Николай I. Освободитель. Книга 4 (СИ) - Савинков Андрей Николаевич. Страница 36

Что качается Александра, то он счастливо пережил ноябрь-декабрь 1825 года. Ни смерти императора, ни восстания декабристов в этой истории не случилось.

Интерлюдия 2

Новая мельница появилась в этих местах в прошлом году. Появилась не на берегу реки, от течения которой питалась старая — ну как старая десять лет для такой постройки не возраст в общем-то — а чуть в глубине, ближе в разросшемуся Кизляру, ставшему для окрестных фермеров настоящим центром цивилизации.

В отличие от старой мельницы, новая работала от невиданного доселе в здешних местах парового двигателя, отчего стоимость помола пуда муки выходила дороже на две копейки — семь копеек против пяти. Однако в отличие от водяной мельницы, чья работа имела выраженный сезонный характер: зимой река замерзала, весной могла простаивать из-за половодья, а летом наоборот из-за засухи — новая мельница вполне могла работать круглый год, добирая прибыль в «несезон».

Степан сидел на козлах, правил парой флегматичных лошадок, запряженных в нагруженную мешками с зерном телегу, жевал сухую по осеннему времени соломинку и думал о перспективном деле, в которое они с отцом после долгих размышлений и словесных баталий все же решили вложиться. И собственно данная поездка и была результатом этого решения.

Жара уже спала, осенние дожди еще не успели начаться, над головой в небесной вышине птицы, размеренно махая крыльями, улетали на юг. Телега неторопливо петляла по наезженной за прошедшие месяцы колее, поднимая колесами небольшие облачка пыли и в общем-то в каком-то особом управлении не нуждалась, а рядом на козлах сидел младший брат, которого отец выделил старшему сыну в помощники. Как когда-то сам Степан ездил на мельницу с главой семьи. Такая вот преемственность поколений.

— Ну и как оно? Не жалеешь? — Установившуюся идиллию нарушил младший брат, которого тема недавней женитьбы старшего интересовала больше, чем любые потенциально выгодные прожекты.

— Отстань, Димка. Женишься — сам узнаешь.

— Так интересно же, как оно там у горных женщин.

— Точно так же, как у всех остальных, — хмыкнул Степан, чувствуя себя рядом с младшим братом умудренным опытом старцем. — Хотя откуда тебе знать-то, как оно у всех. Поди голую девку-то и не видел не разу до сих пор.

— Чего это не видел? — Обиженно возразил Димка, однако по его голосу было понятно, что если и видел он где-то женские прелести, то скорее всего издалека и без особых подробностей.

— Ну раз видел, так и не задавай глупых вопросов.

С женским вопросом тут на недавно заселенных землях вдоль Терека и вплоть до самого Хребта было достаточно туго. Несмотря на то, что по переселенческой программе старались отправлять на новые места в первую очередь семьи, на практике далеко не всегда получалось, как задумывалось изначально. Все же одинокие мужчины традиционно гораздо легче на подъем, чем отягощённые женой и детьми отцы семейства, из-за границы так же чаще переселялись одинокие мужчины, хоть им от государства и меньше всяких привилегий обещалось, плюс часто землю получали отставные солдаты, выслужившие десятилетний срок и отмеченные наградами. Поэтому перекос в плане полового соотношения зачастую был в пользу мужчин, что вело к естественным в таких случаях проблемам.

Выход, как ни странно, находился во взятии в жены горянок. Иногда это происходило по согласию, а иногда и без оного — вследствии карательных рейдов русских войск, после которых обычно только красивые молодые девушки и выживали. Впрочем, нельзя сказать, что последние были в накладе: участь женщин у тех же черкесов, особенно после отрезания их от турецкой метрополии и ухудшения вследствие этого материального положения, часто была совсем незавидной. Доходило до того что, не имея возможности дочку прокормить ее банально продавали в рабство, и там уже ни о каком законном браке — пусть даже православном — или вообще каких-то правах речь не шла вообще.

В итоге случаи заключения браков между русскими мужчинами и горскими женщинами стали в этих местах если не обыденностью, то в любом случае весьма частым явлением.

