Танцующий в темноте (ЛП) - Мартин Т. Л.. Страница 8

— Адам… — Обри откусывает небольшой кусочек рулета, и жует, размышляя. — Избирательный, можно сказать. Я здесь уже четыре года и видела, как он претендовал только на одну девушку.

Одна девушка.

— Кем она была? — вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его остановить.

Я не собиралась сразу задавать вопросы о Фрэнки, но я должна ухватиться за представившуюся возможность. Если раньше и были какие-то сомнения в том, что эти люди могли причинить вред моей сестре, то теперь они полностью исчезли.

Обри фыркает, но не отвечает. Когда я продолжаю пялиться на нее, она наклоняет голову.

— Ты серьезно? Запрещено называть или обсуждать девушек, которые были здесь ранее. Конфиденциальность и все такое.

Я выдыхаю и снова принимаюсь за блюдо. Конечно, это не может быть так просто. Бросая косой взгляд в ее сторону, пока жую, я пробую менее прямой подход.

— Это было недавно?

— Нет. Даже близко нет.

Мои мышцы расслабляются на долю секунды. Тогда это не могла быть Фрэнки. Но все равно остаются три других брата.

— Им всем нравятся женщины одного типа?

Она заправляет выбившийся рыжий локон за ухо.

— Не всегда, — говорит она, подмигивая. — Обычно они имеют определенный физический тип, да, я полагаю, ты уже поняла это.

Я киваю и откусываю еще кусочек, пытаясь казаться менее заинтересованной, чем есть на самом деле.

— Грифф может быть немного придирчив. Он груб, ты видела, поэтому ему обычно нравятся девушки, которые могут это вынести. Феликс более непринужденный, а Райф, он в какой-то момент предъявляет права почти на всех. Даже если это только на первый месяц, прежде чем кто-то из других братьев возьмет верх.

Я останавливаюсь на середине пережевывания.

— На всех?

— В значительной степени. Есть некоторые исключения, но они редки. Ему нравится лично знакомиться с каждой из девушек, и утверждение, что кто-то принадлежит ему, действительно является наиболее личным опытом, который здесь можно получить.

Я подношу стакан воды к губам и делаю несколько больших глотков. Ставлю напиток на стол и поворачиваюсь к ней.

— А Адам?

Она прищуривается и постукивает пальцем по губе.

— Я еще не разобралась в нем. Сомневаюсь, что кто-нибудь разобрался.

Когда я не отвечаю, она добавляет:

— Послушай. Не беспокойся об Адаме Мэтьюззе. Даже без него ясно, что ты нужна им. Ты получишь своего хозяина завтра к восьми часам утра.

Хотя меня охватывает тревога из-за того, что я знаю точное время, когда за мной придут, я не могу полностью осознать это, пока имя этого конкретного брата все еще витает в воздухе. Мгновение и его мягкие губы возвращаются к моему уху. Будет интересно наблюдать, как ты ломаешься, Эмми.

Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, когда встречаюсь с холодным зеленым взглядом Обри.

— Адам, он кое-что сказал мне, прежде чем выйти из комнаты.

Она терпеливо ждет, когда я продолжу.

— Что-то о том, как он будет смотреть, как я ломаюсь.

Когда я понимаю, что снова переворачиваю макароны, я откладываю вилку.

— Что он имел в виду под этим?

Она приподнимает бровь и отстраняется.

— Он хочет посмотреть?

— Смотреть на что? Что это значит?

— Он говорит о третьей фазе, Эмма.

Я открываю рот, чтобы снова поправить ее, но затем прикусываю язык. Она знает мое имя.

— Но ты знаешь, обычно он их пропускает. Он не такой, как другие.

Ее губы подергиваются, а глаза сверкают.

— Они всегда смотрят…

— Третья фаза?

Обри поворачивается ко мне, нахмурившись.

— Стелла тебе ничего не сказала? Да, у тебя есть ровно, — она смотрит на часы, висящие на стене напротив нас, — шесть минут, чтобы закончить есть, и у меня приказ убедиться, что ты все съешь. Затем наступает заключительная фаза перед предъявлением прав.

Когда я ничего не говорю, она хмурится еще сильнее.

— Ты же на самом деле не ожидала, что такие люди, как братья Мэтьюзз, после десяти минут официального представления возьмут на себя обязательства сроком на год, не так ли?

