По следам невыученных уроков (СИ) - Евстигнеева Алиса. Страница 52

Он рассматривал меня прямым выжидающим взглядом, прекрасно понимая все мои сомнения. Время шуток подошло к концу.

-Паш…

-Ксюш… - одновременно. Почти как с телефонными звонками, вот только теперь ни разу не смешно.

-Ты тогда ничего так и не объяснил.

-А ты и не захотела ничего слушать.

Я опустила глаза к полу, ища подсказки на пыльном бетоне. Знать бы ещё, куда идти.

-Тебе не кажется, что просто сам разговор должен был случиться раньше?

-И как ты себе это представляешь?

-А легко! - завелась, вскинув на него свой разгневанный взгляд. - Элементарно даже. Ксюша, - начала, подражая его голосу. - Извини, но я женат!

Савицкий недовольно поморщился.

-И что бы было, скажи я тебе такое?

Замерла. Моргнула. Даже зубами заскрежетала.

-А то и было бы, что я бы тогда от тебя подальше держалась!

-Вот видишь, - как ни в чём не бывало отозвался он. - Поэтому было лучше промолчать.

Волна негодования была настолько сильна, что я сочла за благо отвернуться от Савицкого, чтобы не видеть его подлую физиономию. Боли, как ни странно, не было, зато желания убивать - сколько угодно.

Пока я боролась со своим праведным гневом, Пашка за моей спиной закряхтел в “приступе старческого радикулита”, после чего подошёл ко мне почти вплотную, расставив свои руки по бокам от меня. Нужно было оттолкнуть, психануть, ударить… Да всё что угодно, лишь бы не стоять истуканом, жадно ловя каждое его слово.

Глава 28

-Мы познакомились ещё в школе. Всё по классике. Я - отбитый детдомовец и она - принцесса местного разлива, директорская дочка, - саркастично начал Паша, а я затаила дыхание, боясь спугнуть его откровения. - Мезальянс года. Просто повезло, что наша директриса ни о чём не знала, иначе меня бы в жизни никто после девятого класса в школе держать не стал. Хотя… там и скрывать-то особо нечего было. Маринка меня поначалу всерьёз не воспринимала, это же мне… прижало своего добиться.

Пашка стоял у меня за спиной, практически касаясь головой моих распущенных волос. Я интуитивно угадывала его дыхание на коже, абсолютно не понимая, отчего именно мелкие волоски на моём теле шевелились - от его близости, его слов, его дыхания или же багажа прошлого…

-Знаешь, это только в фильмах учительские дочки серые мышки, которыми все мечтают воспользоваться. Директриса наша, Олеся Константиновна, с Марины даже не то что пылинки сдувала, а натурально молилась на единственную дочь, умудряясь восхищаться абсолютно каждым её шагом. И это при том, что сама была далеко не из робкого десятка, но перед Маринкой просто таяла. А та и росла такой - красивая до умопомрачения, самоуверенная до невозможного, первая всегда и всюду, и заметь, это совсем не про учёбу. Она всегда знала, как добиться своего, с кем стоит дружить, ну или элементарно - как выгодно себя подать. И это всё с такой милой улыбкой на лице, что в жизни не заподозришь и толики неискренности. Впрочем, она никогда и не врала, Марина умеет организовывать свою жизнь так, чтобы ей… было хорошо.

Будь мы сейчас в интернете, я бы поставила под каждым его словом миллион плюсиков, подтверждая свою солидарность. Да, именно такой была его жена.

-А я… А я был собой, дворовой шпаной, до которой никому не было дела. Но первый раз в жизни мне захотелось чего-то особенного… Понимаешь, там, в детдоме очень легко начать чувствовать себя вторым сортом. Всё, что у тебя есть, оно вроде как и твоё, но на деле получалось, что лишь номинально, словно взятое в долг. Вечно тебя кто-то этим попрекает. Скажите спасибо государству, что заботится о вас, будьте благодарны людям, что они вам вещи со своего плеча скинули, радуйтесь, что мы тут все вас терпим… Но у детей своя правда. Многие, кто выходит из тех стен, считают, что весь мир им должен. А почему? Потому что невозможно всё время злиться только на себя. Короче… не суть. Маринка была прекрасна. А я жаждал чего-то, чего не было у других, что было бы лучше, чтобы хоть раз в жизни что-то по первому разряду, а не с барского плеча.

-Ты словно о вещи говоришь, - не смогла промолчать я, ужасаясь услышанному.

-А оно так примерно и было. Я видел образ. Красивый, прекрасный, привлекательно-манящий… В шестнадцать как-то не сильно задумываешься о морали. Мне тогда казалось, что это и есть та самая любовь, про которую все говорили. Я восхитился, загорелся и пошёл в бой.

