Песочница - Кригер Борис. Страница 3

– А вы, Клод-Луи, считаете ли вы политику наукой? – обратился Бонапарт к Бертолле. – Ваше мнение как химика мне было бы особенно интересно. Разве политика не напоминает химию, или, точнее, алхимию? Разве мы не получаем золото из ртути?

– Ваш несомненный гений, сир, может превратить политику не только в науку, но и в искусство, если вы того пожелаете… – уклончиво ответил Бертолле и пригубил вино из своего бокала.

– Вот хитрец, да вы настоящий царедворец! – рассмеялся Бонапарт. Он специально сел на корабль с учеными, а не на второй фрегат со своими друзьями – генералами, который тоже, старательно избегая встречи с английским флотом, петляя и укрываясь в бухтах побережья Северной Африки, следовал во Францию. Бонапарту льстило общество знаменитых умов, пусть и в тревожные дни его бегства из Египта. Наполеон верил, что именно умы правят миром, а если ты управляешь умами, то вся вселенная неизбежно оказывается в твоих руках.

– Мне кажется, сир, этот философский спор не имеет никакого значения, – снова вмешался в разговор Бурьенн. Политика – это искусство взять власть над тем, над чем только возможно взять власть, при этом оградив себя от того, что может взять власть над тобой!

– Ах, помолчи, Бурьенн, – отмахнулся Бонапарт. – Так или иначе, у меня есть чувство, что именно мне суждено нечто такое, что выведет Францию из того хаоса, в который ее погрузила революция. Людям нужен порядок. Прежде всего порядок.

– А свобода? – возразил Монж.

– Какая свобода, зачем свобода? Свобода, декларируемая в лозунгах? Снова – Libertй, йgalitй, fraternitй, ou la mort [1]? – насторожился Бонапарт.

– Ну, зачем же так радикально… Хотя бы свобода прессы, например?

– Умеренная критика со стороны прессы полезна для властей всех уровней. Хотя порой она не нравится представителям власти. Но у нас на Корсике шутят: «Откроешь окно – шумно, закроешь – душно».

– Пресса, по-моему, главный подстрекатель беспорядков… – проворчал Бурьенн.

– Пресса может помочь помешать тому, чтобы кое-кто присосался к власти… – раздраженно ответил Наполеон и обдал Бурьенна таким подозрительным взглядом, что Бурьенн даже сквозь винные пары почувствовал неотвратимость опалы. Школьные друзья редко прощают великим то, что с одним и тем же дипломом тем удалось забраться выше. Какое-то время великие тянут за собой своих приятелей, но рано или поздно уличают их в предательстве.

Над столом повисло молчание. Некоторое время спустя Наполеон продолжил, насупившись.

– Почему у нас не получается так, как в Северо-Американских Штатах? Ведь они добились независимости от Англии и теперь строят настоящую республику! А все потому, что, извиняюсь, всё сопли жуем и политиканствуем.

– Мне кажется, правительству следовало бы прислушиваться к советам людей ученых… – не унимался Монж.

– Я не хочу сказать, что нам совершенно безразлично ваше мнение и что мы плевать на все хотели. Нет, мы будем прислушиваться к советам… но только советам доброжелательным, а не самоубийственным, – все больше распалялся Наполеон. – Мы, наделенные властью, понимаем свои преимущества, но не собираемся задирать нос и почивать на своих лаврах. Я четко знаю, какая власть нужна Франции!

– Ей, безусловно, нужна власть маленького корсиканца, – пробурчал Бурьенн себе под нос, уже не скрывая обиду, но Бонапарт сделал вид, что не расслышал.

– Франции нужна власть, которая прекратит лишать ее граждан голов посредством изобретения доктора Гильотина. Изобретение, конечно, отличное, чтобы не сказать гениальное, никакого кровавого месива, снесенных ненароком плеч или макушек, но людям все же иногда нужна голова, – цинично заметил Бертолле, который по образованию был доктором медицины.

