Кухонная философия. Трактат о правильном жизнепроведении - Кригер Борис. Страница 6

Казалось бы, истории искусственно не перемешиваются, а оказывается, даже будучи частями одного времени и мира, разные исторические яви не желают пересекаться, и даже если такие попытки предпринимаются – разные рукава истории взаимоотталкиваются.

Я думаю, монголы так же были бы равнодушны, приди к ним с посольством инопланетяне.

Люди, народы, целые эпохи как бы уперты в одном направлении и смотрят на всё выходящее за рамки этого направления равнодушным, стеклянным взглядом.

Тут пересекается моя мысль с мыслью о решающих точках судьбы на индивидуальном уровне. Она нередко будоражит, напоминая лотерею. Но всё же люди со своими судьбами скорее напоминают упрямых букашек-муравьишек, упорно ползущих в одном направлении. Ты можешь их раздавить, можешь сдвинуть с пути, но они, обойдя препятствие, отправятся в том же заданном самими собой или неведомой силой судьбы, в одном направлении. Раздавить – и они, кажется, на том свете, в другой вселенной всё будут ползти в том же марионеточном направлении, абсолютно бессмысленном на их самих и наблюдателя уровне. Может, Бог всемогущий только ведает, куда они ползут.

Это мне напоминает то, как бывает с людьми, которым я, по воле Божьей, предоставляю различные шансы. Я могу лишь на время сместить их, как тех муравьишек, с их упрямой дорожки. Но, увы, только на время. Рано или поздно они обойдут меня, как препятствие, и отправятся в свой бессмысленный, кажущийся скучным и жалким путь.

Те, кто всё же следуют за мной, мне кажется, рано или поздно вернутся в свою колею, пусть даже и с запозданием на годы.

Я и сам явно следую по одному и тому же пути, и мало что сворачивает меня с него…

Так что не сидеть на одной книжной страничке учебника истории папам римским и татаро-монголам, сколько ты к ним посольств ни посылай…

Чувство защищенного уюта. Почему оно мне достается с таким трудом? Да, в Норвегии мне это удалось. Положения, как обычно, повторяются. Здесь появилось немало людей, которых я пытался свернуть с их дебильных дорожек. Зависть и ненависть, к которым по отношению к себе я столь чувствителен, дают себя знать. Стоит попытаться усмирить одного дракона, как появляется следующий.

Итак, иллюзия покоя и защищенности. Надо как-то изловчиться ее достигать и, возможно, менее дорогостоящими методами, чем бегство на край земли от собственного соседа.

Вопрос меня вновь занял о том, насколько могут быть разными значения образа, обозначенного в нашем понимании одним и тем же словом. Я обычно привожу в пример Иерусалим. Это один город, которым я его представлял до того, как увидел, это другой город, в котором я жил, и это совсем третий город, которым он мне видится сейчас. Это разноречие мне пришло на память, когда я читал сегодня предисловие к биографии Байрона, написанной А. Моруа. Там сказано, что есть три Байрона: один – презираемый соотечественниками, другой – ублажаемый восторгами остальной Европы, и третий – русский, Байрон Пушкина и Лермонтова.

О, для меня есть тоже несколько Байронов: с одной стороны, странный, неприятный молодой человек, рожденный лордом, а сам мающийся дурью и умерщвленный где-то черноокими греками за свободу Греции! (это очевидно, за чью еще «свободу» нужно было сложить свою голову английскому лорду); с другой стороны – тонкие, завораживающие своей музыкой строки: “It is the hour… ’Tis done, I saw it in my dream…”; с третьей стороны – нудные и нечитаемые вирши; и, наконец, последний Байрон в восхитительном переводе Лермонтова.

Так уж оно сложилось, что у всякой вещи, имени или воспоминания есть так же много лиц, как и у нас самих.