Поразительным образом ревности во мне не было, несмотря на все многочисленные эпитеты в сторону Марины. Наверное, потому что не было в его словах никакого восхищения, лишь нелицеприятные факты и немного застоявшейся печали.

-Поскольку предложить ей мне было нечего, пришлось брать нахрапом и наглостью.

А вот последнее задело порядком. Мне нравилось считать, что в своей наглости он был только мой. С шумом втянула воздух, стараясь удержаться от очередного приступа жалости к себе.

-Сначала это была как игра. Для обоих, я добивался, а она нос воротила, опять-таки очень мило и с улыбочкой, издёвки не заподозришь. Марине льстило моё внимание, хоть она и делала вид, что ей всё равно. Я же решил брать её измором.

Его голос стал чуть тише, как если бы говорить не хотел. И опять-таки я понимала. Слишком уж всё это было похоже на то, что поначалу творилось между нами. Никакой романтики, сплошные провокации и подколки. И измор.

-Всё случилось в одиннадцатом классе, я и сам не заметил, как после очередной моей выходки она презрительно фыркнула и сказала, что раз я такой борзый, то что ж не осмелюсь её куда-нибудь пригласить. С деньгами было не фонтан, но я вывернулся, приведя её на крышу самого высокого здания в городе, надеясь впечатлить ту, у которой и без того было практически всё.

А это било уже наотмашь. Ей крыша, мне звёзды. Да, Павел, как оказалось, у нас мастер романтики. Хотела уйти, вывернуться из его рук, но он не отпустил, ненавязчиво и аккуратно, но настойчиво удержал меня на месте с невысказанной просьбой в глазах: “Выслушай меня”.

И я осталась.

-Мы провстречались почти весь выпускной класс, умудряясь сохранить всё в тайне. Для неё это было что-то новое, с привкусом азарта и риска, для меня же… а мне просто большего и не надо было, кроме как понимать, что она со мной. Ррррромантик, - сам себя передразнил Пашка. - А потом случился выпускной. Аттестат я получил, а вот путь в ресторан не входил в круг моих финансовых возможностей - как ты понимаешь, платить за меня было некому. Хотя… нахрен мне не нужен был этот ресторан, но там гуляла Маринка, без меня, и это не давало покоя. Да так, что я ввалился туда посреди ночи, то ли пьяный, то ли обкуренный. Через окно. Гусар, блин. Мы стояли с ней в полумраке коридора, кажется, целовались, за чем нас и застала Олеся Константиновна. Ох, и какой же скандал она тогда Марине закатила, прям ух. Правда, это случилось уже дома. В ночь самого выпускного она ограничилась лишь тем, что спокойно попросила охрану меня удалить. Ещё и дежурному администратору в интернат звонок сделала, из серии, а что это у вас дети по ночам неизвестно где шляются. Они там уже, конечно, ничего сделать со мной не могли, отсчитывая дни, когда же мне восемнадцать исполнится и можно будет от меня избавиться. Но осадок остался. Особенно когда на следующий день зарёванная Марина объявила, что асталависта, бейби. Как я её тогда упрашивал… на коленях молил… - нервный смешок, - но родительское расположение ценилось в разы сильнее.

Паша был непроницаем, но мне всё равно чудилась в его голосе заскорузлая боль, поэтому вопреки всей своей обиде и злости, мои пальцы скользнули по его ладони, он поймал их и слегка жал. Такое вот красноречивое “спасибо”.

В мыслях рисовался образ того мальчишки, отчего-то как под копирку похожего на Женьку, который с детства был обвешан социальными ярлыками сироты и второго сорта.

-Ну а дальше ты примерно знаешь. После школы я попал в армию, затем работа, учёба и какая-то вечная круговерть. Уже лет через пять после школы я столкнулся с Маринкой, лоб в лоб, прямо на улице. Нас вызвали в клуб, быковать у них там обдолбыши очередные начали. Мы с нарядом только подошли ко входу, а тут она с подругами выскочила из дверей. Я как увидел её, аж запнулся, даже и надеяться не мог, что она меня узнает, хотя как же я этого жаждал! Пьяному гаду руки вязал, а сам так наивно думал: “Эх, видела бы меня сейчас Маришка”. А потом, когда мы уже с вызовом разобрались, я вышел на улицу, а она всё ещё там, стоит с подругами, курит. Всё такая же… идеально-недосягаемая. Словно мечта. Пока в уме перебирал, что мне с этим делать, к ним какие-то уроды подкатить решили, ну и не удержались, чтобы руки не распустить. Вот тогда-то я и показал себя… во всей красе. Я потом за те разборки месяц ещё отписывался и на карандаше в управлении собственной безопасности торчал.