Волков. Апраксин двор - Пылаев Валерий. Страница 5

В моем старом мире.

И здесь же в меня стреляли. Год назад, в марте девятьсот восьмого… того девятьсот восьмого. То ли обычные бандиты, то ли чей-то ревнивый муж. А может, и политические, приняв за кого-то другого. В те времена в Петербурге уже было неспокойно. Я так и не узнал, кто желал мне смерти: били с той стороны канала, издалека и в спину… и тут же удрали.

Удивительная штука память. Иногда забываешь чуть ли не целые годы – и не из прошлого века, а совсем недавние. А иногда – вспоминаешь то, что было сто лет назад. Без усилий и в мельчайших подробностях, будто в замедленном режиме снова и снова смотришь кино у себя в голове.

Вот я выхожу наружу из той двери. Чашки в руках уже нет – осталась на столике. Есть газета, которую почему-то очень нужно дочитать. Я замедляю шаг, пробегаюсь глазами до конца разворота, качаю головой – видимо, статья мне не очень-то понравилась. Сворачиваю листы в трубку и убираю под пиджак… нет, под бушлат – апрель в том году выдался холодный.

Потом выстрел. Пуля бьет в стену, в лицо летит каменная крошка, кто-то верещит…

– Вот так дела, – пробормотал я, касаясь неровных краев кончиками пальцев.

Отметина осталась и год спустя. Может, немного другая, не той формы, чуть глубже и треугольная, с разошедшимися в стороны по видавшей виды краске трещинами – но точно в том же самом месте, чуть правее угла окна.

Пуля попала сюда – и в том мире, и в этом.

Я шагнул влево и заглянул сквозь стекло в утренний полумрак зала. Посетителей в кондитерской еще не было – слишком рано, но она уже открылась. За стойкой в углу скучала невысокая полная женщина в белой косынке. Может, та же самая – лица я, конечно же, не запомнил, хоть и бывал здесь не раз и не два.

На мгновение даже мелькнула мысль зайти и спросить… только что? Не бывал ли здесь год назад мужик? Какой? Лет тридцати-сорока, среднего роста, крепкий, мрачный, с темной щетиной и сединой на висках. Одетый… одетый как все.

Таких тысячи – в любом мире.

И в любом столетии.

– Владимир Петрович! Ваше благородие, Владимир Петрович!

Засмотревшись на дырку в стене, я не заметил, как рядом со мной остановился знакомый автомобиль. Дверца со стороны водителя распахнулась, и оттуда высунулся и призывно махал мне… Захар, кажется. Денщик Дельвига выглядел куда бодрее, чем в нашу первую встречу, да еще и улыбался так, будто почему-то до неприличия обрадовался, увидев меня.

Впрочем, так оно, похоже, и было.

– Владимир Петрович, вот не поверите – я как знал, что вас тут встречу. Меня ж в гимназию отправили, со срочным поручением, – продолжал тараторить Захар, обегая капот автомобиля. – Антон Сергеевич срочно к себе требует!

– Требует? – усмехнулся я.

– Сердечно просит… ваше благородие. – Захар понизил голос и виновато втянул голову в плечи. – Просил передать – помочь надобно, и никак без вас не справиться, Владимир Петрович.

Вот так выбор: провести еще один день в гимназии – или прямо сейчас мчаться навстречу очередной тайне этого мира, на помощь могучему древнему Ордену и лично его преподобию капеллану.

Видимо, получить классическое образование мне все-таки не судьба.

– Ну, если сердечно просит… – Я неторопливо шагнул к автомобилю. – Ладно уж, так и быть – поехали.

Машина сорвалась с места даже раньше, чем я успел захлопнуть дверцу и как следует устроиться на сиденье. Захар явно спешил, поэтому крутил баранку с солдатской лихостью. Ему, пожалуй, не хватало врожденного Таланта и изящной небрежности Дельвига, но их отсутствие он с избытком компенсировал старанием.

И темпераментом: чуть ли не каждый маневр сопровождался недовольным пыхтением, а то и руганью. Захар выжимал из мотора все, что мог, и то и дело подрезал машины и распугивал лошадей могучим ревом из-под капота – но виноватыми неизменно оказывались другие, вплоть до пешеходов и городовых в будках.

