Порочная (ЛП) - Ловелл Л. п.. Страница 13

— Нет большей защиты, чем быть моей королевой, уверяю тебя, — я наклоняюсь и нежно целую её в губы. — Ты сомневаешься во мне?

Её глаза закрываются от прерывистого дыхания.

— Нет, но я не слишком привлекательный трофей, чтобы держать меня взаперти, Ронан. Не заставляй меня бросать Габриэля. Это не то, что я смогу простить.

— Не беспокойся о своём брате, маленькая кошечка, — я подхожу, чтобы снова поцеловать её, но она отстраняется. Моя челюсть сжимается, и, хотя я хочу схватить её и заставить подчиниться, я этого не делаю. Вместо этого я беру её за руку. — Пойдём, — говорю я, увлекая её за собой. Она пытается вырвать свою руку, и я останавливаюсь, свирепо глядя на неё через плечо. — У нас на ужин гость, так что, пожалуйста, постарайся вести себя хоть как-то цивилизованно.

— Сейчас? — она складывает руки на груди. — Ты хочешь выставить меня напоказ перед гостем прямо сейчас?

Я ухмыляюсь.

— Да, разве это не захватывающе?

— Я даже не знаю, почему меня всё ещё удивляет всё, что ты делаешь, — она немного сдаётся и следует за мной по коридору в сторону столовой. Игорь и Донован стоят на страже у дверного проёма, сцепив руки перед собой. Внезапный трепет пронзает меня прежде, чем мы входим в комнату. Что будет делать маленькая кошечка? Я не могу дождаться, чтобы увидеть…

Я протягиваю руку, ожидая, когда она войдёт в столовую. Она делает один шаг, затем замирает в дверях, и я улыбаюсь. Во главе длинного стола сидит Себастьян Кортез, связанный и с кляпом во рту. Его лоб блестит от пота, глаза широко раскрыты и налиты кровью. Моя рука касается поясницы Камиллы, пытаясь заставить её пройти дальше в комнату, но она не двигается с места. Её грудь тяжело вздымается, когда она медленно входит в комнату, её затравленный взгляд прикован к Себастьяну.

— Теперь он не так опасен, — говорю я с улыбкой, — не так ли?

Он смотрит, как Камилла наблюдает за ним. Она спотыкается, прежде чем остановиться в нескольких футах от него. Атмосфера уверенности, которая постоянно витает вокруг неё, исчезла, как будто её засосало в ненасытный вакуум, и по какой-то причине меня это очень злит.

— Помнишь меня? — спрашивает она. — Полагаю, что нет, прошло двенадцать лет.

Вздохнув, я обхожу стол. Тёмные глаза Себастьяна следят за моими движениями, и когда я останавливаюсь перед ним, его ноздри раздуваются.

— Ты ответишь ей, — говорю я, прежде чем схватить кляп и выдернуть его. Он кашляет и сплёвывает.

— Помню, — спокойно говорит он, глядя на Камиллу. — Я слышал слухи о том, что Эстрада набирают силу. Я и понятия не имел, что ты забралась так высоко. Но я могу понять почему, — он скользит взглядом по её телу.

Я хлопаю его по затылку.

— Не смотри на неё.

Он опускает взгляд на стол.

— Ты очень похожа на свою мать, — говорит он ей с нездоровым удовлетворением в голосе.

Камилла отворачивается и делает глубокий вдох, упираясь обеими руками в стол и опуская подбородок на грудь.

— Как ты думаешь, Кортез, что здесь произойдёт? — её голос холоден, сдержан. Она медленно поднимает голову и смотрит на него, лёгкая улыбка появляется на её губах. — Вот ты здесь, связанный — далеко от своей драгоценной Колумбии и своей армии людей… — она обходит стол, останавливается рядом с ним и приближает своё лицо в нескольких дюймах от его. — И ты смеешь упоминать мою мать, — он молча смотрит на неё в ответ. — Ты передо мной в долгу, и к тому времени, как я с тобой закончу, он будет выплачен в десятикратном размере, — её пальцы обхватывают рукоять ножа для стейка, прежде чем она вонзает его ему в плечо. Приглушенный крик проскальзывает сквозь его стиснутые зубы. — Я ничего так не хочу, как перерезать тебе горло и смотреть, как ты заливаешь кровью весь стол, — шепчет она ему на ухо. — Но это было бы проявлением доброты, не так ли? — она берёт ещё один нож с сервировки и вонзает его в другое его плечо, прежде чем отвернуться и начать расхаживать вдоль стола, снова и снова сжимая кулаки.

