игра? Получить в морду и сказать «мерси»? Ты не понимаешь, что это надувательство? А мы надуем их по-своему, зуб за зуб. Де Вавра с его тестами! С его международной репутацией! Как они завертятся – со смеху подохнешь!

– Хорошо сказано, – бросил Хирш, не поворачивая головы.

Мэрилин молчала, стоя с отсутствующим видом, но ни слова не упустила из моей проповеди. Я встал, сделал усилие.

– Все средства хороши, Мастрони. Бывает, что и куры нападают на лису. Пора вспомнить, что мы люди, и поднять голову. Дель Рьеко ничего не хочет нам говорить? Хорошо, мы ему тоже ничего не скажем. Но мы все узнаем. Надоело быть марионетками. В любом случае я выйду отсюда с высоко поднятой головой. Или меня вынесут ногами вперед. Ты сказал, что это твой последний шанс? Так действуй. Ты уже ничем не рискуешь, Мастрони. Они считают тебя мертвецом. Тебе еще непонятно, что они сделали свой выбор? Сказать, кого они выбрали? Шарриака и Лоранс Карре. А остальным они пришлют извещение. Ну уж нет! Так не пойдет. И это зависит от тебя, Мастрони. От тебя и от того, на что ты годишься. Только ты можешь это знать.

Все это время Мастрони сидел потупившись, но сейчас поднял голову и пару раз моргнул. У меня было такое впечатление, что я командую отделением на вьетнамском рисовом поле. Не знаю, откуда у меня взялось то, что я им только что наговорил, эта занудливо-воинственная грошовая речь. Она была мне несвойственна. Может быть, после моего увольнения слова и кипели внутри, ожидая случая вырваться наружу. Может, Лоранс Карре была права, и не произошло ничего значительного с древних времен, и сильное давление пробуждало звериные инстинкты, спрятанные в глубине примитивной коры головного мозга под тяжестью разглагольствований и привычек, под мягкой периной постиндустриального благополучия, заглушающей злобу и ярость. А может быть, не для Мастрони, а для себя я все это говорил.

Я широко улыбнулся всем сразу:

– Ладно, будем спокойно управлять лавочкой, но мне хотелось, чтобы вы знали: если потребуется, я буду сражаться до конца. Дель Рьеко десяток раз повторил, что ему интересно посмотреть, чего мы стоим. Что ж, я покажу ему, он останется доволен. Ведь все мы в одной лодке. Если вы считаете, что я преувеличиваю, или не доверяете мне, скажите, и будет руководить кто-нибудь другой. Это не сложно, да и я не обижусь. Согласны?

– Началось! – вдруг возбужденно воскликнул Хирш. – Пришло письмо по электронной почте.

Я усмехнулся и спросил:

– Супермаркеты? Скидка двадцать процентов?

– Нет, они предлагают обсудить цены.

Я вскинул руки.

– Ну, что я вам говорил? Для нас это неплохо, нам удается угадывать их действия. Ответьте, чтобы прислали свои предложения.

Хирш откатился на стуле от экрана и произнес:

– Я не умею писать письма, это не по моей части.

Мэрилин отвернулась от окна и сказала:

– Я умею. Остальное для меня – темный лес, но письма писать я могу. Давайте я сначала напишу на бумаге, а вы, если надо, подправите…

В знак согласия я поднял большой палец.

– Все это шито белыми нитками, – сказал я. – Трюк для простачков. Они хотят узнать, способны ли мы экономить и жестко управлять. Выдержим ли мы низкие цены. А что для этого нужно сделать?

Хирш и Мэрилин хором воскликнули:

– Персонал!

Мы весело рассмеялись, даже Мастрони соизволил улыбнуться.