Ненавидь меня (ЛП) - О'. Страница 54

Я пробираюсь обратно на чердак. Я слышу, как Финн насмехается над Уильямом, и по тому, как дрожит его голос в ответ, понимаю, что еще одно оскорбление — и он выстрелит. Мои руки блестят от пота, а сердце колотится в ушах, когда я огибаю верхнюю ступеньку лестницы.

Уильям приставляет пистолет ко лбу Финна, и у меня почти отказывают ноги: страх, подобного которому я никогда не знала, отравляет мою кровь. "Ты, высокомерный ублюдок, я убью тебя!"

Я засовываю дробовик подмышку и поднимаю ствол, желая, чтобы мои руки оставались неподвижными. "Нет, пока я не снесу тебе голову".

Оба смотрят на меня, и я ощущаю жуткое спокойствие, когда прицеливаюсь в грудь Уильяма. "Убирайся к черту от моего мужа".

Его глаза сужаются в недоверии, а рот открывается и закрывается в беспомощной реакции. Его ошеломленное молчание — все, что нужно Финну, чтобы вскочить и выбить пистолет из его руки. Их руки сцепляются в схватке, летят локти и колени. Мой разум бежит со скоростью мили в минуту, пытаясь придумать, как помочь, но я знаю, что у меня нет времени сидеть и думать.

Я просто действую, и моими движениями движет потребность видеть Финна в безопасности. Я сокращаю расстояние и разворачиваю винтовку, чтобы ударить его прикладом по затылку. Он теряет сознание и валится набок, как труп.

Финн бросается к лежащему на земле пистолету, а затем бросается ко мне и выхватывает винтовку из моих рук. Он проверяет патронник, извлекает два патрона, затем убирает их в карман и бросает разряженное ружье на кровать. Повернувшись ко мне, он засовывает пистолет за пояс и берет мое лицо в свои ладони.

"Господи, Эф, ты хоть знаешь, как пользоваться этой штукой?"

"Нет". Я дрожаще выдохнула. "Слава Богу, мне не пришлось".

Он издал смешок, смешанный со вздохом, и прижал мою голову к своей груди: "Чертова сумасшедшая женщина".

Совместными усилиями мы привязываем Уильяма к одному из деревянных обеденных стульев. На полпути он очнулся, и я с удовольствием приставила к его голове его собственный пистолет — без патронов, после того как Финн настоял на том, чтобы я не прикасалась к заряженному оружию, пока он не научит меня, как не "убить себя из него нахрен". Уильям горько хмурится, но прекращает изрыгать непристойности, когда Финн грозится отрезать ему язык.

"Я сейчас вернусь". Финн ободряюще сжимает мне плечо и выходит за дверь, вскоре возвращаясь с охотничьим ножом.

Глаза Уильяма расширяются, когда Финн садится на диван рядом с креслом и играет пальцем с кончиком лезвия. "Какой рукой?" Финн медленно поднимает голову и смотрит на меня каменным взглядом. "Какая рука была на твоей шее?" У меня сводит живот от его вопроса, но я не могу отрицать болезненное возбуждение, которое пробегает по позвоночнику.

"Вон та, — говорю я, когда он указывает лезвием на свою левую руку.

"Очень хорошо". Он встает и извлекает нож. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю, что в последний раз видела его, когда он использовал его, чтобы разрезать мое свадебное платье, прежде чем выследить меня, как дикого зверя в лесу, и тщательно оттрахать. Запястье Уильяма привязано к подлокотнику кресла, и Финн вдавливает рукоять охотничьего ножа в его ладонь, проводя пальцами по дереву.

Я наблюдаю, как учащается его дыхание, как он испуганно смотрит на нас, и мы оба ждем, что Финн сделает дальше. Финн погружает нож через средний палец Уильяма в дерево, как гадюка погружает свои клыки, с пронзительным криком. Я подношу руку ко рту, и желчь подступает к горлу, а искры мести потрясают мой организм.

"Я не люблю, когда кто-то поднимает руку на мою жену, Кэмпбелл". Его голос падает до глубокого, темного тембра. "Мне это совсем не нравится".

