Охотники за головами - Креспи Мишель. Страница 29

Сидя к нам спиной, Хирш бросил:

– Капитал Шарриака равен нашему. Самый большой пакет – семнадцать процентов, остальные – меньше восьми. Он тоже в ус не дует.

– Короче, одна только бедняжка Лоранс на качелях, – заключила Мэрилин.

– Ей следовало бы подстраховаться. Троих акционеров легче контролировать, чем полсотни, – заявила Брижит Обер.

– Неверно, – возразил Мастрони. – Это намного труднее.

В этот момент вошел Эль-Фатави и положил на стол кипу документов.

– Меня попросили передать вам это. А что, ребятки, может сольемся?

– Очевидно, это главная ответная мера, – без улыбки сказал Мастрони.

Эль-Фатави непонимающе взглянул на него, робко улыбнулся и вышел. Мастрони поплотнее уселся на своем стуле.

– Я согласен с Жеромом. Нам невыгодно, чтобы Шарриак проглотил группу «В». Разве что его измотает эта операция.

Чем больше я слушал Мастрони, тем больше я начинал ценить его. Он был спокоен, сообразителен, сведущ… Я вполне мог на него положиться, и его угрюмость не была помехой.

Неожиданно Хирш заерзал на стуле.

– Победа! – торжественно вскричал он. – Решение найдено! Американец, тот с дисками, дает бабки. Он готов участвовать в нашем капитале из пятнадцати процентов. Так что деньги наши свободны, и мы можем переключиться на финансовый рынок.

Я присвистнул.

– И ты сам все это устроил?

– Ну да. Некоторые работают, пока другие шатаются, вот так. А теперь можно посмотреть отчеты группы «В», чтобы убедиться, не покупаем ли мы кота в мешке.

Поглощенный разгадыванием козней дель Рьеко, Шарриака и им подобных, я немного ослабил вожжи. Хирш и Мастрони уже наладили дело и самостоятельно принимали решения. Если и дальше так пойдет, опасность может возникнуть изнутри.

Мы предложили побольше, чем Шарриак, – это было нетрудно: он считал себя единственным и предлагал по минимуму. В четыре часа пополудни мы стали совладельцами команды «В».

Неплохое получилось дельце. Управляли они неважно, но у них были ресурсы. Пожертвовав одним или двумя видами продукции, мы должны уже в этом году обрести равновесие и рассчитывать на большее в три последующих года. Десятка два увольнений, не больше, да и то за счет предпенсионников. Дело было верным.

Через десять минут Шарриак прислал нам по электронной почте письмо. Он приглашал нас на заседание административного совета предприятия «В» в восемнадцать часов. Каждый руководитель мог прийти с помощником.

– По какому праву? – возмутился Мастрони. – Мадам Карре все еще президент, верно? Если совет собирается не в установленном порядке, мы можем потребовать его отмены в арбитражном суде.

– Да. Прибережем это на тот случай, если дела пойдут плохо. Но мне хочется послушать, что он будет петь, и посмотреть, как будет пыжиться.

Я заранее предвкушал его досаду. Но был разочарован. Он торжествовал даже больше, чем всегда. Собрались мы в рабочей комнате, которую до настоящего момента занимала Лоранс. С собой я взял Мастрони, Шарриака сопровождал Пинетти, а Лоранс посадила у стены кого-то из своей команды, в задачу которого входило записывать все, что будет говориться. Шарриак, в своем безупречном темно-синем костюме, открыл заседание:

– Так вот, произошли кое-какие изменения… мадам Карре должна поделиться с нами своими планами. Мне сдается, что у нее только два выхода: завтра сесть на катер или продолжать работу под нашим контролем. Мне это безразлично. Даже в том случае, если она согласится делать то, что мы ей прикажем. Уверен, что, если она выберет второе, мы сможем рассчитывать на ее лояльность.

– Минуточку, но ведь она все еще президент, – вмешался Мастрони, прежде чем я успел его одернуть.

Шарриак ухмыльнулся.

– Нет же! Нам решать, кем она будет. Мы, конечно, можем подискутировать о форме, но это ничего не изменит.

Лоранс смотрела прямо перед собой, внешне нечувствительная к пытке, которую ей устроил Шарриак.

