Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Кригер Борис. Страница 28

Раньше же я руководствовался короткоживущи-ми объяснениями своих поступков и действовал скорее по наитию, чем пользуясь определенным выводом разума. Конечно, совершив какой-либо поступок или приняв какое-либо решение, я находил много убедительных объяснений его сокровенного смысла и целей. Однако, честно говоря, ясности в голове у меня не было, и относился я к себе с некоторым отстраненным интересом исследователя: «И чего он учудит в следующий момент?»

Судьба меня как-то миловала, и когда я совершал парадоксальные поступки, рано или поздно все утрясалось, и парадоксальность моих действий притуплялась в свете последующих многомысленных рассуждений и самоуговоров.

Итак, я изложил в предыдущих главах, что в России жизнь свою не представлял и уехал оттуда, еще будучи девятнадцатилетним ребенком (как меня охарактеризовал напоследок один московский таксист, муж какой-то маминой родственницы, у которой мы остановились перед отъездом в Будапешт, откуда самолет нас доставил в Израиль).

Так началось скитание Вечного Жида по имени Боря Кригер. В Израиль я не хотел ехать, интуитивно понимая, что ничего хорошего там не будет. Как раз тогда над Ближним Востоком висел ультиматум папаши Буша, и вот-вот должна была начаться война, которая не заставила себя долго ждать.

Но выхода не было, жернова отъезда, виз, ОВИРа и прочих сухостей завертелись неумолимо, и нужно было ехать… Ходили какие-то наивные слухи, что прямо в аэропорту в Израиле людям предлагают ехать в Новую Зеландию, и я верил, хотя теперь думаю, что эти слухи намеренно распространялись Сохнутом, чтобы заманить несчастных советских евреев, которым ехать в Израиль хотелось примерно так же, как сесть голой попой на ежика, но оставаться в стране каждодневно дорожающего мыла тоже хотелось не очень.

(Если я не прав и кто-то уехал таким образом в Новую Зеландию, заранее прошу прощения у Сохнута, что переоценил его умственные способности.)

Кстати, я должен раз и навсегда перестать верить, что в дальних странах, про которые мы практически ничего не знаем, жизнь лучше и светлее. Не далее чем вчера приятель сообщил мне, что отсидел год в тюрьме в Новой Зеландии. Повязали его сразу по прибытии, за связь с какими-то темными личностями. Суд присяжных признал виновным в «попытке того и попытке сего»… Во как… Он еврей, свинину не ест, а в тюрьме только свинина. Стал весить 50 килограммов, видок, как из Освенцима, насилу выжил среди аборигенов. Так что все страны и государства – ГОВНО в равной мере, и в гробу я всех их видал в белой обуви 32-го размера. Почему 32-го? А чтобы жало… Представляете, лежите вы всю оставшуюся вечность в гробу, а вам тапочки жмут. Ну не жуть ли?

Кстати, Шопенгауэр как-то по пьяни мне прохрипел, мол, не бойся смерти, умирая, ты возвращаешься в то же состояние, в коем ты пребывал до рождения… А я ему – до рождения у меня не было трупа! А он как прыснет на меня всем, что было у него во рту…

– ScheiBe [42]! – разобрал я его всхлип, только и всего. Так я и не понял, что он имел в виду… То ли что я —ScheiBe, то ли что мой труп – ScheiBe, не знаю; он упал лицом в баварский картофельный салат и, поскольку салат подавали теплым, сразу в нем уснул, и я не стал его будить…

Итак, Израиль встретил меня суровой правдой-маткой… Сначала послал убирать апельсины на ливанской границе, где кибуцники мне привили стойкую аллергию к запаху промозглых рабочих зарниц и к общему стилю проживания с сованием носа в чужую жизнь на уровне экономии туалетной бумаги. Потом Израиль не давал мне жениться на любви всей моей жизни (впоследствии Маськине), выдворял ее из страны, судил нас раввинатским судом и упорно хотел при этом забрать меня в израильскую армию и убить. Мне даже стало смешно, как активно взялись израильские придурки за мою особу… Вообще, видимо, мелкие страны, как мелкие шавки – злые, громко лают и кусаются, а крупные – просто волкодавы. Видимо, из-за того, что в Израиле людей немного, у государства там более индивидуальный подход к личности. Если в России личность хотят ограбить и убить вообще, то в Израиле почему-то хотят ограбить и убить именно тебя, на индивидуально-конкретном уровне, что, безусловно, не может не льстить усредненному еврейскому самолюбию.

