Ночью все волки серы - Столесен Гуннар. Страница 21

— Невидимка? — переспросил я.

Приближался Вадхейм, он шел вместе с начальником уголовной полиции. Я встретился с ним взглядом. Его темные волосы были зачесаны назад, лоб высокий и задумчивый. Он протянул мне руку и назвал свое имя. Я сделал то же самое. Потом он добавил:

— Я слышал о вас, Веум. — При этом выражение его лица говорило о том, что слышанное не очень-то располагало его в мою пользу, и мы не стали распространяться на эту тему.

— Я был близким другом Ялмара Нюмарка, — сказал я.

— Правда? — доброжелательно переспросил начальник уголовной полиции.

— Я слышал, вы закрыли расследование?

— Ну, закрыть-то не закрыли. Вы ведь знаете, если есть подозрение на факт насильственной смерти, такие дела никогда не закрывают, Веум. Если возникает что-то новое, тогда…

— Новое? Что новое? Еще трупы? Его глаза насмешливо сверкнули.

«Друзья и коллеги» Ялмара Нюмарка, столпившиеся на маленькой площадке перед часовней, начали расходиться. Мне был неприятен разговор с этими тремя полицейскими чиновниками, я почувствовал себя прямо-таки бойскаутом на теологическом диспуте с тремя почтенными епископами. Мы все тронулись к выходу. Вдоль Ульрикен были видны столбы новой канатной дороги, которую наконец-то снова пустили после несчастного случая в 1974 году. Только вот досада, никто не хотел пользоваться ею, билеты стоят так же дорого, как билеты в цирк, и компания была на грани банкротства.

За воротами кладбища Вадхейм предложил подвезти меня до города. Я вежливо отказался, сказав, что лучше пройдусь пешком по свежему воздуху. Садясь в машину, Вадхейм и начальник уголовной полиции попрощались со мной вежливым кивком, в то время, как Хамре уже за рулем, пробормотал что-то невразумительное.

Подул ветер, начал сыпать мелкий моросящий дождь. Я шел по району больших уединенных вилл. Этот район был не чета тому, в котором прошла жизнь Ялмара Нюмарка. Он обитал на крохотном пространстве, ограниченном стенами с выцветшими обоями, на верхнем этаже дома с печным отоплением; там он жил всю свою жизнь, там он и умер.

Умер ли он естественной смертью?

Шагая по тротуару вдоль улицы Калведалсвеен, мимо пивоваренного завода, я решил для себя, что это дело так не оставлю. Я обязательно установлю истину.

Если Ялмар Нюмарк действительно умер не своей смертью, я должен это выяснить точно, а для этого следует отправиться в путешествие на двадцать-тридцать лет назад и отыскать виновного.

Когда я дошел до Стадспортена, начался дождь, как будто бы рассерженная прачка там, за облаками, опрокинула на всех мутную серую воду из своего корыта.

18

В буфете на вокзале я взял себе чашку кофе и половину булочки. Вокруг сидели люди, поставив на пол свои чемоданы и рюкзаки. Был август, бабье лето в горах. Еще не угомонились последние туристы. Вероятно, они надеялись найти в горах залитые солнцем пространства, или, быть может, стремились наверх как животные во время наводнений. Дождь нарисовал длинные прозрачные полоски на окнах и сделал все вокруг расплывчатым, как будто смотришь сквозь марево.

Я перешел на другую сторону улицы и подошел к зданию, как две капли воды похожему на здание вокзала: Бергенская публичная библиотека. Оба здания и вокзал, и библиотека были построены из одного и того же материала, больших темных гранитных блоков. Вероятно, это было сделано для того, чтобы две человеческие добродетели, неуемная тяга к перемене мест и жажда знаний, бок о бок пережили бы судный день, который, возможно, грядет в начале нового столетия. Так и стоят эти два сооружения в ожидании нейтронной бомбы. Когда исчезнут все люди, они по-прежнему будут стоять здесь: вокзал, с его вечным неуютом, сквозняками, холодом, несмотря на середину лета; и библиотека, где все полки заполнены знаниями, оказавшимися бесполезными для человечества. От железнодорожного вокзала по давно заржавевшим рельсам отправится незримый поезд, согласно расписанию, составленному вечностью, а сквозь пустую библиотеку будут двигаться призраки читателей; они будут переходить от полки к полке, не трогая ни единой книги, не читая ни единого слова.

