Ночью все волки серы - Столесен Гуннар. Страница 9

— А его фотография есть?

— Харальда Ульвена?

Я кивнул. Ялмар вынул из нагрудного кармана записную книжку. Она была в коричневом переплете, очень потрепанная, из тех, что люди, подобные Ялмару Нюмарку, носят с собой на протяжении всей своей жизни, как частицу собственного «я». Он обшарил множество карманов и наконец извлек пожелтевшую газетную вырезку. Он протянул ее мне так поспешно, как будто бы боялся, что между нами может вспыхнуть электрический разряд.

Я принялся внимательно изучать этот ветхий листочек. Фотография была расплывчатой и относилась ко времени судебного процесса сразу после войны. На ней можно было видеть пятерых людей, направляющихся в зал суда, а подпись гласила, что трое в середине — обвиняемые, а двое по краям — полицейские в штатском. Последний в цепочке осужденных Харальд Ульвен. Его голова наполовину скрыта спиной идущего впереди, и черты лица едва различимы. Однако видно, что лицо вытянутое, как у лошади. Массивные лоб и нос выдаются вперед, уши большие. Темные волосы расчесаны слева на пробор, и зачесаны назад, так что справа свисает длинная прядь.

Я еще раз внимательно вгляделся в лицо Харальда Ульвена и вернул вырезку.

— Ну и ну…

Я развел руками.

— Да, по-другому не скажешь, Веум. Ну и ну, — повторил он с моей интонацией. — Вот так и кончаются обычно все по-настоящему трудные дела, этим «ну и ну». — Он еще раз передразнил меня. — Никаких счастливых концов не бывает. Возможно, справедливости вообще в природе не существует, просто есть на свете такие старые упрямцы, которые продолжают верить в свою правоту, несмотря ни на что.

Он сердито посмотрел на свою пивную кружку. Она оказалась пустой. И как будто для того, чтобы убедиться, что в ней не осталось ни капли, он поднес ее к губам и перевернул, С края стекли остатки пены. После чего он решительно отставил кружку в сторону.

— Ну вот, Веум, теперь ты все знаешь. Во всяком случае, главное. Ладно, пожалуй, пойду домой. Мне как-то не по себе. Увидимся.

Я хотел встать, но он кивнул головой на мою почти еще полную кружку.

— Сиди. Всего тебе хорошего.

Он невесело улыбнулся мне, надел пальто и вышел, держа в руках свернутую газету. Дверь за ним закрылась. А через несколько секунд сквозь завешенные золотисто-зелеными шторами полуоткрытые окна, выходящие в переулок, послышался рев мотора, визг тормозов, шуршание колес по гладкой поверхности булыжника, раздался металлический скрежет, а потом глухой звук падения человеческого тела. Снова взревел мотор, и я услышал, как автомобиль свернул за угол.

Я вскочил так быстро, что опрокинул столик, за которым сидел. Все взгляды обратились ко мне, на пьяных лицах застыло изумление. Быстрым шагом я прошел мимо швейцара и выбежал на улицу. В стороне пристани я увидел большой синий фургон, промелькнувший вдалеке. Я бросился туда. В переулке никого не было. У перекрестка показались двое с испуганными лицами. Газетный киоск лежал опрокинутый, но какое это имело значение по сравнению с тем, что посреди улицы, уткнувшись лицом в булыжник, лежал Ялмар Нюмарк. Его свернутая в трубочку газета раскручивалась в сточной канаве, сильный порыв ветра подхватил несколько страниц, и они трепыхались как крылья умирающей птицы.

6

Я опустился на колени рядом с Ялмаром Нюмарком, не решаясь прикоснуться к нему: вдруг у него сломана шея. Я почти прижался лицом к мостовой, чтобы убедиться, что ничто во рту не мешает ему дышать. Положил руки на его шею. Пульс нащупывался, но был слабым. Тонкая струйка крови текла из уха, нос был явно сломан при ударе о мостовую. Зрелище было душераздирающее, еще несколько минут назад этот старик был полон жизни, хотя его одолевал страх, мучили предчувствия.

Дождь сеял вокруг мокрую пелену, струйки воды тихо стекали в канаву, где газета Ялмара Нюмарка потихоньку намокла и уже никуда не пыталась улететь.

Подошел швейцар из кафе.

— Я вызвал «скорую». Он не…

— Пока, во всяком случае, нет. — Я по-прежнему продолжал держать руку у него на шее. Пульс был слабый.