— Ты убьёшь меня, — говорит он, всё ещё опустив голову, — так что продолжай в том же духе.

Она оборачивается с маниакальной ухмылкой на лице.

— Так хочешь умереть.

Болезненный смешок срывается с его губ.

— Твой отец плакал, когда я убил Эмилио.

Это всё равно что смотреть, как спичка касается бензина. Неуверенность, которая была на её лице всего несколько мгновений назад, исчезает, и на смену ей приходит прекрасная волна гнева. Камилла стремительно приближается к Себастьяну, её бёдра покачиваются при каждом шаге. Она выдёргивает лезвие из его плеча и вонзает ему в грудь. Он поднимает голову, его глаза расширяются. Она вонзает в него нож снова и снова, как акула в неистовстве хищника. Кровь покрывает его белую рубашку, скатерть на столе, стены. Тело Себастьяна падает вперёд в кресле, и, хотя я уверен, что его сердце, должно быть, больше не бьётся, она продолжает, ведомая невидимыми демонами.

Когда она, наконец, падает на колени с окровавленным ножом, зажатым в руке, она задыхается. Я видел, как Камилла убивала ради забавы, она гордится пытками, болью. Этим, — мой взгляд перемещается с Камиллы на Себастьяна, — этим двигала ненависть. Этот мужчина причинил ей боль. Возможно, сломал её, и от этой мысли у меня сжимается грудь. Я присаживаюсь на корточки рядом с ней, вытирая алые капли, разбрызганные по её щеке.

— Ты выглядишь такой хорошенькой, одетая в кровь своего врага, Красивая.

Она поднимает взгляд, прежде чем схватить моё лицо и прижаться своими губами к моим. В этом поцелуе есть чувство отчаяния, потребности. Что-то, чего я не должен хотеть, но хочу. Я сжимаю в кулаке её волосы. Поцелуй становится глубже, жёстче. Наши зубы соприкасаются, привнося жестокость, которой мы оба жаждем, прежде чем она отрывается от меня и прижимается своим лбом к моему.

— Спасибо, — выдыхает она, царапая ногтями мою челюсть. — Ты понятия не имеешь, что ты мне только что дал.

— Просвети меня, — я обхватываю ладонью её щеку, и она отстраняется, чтобы посмотреть на меня.

— Он убил мою семью.

В её словах так много боли, и, хотя я часто наслаждаюсь болью других, я не могу наслаждаться её болью. Осмелюсь сказать, я испытываю к ней симпатию, сострадание, и, о, как это опасно. Она ослабляет меня самым разрушительным образом, затягивая в свои яростные волны и пропитанные кровью обещания. Я действительно верю, что влюбляюсь в неё, и что делает такой мужчина, как я, когда кто-то представляет такую угрозу?

Убивает их или делает своими рабами…

Обслуживающий персонал стучит в дверь. Я поднимаю взгляд и вижу, что они широко раскрытыми глазами смотрят на бойню перед собой, держа в руках наши тарелки. В конце концов, это первый раз, когда у меня за обеденным столом кого-то убивают.

— Я ужасно проголодался, — говорю я, поднимаясь на ноги и протягивая Камилле руку.

Персонал наблюдает, как я выдвигаю стул Камиллы, затем свой собственный, разворачиваю забрызганную кровью салфетку и кладу её себе на колени. Я киваю в сторону стола, и они неохотно подходят, ставя наши тарелки. Один официант стоит как вкопанный, держа в руках третью тарелку. Я делаю движение в сторону Себастьяна.

— Просто поставь вон туда.

Он делает глубокий вдох и быстро ставит фарфор на стол, пододвигая его к Себастьяну.

Камилла выдавила улыбку, качая головой.

— Такой больной.

Я беру нож с вилкой и разрезаю фазана.

— Расскажи мне о своей семье, — прошу я. Её лоб морщится, голова слегка наклоняется набок, как будто она не понимает, почему я спрашиваю. — Это просто обычный разговор, Камилла. Расскажи мне, каково было расти в Колумбии?

Она пожимает одним плечом.

— Было идеально… пока этого не поменялась, — она делает глоток вина. — Ты вырос в такой жизни, Ронан? Или ты сам нашёл к ней дорогу?

— Оба…

— Так загадочно, — лёгкая улыбка появляется на её полных губах. — Для меня это тоже было и то, и другое одновременно. Мне было двенадцать, прежде чем я поняла, что то, что делал мой отец, было… отвратительным.