Махинации самозванца - Романов Илья Николаевич. Страница 10
Я не настолько наивен, чтобы отчасти не разбираться в людях. Старосты моих деревень – это бывалые, состарившиеся бойцы. Это было видно по ним. Пограничье неженок не любит. Один калека, нет правой руки. Второй старик с лицом, покрытым рваным шрамом. Третий совсем старый, без левого глаза и части носа. Теперь мне понятно, почему я не видел их раньше на стене. Они своё уже отвоевали…
Агир был не дурак. Он делал ставку на верных ему людей, умеющих держать меч в руке. Пограничье других не терпит. Но старый барон своё уже отжил. Просчитался. Привык к людям воинской чести и потому подох от невоинской подлости.
– Давайте ко мне. – сказал я, сходя с трона. – Гумус! Метнись за выпивкой… С чем пришли, уважаемые?
Мы сидели на широкой ступеньке рядом с моим троном и передавали малый бочонок по рукам. Малый, потому что в нём, по моим прикидкам, только пять-шесть литров пива. Сразу скажу, предложение от Хелрика использовать кубки я отмёл. Братину ещё никто не отменял. Все разговоры о том, зачем пришли, я пресёк до тех пор, пока бочонок не был пуст.
Шакарбек из Малых Холмов, Аран – староста из Оплота, Герт – староста из Норы, да и более молодой староста Озрик из Пашни – не отказались от халявной выпивки. Имя пятого я не запомнил. Последний не из когорты воинов, слишком сильно ужимался, боялся меня, никак себя не проявил. Побоялся даже выпить вместе со всеми. Когда опомнился, увидел, что я ничего его коллегам старейшинам не сделал, то мы всё уже допили.
– Распили и хватит, – подытожил я, когда Аран добил последнюю каплю из бочонка. Кто бы мне сказал, что бочонок можно держать одной рукой – не поверил бы. У Арана нет правой руки.
Молчание, переглядываются, смотрят на самого старого. Ну, понятно, старшинство всегда впереди. Старый, наверно, ходил ещё под рукой моего самозваного отца.
– Кор-э́… Ваша милость… – прокряхтел самый старый, Аран из Оплота, между прочим, первой деревни в долине. Я его понимаю. Я новый человек, от которого неизвестно что ожидать. Но и он уже не мальчик, своё доживает. – Мы от всех… Км-м…
– И?..
– Дай волю.
– Не понял?!
Повисло молчание. Смотрели на меня как-то исподлобья, но я тупо не догонял, а они не спешили пояснять. Только через пять секунд до меня дошло, о чём это они.
Все мои прямые вассалы в долине, да и не мои прямые вассалы, фиктивные долговые рабы. Такая вот «серая схема» ухода от «подушных налогов королю. Случись что, то никто не будет разбираться, фиктивные они рабы или нет. Есть бумага и всё тут.
Я долго молчал. А что я могу сказать?! Без простых парней мне долину не удержать. Не удержу долину, то мне и моему сыну конец. Простые люди встали за мной только потому, что не хотели из фиктивных долговых рабов переходить в реальные.
Дам им волю, не факт, что удержу долину. Они могут второй раз не подняться на защиту долины. Не дам волю – тоже до фига проблем. Так и до прямых диверсий, саботажа можно доиграться.
– Все вы старые побратимы моего отца… Не удивлюсь, что вы не раз показывали свою доблесть в боях вместе с ним… – начал я отвечать издалека, наблюдая их реакцию на мои слова. – Я могу вам много что рассказать о том, что будет, если граф ворвётся в долину. Да вы это и сами знаете… Не могу… И не потому что я не хочу…
Признаться, эти слова были самыми тревожными для меня. Поймут или не поймут.
– Все бумаги всегда делаются в двух экземплярах. Одна у меня, одна у короля. Пока не стану настоящим бароном… Я пока ничего не могу поделать… – закончил я.
Я сидел и думал, а прокатят ли мои слова, тем более что я ни на грамм не соврал. Точнее не так. Я уверен, что не соврал, но точно не знаю, как обстоят дела. Я просто сужу по прежнему опыту общения с крючкотворами. Уверен, что ни одна бумага не делается в едином экземпляре, и на это давлю. Так-то своим ответом я их обнадёжил, дал обещание, пусть даже прямым языком никому ничего не обещал. Я перед собой в первую очередь отвечаю.
Я всегда держу своё слово. Если могу своё слово исполнить. Даже если это мне во вред. Даже если… Считайте это моим бзиком, моим пунктиком…
Мне кажется, но меня мои старосты поняли. Посидели, ещё немного выпили, поговорили о нуждах селян, о быте, о войне, о старых воинах, о количестве не вернувшихся в деревни, о скорой пахоте, да и так о мелочах.