Мастрони занервничал:

– Я не считаю, что соблюдение процедуры не имеет значения. Как и положено, она ведет заседание, предоставляет слово, устанавливает повестку дня. Кстати, а где повестка дня?

Шарриак заговорил терпеливым тоном учителя:

– Господин Мастрони, если бы мы находились в реальной ситуации, мы могли бы позволить себе порассуждать. Для развлечения. Но сейчас не тот случай. Для нас один день – это три месяца. Значит, один час равен примерно четырем дням. Если допустить, что юридические тонкости обычно отнимают три реальных часа, то мы должны им посвятить, э-э-э, около двух минут. Решено…

Лоранс прервала его словоизлияния. Как это часто бывало, она обращалась к нам, стоя боком и пряча глаза:

– Господин Мастрони не ошибается: именно я должна открыть заседание. Я восхищена способностями господина Шарриака в устном счете, но, как и он, считаю, что мы теряем время. Полагаю, что первым пунктом желаемой вами повестки дня будет избрание председателя совета. Предлагаю приступить.

– Вот это благоразумные речи, – одобрил Шарриак. – Приступим. Я предлагаю кандидатуру присутствующего здесь господина Пинетти.

Я не удержался от насмешки.

– Это шутка? Нет никаких причин для того, чтобы вы взяли контроль…

– А я и не делаю этого. Подумайте сами: я не могу им быть, вы, Карсевиль, тем более. Им не может быть и мадам Карре, которая довела свое предприятие до ручки. Значит, нужен кто-то четвертый. Наподобие Гульбенкиана. Знаете, кто такой Гульбенкиан?

– Надеюсь, вы соблаговолите рассказать, – смирился Мастрони.

– Разумеется. Президенты двух нефтяных компаний ссорились из-за недр не знаю уж какой страны, Ирана или, может быть, Ирака. Ни один из них не мог иметь преобладающее количество акций, и никто не хотел, чтобы оно было у другого. Тогда они взяли себе по сорок девять с половиной процентов, вышли на улицу и отдали один процент первому встречному бродяге. Причем бесплатно, но с условием, чтобы тот абсолютно ни во что не вмешивался. Этот один процент сделал бродягу сказочно богатым, он стал вести роскошный образ жизни, открыл музеи, знаменитые на весь мир, создал художественный фонд и всегда держал свое обещание не лезть в их дела, только единственно своим существованием мешать образованию контрольного пакета. Моя мечта! Увы, подобное стечение обстоятельств случается лишь раз в столетие…

– Очень мило сравнить Пинетти с бродягой, – иронично заметил Мастрони.

Его высказывание не смутило Шарриака.

– Он на самом деле был не бродяга, а продавец ковров или какой-то коммерсант, не помню… Естественно, если господин Пинетти согласится взять на себя такую ответственность, то немедленно покинет мою команду.

– У меня не один процент, а тридцать три, – холодно уронила Лоранс.

Настала моя очередь взять слово. Пора было остановить полет Шарриака.

– Итак, Шарриак попытался подсунуть нам Пинетти, надеясь, что все мы обалдели еще до появления здесь: на это у него один шанс из тысячи. А теперь серьезно: кого вы имеете в виду?

На его лице появилось огорчение.

– Но я же вам сказал! Просто невероятно! Я толково разъясняю все, что думаю, а никто не хочет понимать, мне задают вопросы! Не вас, не меня и никого из присутствующих. Тогда кого? Никого от вас, никого от меня и никого от мадам Карре. Кто остается? Заместитель директора ее команды, которому даем наблюдательный совет. Или если это вам предпочтительнее, организуем директорию. Как зовут ваших субъектов, мадам Карре? Кого вы нам советуете?

Пинетти сделал вид, будто листает свой блокнот.

– Ну-ка, посмотрим… Шаламон, эль-Фатави, Леруа…

– Вот, пожалуйста, Шаламон, например. Только не Леруа, он целыми днями будет висеть на телефоне и скулить.

– Вы, полагаю, шутите?

Шарриак устало махнул рукой:

– Послушайте, в реальной жизни выбор больше. А здесь остров. Кроме нас, никого нет. Что есть, с тем и работаем. Либо не работаем вообще. Я сделал вам честное предложение: Пинетти, который выходит из моей команды, Шаламон или даже араб, если хотите. Вы отклоняете все. Я уж и не знаю, что делать. Разве что прикрыть лавочку. Послушаю вас…