Что касается Степана — полноценного женатого хозяина Степана Ефимовича теперь уже — то ему с невестой повезло. Девушка была из тех, кто сами хотели изменить свою судьбу, а потому в браке старалась изо всех сил. И в плане ведения хозяйства, и в плане секса, и в плане общего отношения к мужу и его семье. Ну и залогом счастливой и крепкой семьи, как это часто бывает, обе стороны видели большое количество здоровых и крепких детей, над чем последние полгода молодая семья и работала крайне усиленно. К обоюдному удовольствию и совсем небезуспешно. Ну а то, что приданного у девушки за душой не было, то в этих диких местах на такие мелочи смотрели куда как более спокойно, чем в каком-нибудь «цивилизованном» Санкт-Петербурге.

— Главное, чтобы в быту сладилось, и дети здоровые получились, — пожал плечами отец, когда Степан обратился к нему за благословлением. — А там глядишь, и без приданного прокормим, не обеднеем.

Сыграли свадьбу, Ефим помог сыну отстроить собственный дом на некотором расстоянии — не слишком большом, но достаточном, чтобы исключить постоянные столкновения свекрови и невестки — после чего прикупил на часть скопленных денег еще пять десятин земли в дальнем от реки крае их делянки, доведя общее количество пахотной площади до двадцати пяти десятин. Пока этого должно было хватать увеличившейся семье на безбедную жизнь…

Мельница выглядела красиво. Выстроенная из красного кирпича — это, впрочем, в степном краю, где с древесиной были определенные проблемы, являлось не весть каким чудом — с большими остекленными окнами и маленькими башенками по углам. В правой части здания виднелся дымоход, стилизованный под голову какого-то клыкастого зверя, из пасти которого шел не слишком густой дым.

Клиентов уже встречали прямо на подъезде. Хозяин мельницы невысокий пухлый жид, переселившийся на Кавказскую линию после расширения количества губерний доступных для проживания его народу — в 1823 году к западным губерния добавился еще Кавказ и все Зауралье до самого великого океана — сразу же развил бурную коммерческую деятельность. Впрочем, тут, где были крепко намешаны люди разных традиций и вероисповеданий, на иудейское происхождение все смотрели гораздо проще. Главное, чтобы человек был хороший и дела вел честно. Ну а мельник Мойша в этом плане был настоящим образцом — дела вел подчеркнуто аккуратно и к соседям относился с исключительным радушием. Поэтому и вероисповеданием его никто не думал попрекать.

Тепло поздоровавшись с клиентами, которые по его задумке должны вскоре перейти в разряд постоянных, еврей загадочно улыбнулся и спросил, глядя на раскрывших рот братьев.

— Что нравится? Хе-хе. С душой строился, по столичному проекту, не просто так.

— Признавайтесь, Мойша Израилевич, во сколько вам все это богатство обошлось? — Первым оторвался от разглядывания декоративных башенок Степан. Пока работающие на мельнице мужики таскали мешки с зерном можно было и поточить лясы. — Дорого, наверное?

— Дорого не то слово, — признал еврей. — Но тут ведь какое дело, своих денег я почти не вкладывал. Ну пятую примерно часть только вложил, если совсем честно. Остальное в долг ссудили.

— Пол какую же долю?

— Под двадцатую, — шмыгнул носом еврей, всем видом показывая вселенскую скорбь от необходимости отдавать кому-то честно заработанные деньги, пусть даже взятые ранее в виде кредита. Правильно говорят — берешь чужие, а отдаешь-то свои.

— Ну это еще совсем по-божески, — пожал плечами Степан. Они с отцом готовясь к организации собственного производства и понимая возможность нехватки оборотных средств, приценивались в местном отделении крестьянского банка. Там ссуду меньше чем под десять процентов не предлагали. А по словам отца там, где они жили раньше и где поблизости не было отделений крестьянского банка, ссуду можно было взять только у помещика или зажиточного брата-крестьянина. И вот там ссудная доля порой доходила до пятой, а то и до четвертой части. Натуральная кабала. А с другой стороны, когда денег на посевное зерно нет, то и выбирать совсем не приходится.