Между прочим, я понял, что тут делает староста из Озёрного. Ну тот, имени которого я не запомнил. Этот староста пришёл просить за своих хозяев. Это зажиточная деревня, стоит на берегу горного озера, у которого высится мой замок. Однако эта деревня принадлежит не мне. Эта деревня мятежного рыцаря. Вроде это деревня рыцаря Эссе, а он умер, исправляя свою ошибку. Прикрывал мой отход. У него остались дети, сын и дочка. За них пришёл просить староста. Дети этого рыцаря ждали в числе прочих детей и их матерей, когда я приеду с охоты.
– Ты! Как там тебя. Передай… А ничего не передавай… я сам пока не решил… – ответил я старосте деревни от мятежников.
С одной стороны, дети мятежников. С другой стороны, он своё уже взял смертью. Дети-то в чём виноваты?! Тем более что их отец свою вину искупил…
Глава 4
О бале и правосудии
Сказать, что для меня просто прошёл тот вечер заседания со старейшинами – это соврать. Я баюкал своего сына на руках и думал: «А не гад ли я?» Ирме, молодуха, кормилица, свалила в сторону. Я её понимаю. Не надо смотреть мне сейчас в глаза. Я опять до предела чувствую запахи, а обычно не чую ничего. Хреновый признак. Признак, что у меня опять наворачивает башню.
Мой сын затих на руках. Спи, мелкий, батя пытается быть чутким, хотя ему это нелегко. Спи и не знай, что только из-за тебя я ввязался в эту аферу с липовым наследием баронства. Не было бы тебя, я просто взял бы деньги и уехал подальше от проблем и войны. Спи, мой маленький. Я гад и сволочь. Надеюсь, тебя эта участь минует…
После визита в детскую во мне что-то сломалось. Надломило меня. К чёрту всё. Подальше от замка и всех. Я оседлал Колбаску и уехал к озеру. Сижу у озера рядом с замком и с тупой физиономией дятла держу удочку. Будущий барон думает! Будущего барона не надо сейчас отвлекать!
Вам это, наверно, смешно, а я сижу с удочкой у этого холодного горного озера, в котором нет рыбы. Кто тут воет, что я дурак?! А думаете, у меня есть другие способы побыть наедине с собой?! Я буду последней сукой, если не заселю в это горное озеро форель. Просто так, для проформы, чтобы посторонним не казалось, что я чудю от нечего делать. Тут на меня не давит камень стен. Тут я могу хоть недолго побыть собой. Сижу, вспоминаю, думаю…
Во время приёма старейшин я взглянул на себя под другим углом. А что я пыжусь?! Вы что думаете, раз и стал кем-то другим? Наивные. Мы всего лишь те, кто есть. Все изменения в нашей психике происходят не спонтанно, а под действием внешней среды. Думаете, что я не прав, да бог с вами. Ещё поймёте, о чём я говорю. Старую собаку новым трюкам не научить.
Так получилось, я вроде достиг всего того, о чём остальные и не мечтают. А на душе пустота и страх. Раньше у меня было хоть подобие определённости. Было чёткое мнение, куда двигать дальше по жизни. А что теперь?! Я достиг своего потолка. Моя власть – это фикция! Мой баронский трон качается под мною.
Опереться я могу только на ограниченное число людей. Кратко. Гумус мой оруженосец и уличный воришка. Верю флегматичному вору Гевуру и мелкому лучнику Лорину, оба дезертировали из армии во главе с моим наставником Антеро. Верю Эрте-десятнику и рядовому Хелми. Верю Гаомэ, мастеру по артефактам орков и гоблинов. Относительно доверяю Коиму и рыцарям Озвуру кор-э́ Бобровый Ручей и Марвуку кор-э́ Стена. Остальным доверяю куда меньше.
Впрочем, не эти мысли одолевают меня. Я знаю, что в открытом противопоставлению графу моему баронству полный ПИ…Ц. Год-другой, может, и протяну, а потом полная амба.
На данный момент у меня меньше двухсот бойцов. А граф, если напряжётся, то через год-другой выставит вместе с ополчением и все пять тысяч. Единственное, что сейчас меня успокаивает, что у графа большие потери после штурмов и набега орков. Пока ему пока не до меня. Ему бы своё удержать в его затяжной «холодной войне» с маркизом, который такими потерями, наверное, воспользуется. Впрочем, забудьте всё то, что я сказал. Нервы ни к чёрту… Теперь, по существу. После штурмов стены у меня осталось около тридцати пяти процентов дружинников. Я не случайно говорю в процентах.