– Совет национального спасения и прочие спецслужбы не должны совать свой нос в гражданское общество, в этом я с вами согласен, – покачал головой Наполеон. – Поверьте, если я приду к власти, при мне никаких социальных экспериментов во Франции не будет. Над крысами пускай эксперименты проводят!

– Сир, вы планируете создать что-то вроде американской республики с президентским правлением? – учтиво поинтересовался Бертье.

– При всем моем уважении американская инициатива не что иное, как предложение «сжечь дом, чтобы приготовить яичницу», – разоткровенничался Наполеон. – Власть должна быть устойчивой и постоянной. Она должна крепиться к определенному человеку, лишь тогда государство может рассчитывать на длительную стабильность. А в ответ на предложение, чтобы французские военнослужащие приняли участие в американской революции и их борьбе с англичанами, так и хочется сказать: «Нашли дураков». Пусть защищают себя сами, а мы поразим британского ленивого льва не в Америке и даже не в Египте, а в самой его колыбели…

– Но как же вы собираетесь справиться с одичавшим французским народом? – полюбопытствовал Монж.

– Народ любить надо, а не обижать. Народ воспитывать надо, а не понукать им, – ответил Наполеон.

– Воспитывать пушками? – не унимался Бурьенн, припоминая, как Бонапарт любил применять пушки в общении с народом.

– Да, мы пытались по-доброму подойти к народу Египта, ну и что из этого вышло? – возразил Бертье, хотя он редко возражал главнокомандующему.

– Вы еще за арабов заступитесь! – внезапно расхохотался Наполеон. – Если вы хотите совсем уж стать мусульманином и пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, то я вас приглашаю с собой в Париж. У нас есть специалисты по этому «вопросу», и я рекомендую сделать эту операцию с помощью изобретения доктора Гильотина, да так, чтобы у вас уже больше ничего на этом месте не выросло!

– Но ведь чего народу ни дай, его все равно что-нибудь да будет не устраивать! – не унимался Монж.

– Если человека все устраивает, то он полный идиот. Здорового человека в нормальной памяти не может всегда и все устраивать, – огрызнулся Наполеон, – а залог успеха в управлении государством – это построение сильной, здоровой власти, опирающейся на сильную, здоровую армию. Руки у Франции все крепче и крепче. Их не выкрутить даже таким крепким партнерам и врагам, как Англия, Пруссия, Австрия или Россия.

– Но в Париже развелось столько сильных воров, эдаких олигархов, которые будут мутить воду… – промолвил с плохо скрываемым намеком на угрозу Бурьенн.

– Я не скажу, что при мне в Париже будут существовать два непримиримых врага: с одной стороны – государство, а с другой – олигархи. Я думаю, скорее, что сильное государство держит в руках дубинку, которой бьет всего один раз. Но по голове. Стоит нам только взять ее в руки, и этого окажется достаточно, чтобы привлечь должное внимание и вызвать надлежащее уважение.

– А опустившиеся нравы… отсутствие чести, террор… – пожал плечами Бертье.

– Разврат и терроризм должны быть запрещены, – резко оборвал его Наполеон. – Общество должно отторгать все, что связано с развратом. А террористы… Ну что ж… Будем преследовать террористов всех мастей везде. Якобинцев ли, монархистов – нет разницы. В церкви – так в церкви. Значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем – и в сортире их замочим, в конце концов!

– Но в то же время народу постоянно угрожает голод… – обеспокоился Бертье.

– Человек, согласитесь, значительно шире и больше своего желудка. Я дам французам идею сильной власти, и они пойдут за мной, невзирая на голод и холод, уж можете мне поверить. Да, у Франции нет флота. Наблюдается явная тенденция выдавливания Франции из Мирового океана. Но мы переломим и эту тенденцию. Зато на суше нашей армии нет равных! У нас страна огромных возможностей не только для преступников, но и для государства!

После 45-дневного плавания Наполеон прибыл во Францию, которая вскоре легла к его ногам.

Политика, видимо, и правда – наука дилетантов…

Новый Свет Европы