Финн режет ему запястье охотничьим ножом, и он начинает кричать, умолять, выть. Мои плечи опускаются вниз, и я сжимаю челюсти, готовясь смотреть, как у человека отрывают руку.

Пока Финн медленно вгрызается в его плоть, мне кажется, что он намеренно затягивает процесс. Но тут, под звуки агонии, Финн начинает проводить кончиком лезвия под порезом на запястье, снимая кожу с ладони.

Совершенно не обращая внимания на оглушительные крики, вырывающиеся из горла Уильяма, Финн продолжает свою кровавую работу. Он методично снимает каждый дюйм кожи, отделяя ее от мышц на ладони и каждом пальце, пока она не повисает, как мясистая перчатка, вокруг лезвия, все еще застрявшего в пальце.

Склонившись над работой, Финн выпрямляется и разминает шею, словно потягиваясь после сна. Не говоря ни слова, он идет на кухню и начинает мыть руку и лезвие.

Мои ноги по-прежнему прикованы к половицам, и я не могу оторвать взгляд от сырого, мясистого куска, с которого стекает кровь на подлокотник кресла и на пол. Уильям обмяк в кресле, потный и бледный. Его веки трепещут, а дыхание представляет собой странную смесь тяжелого и поверхностного. В этот момент его сходство с Хадсоном особенно бросается в глаза. Я не могу не задаться вопросом, выглядела бы так рука Хадсона, если бы ее иссекли.

Я слышу, как выключается кран, и вижу, как Финн небрежно возвращается ко мне, вытирая руки о белое полотенце, а затем поднимает взгляд. Темнота в его глазах поражает меня, но она не пугает меня. Она притягивает меня, потому что я знаю ее глубину. Как спокойствие и удивление, которые сопровождают ужасающий холод, который ощущаешь, когда заглядываешь в черноту самого глубокого океана. Чем глубже тьма, тем яростнее любовь.

Он достает из пояса пистолет и протягивает его мне рукояткой вперед. "Знаю, я говорил, что ты не притронешься к оружию, пока я не научу тебя им пользоваться, но если ты хочешь этого, то убийство будет твоим".

Я смотрю на пистолет, потом на истекающего кровью мужчину на стуле. Я снова поворачиваюсь к Финну, на лице появляется небольшая улыбка. "У меня есть идея получше".

Сегодня воскресенье, десять часов утра, а это значит, что после мессы мой отец будет пить эспрессо и играть в шахматы в ресторане "Нонна Роза". Когда мы приезжаем, входная дверь не заперта, так как сотрудники ресторана все еще приходят и уходят с утренними поставками перед открытием через несколько часов. Мы врываемся внутрь, Финн держит Уильяма на мушке, держа пистолет между лопаток, пока тот шаркает забинтованной рукой.

В детстве я любила сюда ходить. Официанты и повара проводили время за нашим столиком, всегда приносили мою любимую пасту без необходимости ее заказывать. На десерт, когда мои родители пили эспрессо, мы, дети, получали ванильное мороженое в милейших стеклянных стаканчиках с маленькими дынными шариками. Я любила складывать маленькие шарики в снеговика, а мои братья пытались запихнуть их в рот все сразу.

Но когда я подросла и осознала коварную подноготную этого места, оно потеряло свое очарование. Мужчины исчезали в холле и появлялись через несколько часов, избитые и окровавленные. Там всегда были группы молодых солдат, которые смотрели на меня развратными взглядами и грубыми замечаниями, как будто в результате они могли получить дочь своего босса. Это убежище для плохих людей, но для меня оно никогда не было таковым.

Сегодня я не испытываю страха и беспокойства, свойственных охотникам. Вместо этого я вошла домой как охотник. Я направляюсь прямо к морозильной камере и не удивляюсь, когда вижу, что у задней стенки стоит свеженький новичок.

Я смотрю ему прямо в глаза и приказываю: "Открывай". Его глаза мечутся между мной и людьми, стоящими позади меня, с выражением озабоченности и нерешительности. Я хватаю Уильяма за запястье, и он стонет от боли, когда я машу его перевязанной рукой охраннику. " Открой этот чертов люк, или ты станешь следующей работой моего мужа".