Забавы Герберта Адлера - Кригер Борис. Страница 9

Удивительное дело: подчас заблуждения настолько вытесняют из головы трезвые мысли, что человек буквально двигается рассудком. Помните, как быстро меняется психология чеховской героини на благотворительном базаре? «Аня зазывала покупателей и брала с них деньги, уже глубоко убежденная, что ее улыбки и взгляды не доставляют этим людям ничего, кроме большого удовольствия. Она уже поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками… Когда Аню провожали домой, то уже светало и кухарки шли на рынок. Радостная, пьяная, полная новых впечатлений, замученная, она разделась, повалилась в постель и тотчас же уснула…»

И так-то большинство из нас, представителей голопяточных, по большей части пребывает в махровом бреду, но стоит даме с порванными колготками стать «Анной на шее» и очутиться в блеске не ею нажитого богатства, как ум ее и вовсе отлетает, а на его место приходит святая вера в то, что «ее улыбки и взгляды не доставляют людям ничего, кроме большого удовольствия».

Нередко случайно затесавшийся в серость невротической жизни успех воспринимается такой «Анной на шее» не как шанс вырваться из повседневной отвратительной душности, а как одобрение ее образу мысли и жизни, и в результате Господь Бог, почесав затылок на такое странное во всех отношениях свое чадо, оставляет ее у разбитого корыта, но и это не отрезвляет затуманенных мозгов нашей королевы бала. Она проживает в совершенно отдельном измерении, где простые и незамысловатые желания выливаются в террористические наклонности по отношению к своим близким, и так и передается из поколения в поколение эта нить никчемности, тонкая горбинка на носу, которая, как врожденное проклятие, не дает женщине, являющейся прежде всего человеком, найти такое занятие в жизни, от которого не было бы тошно всем окружающим.

Может быть, все дело в потерянном поколении? Но нет, все дело в потерянном человечестве. И сквозь страницы несчастного чахоточного Чехова хочется обратиться к тебе, Анна, и взываю: «Пробудись! Сколько можно пребывать в несносных для тебя самой и для твоих ближних фантазиях? Пойми, что жизнь предоставила тебе шанс вовсе не для того, чтобы ты от души поплясала в шумном ресторане! Жизнь – это не только бесконечная смена покрытых театральной мишурой декораций!»

Но не слышит нас наша Анна. Оказавшись у разбитого корыта, она по-прежнему считает, что в нем плещется лазурное море, и по-прежнему убеждена, что ее улыбки и взгляды не доставляют окружающим ничего, кроме большого удовольствия…

В жизни есть много другого, кроме этой бесконечной мишуры, кроме твердого, как грецкий орех, желания мелочно тиранить своих ближних. В жизни есть благородство неторопливого созерцания, поиск путей дарения безымянного добра, стремление к самосовершенствованию, в конце концов. Но ты избираешь путь безудержного пляса, ты веришь, что создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с несносной музыкой, танцами, поклонниками…

Мне жалко тебя, чеховская Анна! Тебя в который раз сбросили с шеи, но ты даже не пытаешься понять, что же с тобой произошло. Почему всю твою жизнь ты гонима и тихо ненавидима? Почему терпеливейшие люди, которые десятилетиями уживаются и работают с такими подонками, что просто свет туши, все же не выдержали и прогнали тебя поганой палкой? Но такие мысли не посетят твою твердолобость… Ты отряхнешься как ни в чем не бывало – плюнь в глаза – божья роса, – и отправишься на поиски очередной шеи, и никто не в состоянии тебе, Анна, помочь…

Герберт Адлер был вынужден заводить таких «Анн на шее», ибо всеми силами старался оградить себя от управления собственными делами. Он чувствовал, как мельчает и исчервляется надобностью сводить счета, следить за доходом, бороться с расходом… Ну не все же рождены тянуть лямку купца? Вот и приходилось Герберту переодически нанимать управляющих да управительниц, которые сначала пили его кровь потихоньку, потом большими жадными глотками, а под конец и вовсе взахлеб.