Я непонимающе смотрю на нее. Думаю, я действительно не подумала об этом.

— Послушай, тебя проведут через серию тестов, вот и все. Тесты у всех разные, поэтому я не могу сказать тебе, чего ожидать, но они хотят увидеть, с чем ты сможешь справиться, а с чем нет. Если сдашь экзамен, то пойдешь в свою комнату и хорошенько выспишься до завтра.

— А если я потерплю неудачу?

Она пожимает плечами.

— Такое случается. Не все созданы для этого, и в этом нет ничего постыдного. Тебя отправят домой первым классом, чтобы ты вернулась к своей обычной жизни.

Я закрываю глаза и делаю вдох. Я не могу вернуться домой. Не тогда, когда я так близко. Не тогда, когда Фрэнки может быть где-то там, раненая или в опасности. Или еще хуже. Не благодаря мне. Мой выдох выходит прерывистым, когда я снова открываю глаза.

— Все наладится само собой.

Обри наклоняется ближе, понижая голос, хотя мы совершенно одни.

— Поверь мне, третья фаза — это все, что нужно Мэтьюзз, чтобы принять решение о том, кому ты будешь служить.

Танцующий в темноте (ЛП) - img_8

Я никогда не боялась темноты.

Когда мы были маленькими, Фрэнки прокрадывалась в мой угол трейлера, чтобы мы могли заснуть вместе. Позже, когда мама полностью отняла отведенное мне место, Фрэнки позволила мне занять ее. Она оставляла лампу включенной на всю ночь. Это был единственный способ, который позволял ей заснуть. Что касается меня, то что-то в этой яркости меня раздражало. Как будто слепить было недостаточно, свет стал навязчивым и пробирался мне под кожу, терзая, как зуд, который я никогда не могла почесать.

Однако тьма всегда была рядом, готовая утешить. Я обожаю этот быстрый всплеск чистой энергии, который разливается по моим венам прямо перед тем, как я окутываю себя её тенью. Мир вокруг гаснет с лёгким щелчком выключателя. Просто так. Это единственный защитный механизм, который никто не ставит под сомнение и не требует объяснений.

Но сегодня вечером — когда от холодного стального стула у меня по голым бедрам бегут мурашки, а запястья связаны за спиной — это быстро потеряло свою привлекательность.

Я могу справиться с маленькой комнатой без окон, погруженной в темноту. Заключение — это совсем другое дело.

Покалывание распространяется по ногам, когда я ерзаю на стуле, мышцы умоляют о том, чтобы их размяли. Я не знаю, как долго я сижу здесь, но кожа вокруг запястий болит, и странные очертания начинают сливаться в темноте.

Через некоторое время мои плечи опускаются.

Моя голова поворачивается вправо при скрежещущем звуке открывающейся стальной двери, и от этого движения ощущение головокружения проносится от груди к голове.

Иисус.

Как долго я здесь нахожусь?

Прогоняя это чувство, я прищуриваюсь на дверь. Любая надежда увидеть нечто большее, чем неясную фигуру, входящую в комнату, исчезает, когда дверь закрывается. Шаги скользят ко мне, пока одежда не шуршит прямо перед лицом, и легкое дуновение воздуха не касается моей кожи, когда фигура опускается на колени.

Я прищуриваюсь, но не могу разглядеть ничего, кроме широких мужских очертаний.

— Добро пожаловать в Темную комнату, Эмми.

Я сразу узнаю веселый, почти насмешливый тон. Райф. Я не удивлена, что он находит развлечение в моем очевидном дискомфорте.

— Как ты себя чувствуешь?

— Бывало и лучше, — спокойно отвечаю я.

Он издает смешок. Низкий, гортанный и сексуальный даже для моих ушей, несмотря на отсутствие для меня его привлекательности. Без сомнения, все четверо братьев Мэтьюзз генетически одарены. Этот факт заставляет задуматься, зачем им понадобилось нанимать кого-то для сексуальных услуг.

— Скажи мне, милая. Тебя так беспокоит темнота или наручники?

Я открываю рот, чтобы ответить честно, но вместо этого облизываю губы, вспоминая слова Обри. Они хотят посмотреть, с чем ты можешь справиться… Он хочет посмотреть?… Остальные, всегда смотрят.