Я стойко победил большую часть перечисленных напастей, но затаил на мой милый Израиль БОЛЬШУЮ злобу – и за ночи в противогазах, и за попытку выдворения моей жены в 24 часа, и за многое-многое другое, от чего приличное государство могло бы как-нибудь постараться воздержаться, напрячься, наступить на горло своей разбойничьей песне и не сваливать на голову девятнадцатилетнего иммигранта, приехавшего с открытыми глазами и душой отдать свои силы маленькой, но гордой стране… Израиль удивительно изощренно научился бороться со стариками, женщинами и детьми, терроризируя их налогами, угрозами, недаванием и отбиранием гражданства… Если бы Израиль так боролся со своими истинными врагами – арафато-хамас-ной сволочью, – цены бы этой стране не было, на руках бы ее носили, и на ночь бы на заборе ее флаги вывешивали от гордости за такого борца-гиганта. Но, увы, только с детьми да со стариками силен воевать Израиль. Причем не с арабскими камнеметателями, а с родными русскоязычными иммигрантами, которым, в общем, некуда больше податься и которые выучили его двухтысячелетней давности закорючки и заглаголили языками пророков и христов… Но Израилю этого мало, ему нужны пророки да христы по-настоящему, для заклания и распятия, не своими силами, так силами своих врагов, не борясь с которыми Израиль становится самым главным врагом своего собственного народа.

Ладно, не об Израиле речь, слишком много чести. Когда Биби Нетаниягу сместили и пришел идиот Барак, я твердо решил уехать и подал на бизнес-иммиграцию в Канаду. Мы уговорились встретиться с иммиграционным канадским адвокатом в холле знаменитой израильской гостиницы «Царь Давид». Пока я его там ждал, вдруг заметил белую, совершенно седую голову и медвежью походку. Шарон – осенило меня… Мне он тогда нравился. Кто же знал, что наделает эта бедовая голова впоследствии?.. Кто же знал, что по его приказу выселят силой 8000 поселенцев из Газы, а потом из руин этих самых поселений на Ашкелон, город, в котором живут мои родители, полетят ракеты «Касам», что Шарон свалится в кому, а в Газе проголосуют за ХАМАС, с которым мирный процесс делать – все равно что просить теленка самого зарезаться. Теоретически просить, конечно, можно, но бифштекса все равно не дождешься…

Итак, куда мне было податься, как не в Канаду? Но, на свою беду, я имел в Канаде бизнес, и у меня сложилось принеприятное представление об этой стране, которое впоследствии, в общем-то, не раз подтвердилось.

Однако шел 1999 год, жизнь в Израиле для меня становилась все менее приемлемой. Крепчал мой невроз. Мне мешали глупое голубое небо, душные пылевые бури, непрекращающиеся теракты… А тут еще нашли мертвым в лесу одного издателя, с которым я работал, неясно, что с ним случилось, но почему-то все твердо постановили – убийство. «Так, – подумал я, – началось…» Российская действительность с расправами над бизнесменами, похищениями и заказными убийствами просто не могла рано или поздно не навалиться на Израиль, ибо эти две страны связаны, как сообщающиеся сосуды…

В июле 1999-го я должен был лететь в Канаду для содействия моим сотрудникам, которых я делегировал туда открывать бизнес, но вместо этого в конце августа мы с Маськиным вылетели в Копенгаген. Мой тайный план был найти нормальное место, чтобы перекантоваться. Чтобы было нежарко, зима обязательно со снегом, желательно глухой лесной край, вкусная еда и не очень подозрительное население.

Прибыв в Копенгаген, я сразу вкусил датскую сосиску, увитую жареным беконом, и заявил, что никуда отсюда не уеду. Я обошел все четыре угла вокзальной площади, поскольку на каждом из них продавались эти сосиски, ибо мне было неудобно съесть четыре сосиски в одном месте… Теперь я эти комплексы в себе изжил.