Огляделся с отчаяньем вокруг. Поразительное безлюдье. Двое на углу всем своим видом показывали, что все это их не касается.

Подъехала «скорая помощь». Двое санитаров быстро, с профессиональной ловкостью выскочили из машины. Мгновенно оценили ситуацию. Поддерживая голову Ялмара, уложили его на носилки, а носилки поставили в машину. Я шел пялом.

— Вы тоже поедете в больницу?

— Да, это мой знакомый.

Санитар подал знак, чтобы я сел на заднее сиденье. Потом он приложил к его лицу кислородную маску, свисавшую на длинном шланге с потолка.

Я наклонился к сидевшим спереди.

— У вас есть радиотелефон?

Водитель завел мотор и кивнул.

— Сообщите полиции, чтобы они начали следить за большим синим фургоном, направляющимся в сторону Нурднеса. Возможно, он поедет через Мюрхьернет, — сказал я.

— Что-нибудь еще? Я заколебался.

— Передайте привет от Веума и скажите, что я буду находиться в больнице, пока… — Неясно, чего, собственно говоря, я собирался ждать. — …Пока ситуация прояснится.

Не задавая лишних вопросов, шофер передал по радиотелефону сообщение полиции, включил сирену и дал газ. Первый перекресток мы проехали на красный свет. Мимо нас с бешеной скоростью, как в кино проносились дома. Тем не менее, я с удивительной ясностью замечал все вокруг. Люди оборачивались и смотрели в нашу сторону, автомобили уступали нам дорогу, и, когда мы равнялись с ними, водители встречались с нами взглядом.

Один из санитаров, молодой человек со светлыми, коротко стриженными волосами и юношеским пушком на розовых щеках прижимал кислородную маску к лицу Ялмара Нюмарка. Широкая грудная клетка вздымалась, внутри ее что-то булькало. Все молчали.

Машина ехала прямо в Хаукеланд. Когда мы были на вершине холма Калфарет, Ялмар Нюмарк вдруг поднял голову и огляделся по сторонам. Взгляд у него был растерянный, наконец он увидел меня. Дрожащий голос звучал неуверенно.

— Be… Веум?

Я кивнул и улыбнулся, но улыбка получилась натянутой, неестественной.

Он хотел добавить что-то еще, с трудом подыскивая слова. Я наклонился к нему. Молодой санитар внимательно следил за мной. Шофер наблюдал за всем в зеркальце.

Ялмар Нюмарк произнес:

— Веум… Если я умру…

Я кивнул в знак того, что понял его слова, а потом помотал головой из стороны в сторону, чтобы убедить его, что он не умрет.

— Выясни… что же все-таки случилось с Юханом Верзилой… в 1971 году.

После этого он закрыл глаза и снова потерял сознание. А когда мы въехали в открытые ворота больницы, он внезапно вновь открыл глаза и повторил:

— 1971 год. Юхан Верзила. — И опять потерял сознание.

Санитары поспешили в больницу, неся на носилках Ялмара Нюмарка. Им тут же занялся опытный медицинский персонал, я тоже вошел внутрь, поднялся на лифте наверх, при этом никто не обратил на меня никакого внимания.

Ялмара Нюмарка немедленно повезли в операционную. Смуглая доброжелательная женщина с черными волосами и темно-карими глазами проводила меня в маленькую комнатку, которая была обставлена мебелью, очевидно, приобретенной на какой-то благотворительной распродаже; цветы в горшках, казалось, стояли здесь еще со времен первой мировой войны.

На одном из журнальных столиков лежала тощая стопка старых газет. Это очень подходило ко всей обстановке. Я и сам ощущал себя вчерашней новостью.

7

Никто мною не интересовался. Комнатка, в которой я находился, была отделена от коридора тонкой стенкой с застекленной верхней частью. Через стекло мне было видно озабоченных людей в белых халатах, деловито снующих взад и вперед. Изредка кто-то бросал в мою сторону случайный взгляд. Поскольку я ни к кому не обращался, то и до меня никому не было дела. Наверное, так бывает и с пациентами. Если ничего не просишь, а просто тихо лежишь на каталке, пока тебя везут куда-нибудь, то о тебе так никто и не побеспокоится, пока в один прекрасный день ты не превратишься в кучу гнилого мяса, засиженного мухами.