O свободе от страха

Считаю ли я себя свободным? Скорее всего, нет. Свобода всё-таки предполагает действие, а не его потенциальную возможность. Человек, живущий в постоянных страхах, не может быть свободным. Большее из того, что я делаю, делается из страха. Более того, то, как я руковожу другими, основывается на страхе, именно на страхе, а не на совести. Далее можно подмешать разные привкусы любви к ближнему и дальнему, но основой всего – страх. И не нужно оправдывать себя эволюцией, которая привела к тому, что ни один из моих прямых предков на протяжении (подумать только!) 3-4 миллиардов лет, что, как считается, существует жизнь, ни один из этих прямых предков не погиб, не был съеден, раздавлен, сметен каким-нибудь вихрем до того, как достиг детородного возраста. Естественно, лучшим ему помощником в том был СТРАХ. Но плата за возможность существовать в этом довольно старом мире и есть необходимость то повсеместно превозмогать этот страх, то всецело ему подчиняться (что чаще всего и происходит), то подчинять ему других.

Свобода, однако, весьма хлопотная штука. Вряд ли умиротворение, к которому так стремится душа (тоже в результате эволюции, не иначе), совместимо со свободой. Я, скорее всего, всегда заблуждался, говоря, что «покупаю себе свободу», «добиваюсь, стремлюсь к свободе». Свобода ежечасно не думать о хлебе насущном – не есть еще свобода. Я бы сказал теперь, что я имел в виду скорее «освобождение», когда ранее употреблял слово «свобода». Человек, если он живет в страхе, не может чувствовать себя свободным, даже если объективно он волен делать почти всё, что ему заблагорассудится, и даже если он не имеет никаких обязанностей или похлебных повинностей. Итак, победи страх, упрямое закостенелое существо, древнее, как сама жизнь, хотя бы подвинь его властные оковы, немного себя освободи, и это самое и даст тебе найти тропинку к умиротворению, к которому ты так стремишься.

Освобождение себя от похлебных обязанностей, разделение этого движущего страха на других, на многих других людей позволяет освободиться от необходимости постоянно подгонять себя страхом. Но тут приходит иная крайность. Отдав страх другим, получаешь страх перед другими. И чего они там еще натворят, пока ты тут освобождаешься от страха…

Видимо, кроме этого необходимо снова найти какую-то появившуюся у меня в Норвегии и пропавшую после на годы уверенность в собственной законченности и в полном бесстрашии и умиротворении.

Я помню, мне было ничего не надо, я не мечтал ни о каких благах, мне всё было хорошо…

Чувство дома

Носились на кораблике-понтоне по местному озеру. Какая красота. Но опять же, как будто наблюдаешь себя со стороны. Как-то всё это протекает мимо, неизмеримо мимо. Странно ощущать, что местами носишься над стометровой бездной. Очень красивая вода и райские берега. Ненасытное желание жизни – и тут пожить, и там посидеть на бережку, и здесь не пропустить рассвет, закат или что еще угодно, но в то же время отстраненность и постоянное чувство нереальности места, времени и действия. Очень синяя с немного стальным оттенком вода. Почти морская. Напоминает пролив между Швецией и Данией, так и ждешь увидеть желтый крест на синем поле – флаг на границе. Кораблик-понтон удивительно напоминает настоящий корабль.

У нас тут граница не проходит. Хотя подумалось, что какие-нибудь обстоятельства в истории могли проложить границу где угодно. Проплыли под мостами – чувство Парижа, Амстердама, Венеции, только лучше. Нет чувства, что тут мы дома, что здесь мы живем. А чувства этого необходимо достичь. Обязательно. Без этого чувства дома никак нельзя.

Смотрю на кораблик и озеро, когда покидаем причал. Хочется иметь такой. Сынишка озвучивает: хочется иметь такой. Я объясняю, что это абсолютно не нужно. За его стоимость можно десять лет снимать каждое лето каждый выходной такой кораблик. Надо что-то делать с постоянным желанием что-то иметь, иметь еще, иметь лучше, иметь больше.

Итак, чувство дома и отсутствие желания иметь и что-либо улучшать – вот еще одна тропинка к умиротворению. И еще, не нужно следовать принципам. Принципы очень сковывают и держат в напряжении. Принципы никогда не дают свободы и очень часто совсем не верны, как оказывается впоследствии.

То есть выбрана цель. У меня всё есть, всё складывается неплохо. Я подавлен, раздавлен страхами, разочарованиями и не чувствую никакого покоя. Цель – найти путь к умиротворению, а средство – изучить себя, понять, что же можно изменить в привычке мыслить, чтобы мысли эти не сводили меня с ума мрачными страхами и предчувствиями, а сделали умеренно счастливым существом дома средь синих озерных вод.