Но стоило Адлеру с омерзением отбросить от себя пиявку, разросшуюся до размеров половозрелого небоскреба, как он тут же начинал рыскать глазами в поисках новой пиявки, будучи готовым на все, только бы его хоть немного освободили от рабства быть хозяином собственного дела…

Сидя в полюбившемся ресторане, Адлер внимательно наблюдал, как оса, влетевшая в окно, приземлилась прямо в сахарницу и, не поверив своему счастью, буквально застыла в изваятельной позе, столь несвойственной пытливому насекомому. Было слышно, как она пожирает сахар.

– Хватит, ну хватит же! – тихо промолвил Герберт. – Ты же не сможешь взлететь!

Но оса не слушала мудрого совета и все поглощала и поглощала сахар. Герберт понял, что если он не прекратит это безумие, насекомое погибнет… Просто упадет, сраженное внезапным приступом сахарного диабета, который протекает особенно тяжело у пчел и прочих профессиональных сладкоежек. Он аккуратно отодвинул сахарницу, чтобы спугнуть осу, но та лишь покачнулась, продолжив свое мучительное обжорство. Наконец через четверть часа насекомое, явно до крайней степени опьяненное своей невоздержанностью, подпрыгнуло на кромку сахарницы и изготовилось взлететь, но с первой попытки это не удалось, а со второй оса смешно завалилась на бок и упала Герберту в тарелку. Адлер весело рассмеялся… Вот оно как бывает… Его чрезмерная уживчивость довела до краха даже осу. Ведь любой другой посетитель ресторана прогнал бы наглую полосатость сразу, не раздумывая, не наблюдая и не увещевая несчастную воздержаться от неумеренного потребления сладкого…

«Вот в этом весь я. С моим мучительным, вечно философствующим умом трудно приходится не только мне, но и всем окружающим. Жила бы оса и в ус не дула (а есть ли у ос ум? нужно посмотреть в энциклопедии), а теперь вряд ли выживет, ведь совсем распухла, а аэродинамика этого не любит…»

Герберт переживал очередной раздор со своей управляющей. Она не то что проворовалась, как это случалось с ее предшественницами и предшественниками, но вообразила, что ей надобно следить за тем, сколько денег будет получать хозяин, и все свои усилия направила на то, чтобы задушить бюджет Адлера. Это тянулось годами; Герберт охал, но терпел. Ему не хотелось снова вникать во все мелочи и унизительности своего бизнеса, но в конце концов польза, которую могла приносить его управляющая, уступила место обширному вреду, который она приносила, и Герберт вышвырнул ее вместе со всеми ее разжиревшими помощниками. Сначала ему казалось, что этого достаточно, но опыт подсказывал, что Анна как-то подозрительно тихо ушла, и Герберт на всякий случай стал готовиться к судебному преследованию своей помощницы. Вскоре оказалось, что интуиция его не подвела. Анна, прихватив с собой досье всех клиентов Герберта, компьютер и кое-какие документы, уютно расположилась на соседней улице в надежде теперь уже с помощью внешней конкуренции задушить своего бывшего хозяина.

И Герберт вышел на тропу войны, войны, ставшей для него привычкой, более того, отчасти даже забавой. Он знал, что рано или поздно все это снова повторится, он даже специально не препятствовал краже документов, понимая: если он оставит свой офис на разграбление, Анна обязательно поддастся соблазну спереть что-нибудь важное, а это и послужит поводом для дальнейшего преследования. Так и получилось. Узнав, что Анна основала собственный бизнес, Герберт заказал букет цветов такого размера, что Эльза даже обиделась, сказав, что ей такого огромного букета он никогда не дарил. Букет состоял из сорока восьми роз и сорока восьми ирисов и обошелся Адлеру в двести долларов. К букету он велел добавить записку: «Рад успехам вашего нового бизнеса».

– Это поцелуй Иуды, – пояснил он свой поступок Эльзе, и та неохотно успокоилась. И действительно, через несколько недель у Анны с ее новым бизнесом начались такие проблемы, что разумный человек вряд ли поставил бы на ее успех и ломаный грош, а еще через некоторое время посыльный принес Анне книгу, подарок Герберта: «За решеткой. Пособие: Как выжить в тюрьме».