Я уже всерьез начал сомневаться, что мы доедем до места в целости и сохранности, но Захар вдруг свернул направо, перемахнул через Неву и полетел на север по Большому Сампсониевскому проспекту уже без лишней суеты. Здесь дорога оказалась почти свободной, так что у меня, наконец, появилось возможность спокойно оглядеться.

И сообразить, что едем мы явно не на Галерную.

– Уж извините, ваше благородие, – снова заговорил Захар. – Я же вас даже поблагодарить не успел. Сами понимаете – суета такая…

– За что благодарить? – поинтересовался я.

– Так вы же мне жизнь спасли, Владимир Петрович. И даже руку сохранили. Их преподобия не сдюжили – хоть и целителей просили, и самого архиерея звали… Те не смогли, а вы пришли, пошептали – и вот она, как новенькая! – Захар принялся демонстративно трясти затянутой в тонкую перчатку конечностью, и так увлекся, что едва не упустил руль. – Выходит, Талант особый есть в вашем благородии. Или, может, слово какое известно – раз уж такие чудеса творите?

– Много будешь знать – скоро состаришься, – усмехнулся я. – Лучше скажи – мы куда едем? Я гляжу – не к Синоду.

– Так в Парголовскую мызу, ваше благородие. – Захар, в отличие от меня, отозвался с явной охотой. – Антон Сергеевич нынче там остановился, считайте, у самих графов Шуваловых в гостях.

– Это что ж получается – у вас там еще… учреждение?

Я не без труда подобрал слово: «база» тут явно не годилась, а от термина «площадка» веяло чем-то уже более поздним, из советской эпохи. Но, так или иначе, Орден явно располагал ресурсами посолиднее, чем пара этажей в здании на Галерной под боком у Святейшего Синода. Впрочем, неудивительно – должны же были капелланы разместить где-то личный состав и оружие. И где-то еще – возможно, на севере города, в Парголово – расположились казармы, арсенал… гаражи, в конце концов.

– Никак нет, ваше благородие. Там только усадьба, парк… дачи господские еще, – отозвался Захар. – Но их сиятельства дозволили. Андрей Павлович лично велел наших разместить. И оказывать всяческое содействие.

Когда Орден просит – ему редко отказывают. И, видимо, не только юные гимназисты, но и целые аристократы графского рода Шуваловых.

Ни светофоров, ни уж тем более пробок по пути, ясное дело, не имелось – так что мы долетели до выезда из города за каких-то минут десять. Но и их хватило, чтобы погода испортилась окончательно. Утро и без того выдалось не самым приятным, а теперь вокруг понемногу становилось… нет, не то чтобы темно – но как-то серо и мокро. Небо так и не разродилось дождем, зато будто сползло вниз к земле под собственной тяжестью. В воздухе повисло водяное крошево, на стеклах машины снаружи выступили капли, а еще через половину километра мы заехали в такой туман, что Захару пришлось замедлить ход машины и разве что не лечь грудью на руль, выглядывая впереди поворот.

– Вот они, голубчики наши, – проговорил он. – Почти приехали, ваше благородие.

Фигуры в военной форме явно охраняли дорогу – но все равно вынырнули из серой пелены неожиданно, словно вдруг появились прямо перед капотом. Один из них отсалютовал нам, чуть приподняв винтовку со штыком, и отошел в сторону, освобождая проезд. Захар махнул рукой, снова придавил газ, и мы неторопливо покатились вперед.

Вскоре асфальт под колесами сменился грунтовкой, а деревья с каждым метром подступали к дороге все ближе и ближе, и теперь нависали над нами свежей темно-зеленой листвой. Шуваловский парк, который я помнил из двадцать первого столетия родного мира, тоже порой казался диковатым местом, но этот и вовсе выглядел… чуть ли не зловеще. Даже самая обычная ограда, появившаяся из тумана справа от нас, будто сбежала из кадра какого-нибудь древнего черно-белого ужастика.

А готический шпиль с крестом, проплывший над дорогой где-то слева, лишь усиливал впечатление. Но, вопреки ожиданиям, Захар не свернул к церкви, а проехал чуть дальше и где-то через две сотни метров остановился у забора перед двухэтажным деревянным зданием.

Его я почему-то вспомнил сразу: в моем мире оно стояло на этом же месте и сто с лишним лет спустя. Разве что выглядело иначе – древним, усталым, с заколоченными на первом этаже окнами. С облупившейся и потускневшей от времени краской и ржавой металлической крышей, да еще и просело посередине так, будто всерьез собиралось рухнуть.