Внутри библиотеки никаких сквозняков не было. Царил вечный сумрак, как будто расставленные здесь фолианты годами излучали таящийся в них туман прошлых времен, отблески пламени истории.

Я спросил, можно ли просмотреть «Бергенске Тиденде» [13] за апрель — май 1953 года, и любезная невысокая темноволосая женщина в зеленых вельветовых брюках и больших очках спустилась вниз в архив и вернулась оттуда, с трудом неся подшивку газет за второй квартал того года. Я мог бы пойти в университетскую библиотеку и посмотреть все эти материалы на микрофильмах, но это меня всегда обескураживает. Когда перелистываешь страницы газет на экране, теряется особое ощущение соприкосновения с пожелтевшей бумагой, мне не хватает едва различимого слабого запаха типографской краски, которая была свежей много лет назад; этих шрифтов, набранных в несуществующих ныне типографиях; фотографий, сделанных фотографами, которые теперь уже пенсионеры; репортажей, написанных журналистами, которые давно уже исписали свои последние карандаши.

На первых страницах мне сразу же попались на глаза заголовки, посвященные пожару на «Павлине». Многие сообщения были мне уже знакомы по вырезкам, имевшимся у Нюмарка. Я пометил имена, которые мне нужно было найти, и принялся читать все сообщения, касавшиеся произошедшей катастрофы. Через два дня после пожара был опубликован полный список погибших. Я переписал имена.

Потом перешел к сообщениям о смерти. Выписывал имена родственников, которых можно было бы найти сейчас. Долго сидел и перечитывал сообщение о смерти Хольгера Карлсена. Того самого бригадира, на ком лежала моральная ответственность за катастрофу, это он не заметил неполадки, связанные с утечкой газа.

Сигрид — в 1953 году у нее была фамилия Карлсен, можно ли найти ее теперь? Жива ли она, захочет ли разговаривать со мной?

Я просмотрел свои списки, до конца, подчеркнул те имена, которые представляли для меня особый интерес. Они были приблизительно те же, что я занес в аналогичный список в июне. Элисе Блом — потому что она была служащей на «Павлине» и потому, что позднее она сошлась с Харальдом Ульвеном. Олаи Освольд (по прозвищу Головешка), он остался в живых и мог бы, вероятно, рассказать мне что-то новое. Сигрид Карлсен, которая тоже, вероятно, могла бы рассказать кое-что, пока мне неизвестное. Конрад Фанебюст, возглавлявший комиссию по расследованию, он как никто другой мог бы пополнить сведения, полученные от Ялмара Нюмарка.

И, наконец, я добавил еще одно имя: Хагбарт Хелле (Хеллебюст). Рядом с его именем я записал дату — 1 сентября. Это был единственный день в году, когда он приезжал в Норвегию, и этот день я не должен пропустить.

Теперь у меня был эскиз, предварительный набросок к плану. Но я нуждался в более основательных материалах, связанных с событиями вокруг этого дела, и мне казалось, что я знаю, как их добыть.

Из гардероба я позвонил в редакцию газеты и спросил Уве Хаугланда. Он был на месте, и мы договорились, что я забегу к нему.

19

Редакция походила на растревоженный улей. Каждая крохотная комнатка, закуток, где сидит журналист, это ячейка, в которой рабочая пчела производит свой черно-белый мед, чтобы вечерком доставить удовольствие нашим досточтимым гражданам, лихорадочно перелистывающим газетные страницы в поисках скандала или сенсации.

Я нашел Уве Хаугланда, в его ячейке, на пятом этаже, над главной редакцией.