А. Смолин, ведьмак. Цикл (СИ) - Васильев Андрей. Страница 28

— Да что ты? — удивилась красотка, правда без особой печали. — Надо же. Это, выходит, наследники?

— Наследник, — Дарья Семеновна показала на меня. — Вот он.

— Наследник — это хорошо, — одарила меня улыбкой Стефа. — Не должно добро бесхозным стоять.

— Ладно, пойдем мы, — старушка посмотрела на небо. — Сдается мне, что гроза скоро будет.

— Гроза? — Стефа тоже уставилась в бездонную синеву летнего небосвода, на котором не было ни одной тучки. — Пожалуй, что и будет.

И она вошла в калитку, притворив ее за собой, мы же пошагали дальше, следуя за нашей провожатой.

Минут через десять, как мне показалось, заложив круг по деревне, мы наконец подошли к немного покосившемуся некрашеному забору, за которым виднелись какие-то деревья, сарай и приземистый, почерневший от времени дом с красной крышей.

— Вот и пришли, — Дарья Семеновна ткнула пальцем в сторону строения. — Изба Захара. Ключи-то есть?

— Как не быть, — бодро ответил я. — Ну, так может, с нами? От греха?

— Да нет, — старушка улыбнулась. — Я домой. Вы как, здесь ночевать будете или сей день обратно поедете?

Естественно, Маринка влезла в разговор, не дав мне даже слова сказать.

— Домой-домой, — сообщила она нашей провожатой. — У меня планов на завтра громадье.

— Ну, дело ваше, — махнула рукой Дарья Семеновна. — Если останетесь — заходите в гости, на чаек. Мой дом вон тот, с белыми наличниками.

Я открыл калитку, которая была не заперта, как мне и сказал мертвый ведьмак, поблагодарил провожатую и направился по тропинке к дому. Маринка последовала за мной.

Подойдя к крыльцу, я обернулся — у калитки никого уже не было. Ушла, выходит, Дарья Семеновна, не стала смотреть на то, как мы в дом войдем, пусто было на улице за забором. Только птица какая-то, бело-черная, устроилась на одной из штакетин, вертела головой и щелкала клювом. Если не ошибаюсь, это сорока. Сорока-белобока из детских сказок. Надо же, в городе кроме голубей и воробьев давно уже никто не водится, а тут еще какая-то живность уцелела, не добила ее цивилизация.

— Слушай, а неплохо здесь, — подала голос Маринка, уже бродящая мимо деревьев. — Дом, сад, вон колодец свой. Не знаю, как там внутри, но так — ничего. Я бы за такое наследство пободалась, почему нет? А что? Сто верст от Москвы, вода, электричество, сарай, считай — приусадебное хозяйство. Да и земли на глазок соток шестнадцать будет, или около того. Правда, подъезд хреновый, это да. Но все равно миллиончиков на шесть при правильном подходе к делу все это потянет. Или даже побольше. Ладно, открывай дом.

— Ну да, — я подошел к двери и недоуменно потер лоб.

На двери обнаружился навесной замок. Не древний, покрытый ржой и весящий полпуда, а вполне себе современный, «булатовский», поблескивающий хромом дужки, но — навесной. А больше никаких замков в двери не наблюдалось.

— Слушай, а этот твой дядька — он, похоже, «толстовец» был, — заметила Маринка, мысли которой, очевидно, шли в том же направлении, что и у меня. — Верил в людскую честность и в то, что мир не так и плох. Шур, ты понял? Он, похоже, дверь вообще никогда не закрывал. Замка врезного нет. Нет, я читала, что в деревнях двери не закрывают, но не знала, что такое возможно до сих пор.

Я посмотрел налево, направо и увидел кирпич, лежащий возле стены, явно тот самый, о котором говорил ведьмак. Так и оказалось — под ним обнаружился плоский ключ.

— За неимением коврика, — подытожила Маринка. — Заходи, кто хочет, бери что хочешь. Практически — коммунизм.

— Свиридова, ты чего-то сегодня разошлась, — осек ее я. — Слушай, ну вот так человек жил, и чего? Его жизнь, его дело.

— Просто не привыкла к такому, — Маринка передернула плечами. — Сам же знаешь — мы все за семью замками живем. Странно это все видеть.

— Это да, — признал я и всунул ключ в прорезь. — Утратилось людское доверие друг к другу — и это плохо.

— Кстати — неплохой очерк можно на эту тему написать, — практично заметила моя спутница. — Философского толка. И спихнуть в какую-нибудь многотиражку. Или продать на какой-нибудь сайт.

Дверь скрипнула, открываясь, и я почувствовал сладковатый запах сушеных трав, идущий из темного проема.

Маринка было нацелилась шагнуть за порог, но я, подчиняясь неожиданному импульсу, остановил ее и вошел в дом первым. Это было важно, а почему, я даже не знаю, нет у меня объяснений.

Как только я оказался внутри, в тесном помещении, которое вроде бы раньше называли словом «сени», по моему телу пробежала дрожь, подобная той, когда ты попадаешь в туман. Вроде и не холодно, но все становиться каким-то зыбким, призрачным и обволакивающим. Впрочем, это было секундное ощущение.

Я бросил взгляд наверх, памятуя слова ведьмака. Все было так, как он сказал — прямо над порогом в притолоку был вбит нож. Не очень большой, из тех, что раньше называли «засапожными», с узким лезвием длиной в две ладони и деревянной рукоятью. Я, если честно, думал, что найду нечто вроде мачете или что-то в этом роде. Несерьезный ножичек, в общем, даже как-то расстроился немного. Вроде непростая вещь, практически оружие, должно быть в нем что-то такое, необычное. А тут…

А вот еще вопрос — если я его сейчас выну, то защита с дома не слетит? Втыкал-то его покойный не просто так, он какие-то заговоры-наговоры на него клал. Если я его заберу, то и магии его капец наступит, по идее. И вот тогда действительно — заходи, кто хочет, бери что хочешь…

С другой стороны — мне тут не жить и сюда не возвращаться. А в нашествие врагов вот прямо сейчас, в данный момент, я не слишком верю.

Пока я обо всем этом размышлял, Маринка уже вошла внутрь и направилась во внутренние помещения.

— Блин, Шур, а мне здесь нравится, — послышался ее голос. — Все так миленько, винтажненько. И еще — по-моему, твой родственник был алхимиком. Или знахарем.

Я снял с плеч рюкзак и поставил его в угол, после протянул руку и вынул нож из дерева.

Рукоять его в полумраке сеней казалась почти черной, непроглядной. Она была отполирована так, что даже не верилось в то, что это дерево. Но это было именно оно, я его с пластиком никогда не спутаю.

Если честно — я тянул время. Мне очень не хотелось резать руку. Ну вот совсем. Дико это было как-то. Нет, крови я не боялся, мне и нос разбивали в детстве не раз, и как-то в юности мы с приятелями на «Юго-Западной» сцепились с неграми из «лумумбария», так в той драке мне порядком бок располосовали. Но то форс-мажоры. А вот так, самому себе руку резануть, да еще сильно… Как тогда этот старый хрыч выразился: «Щедро плесни, не жалей». Легко сказать, поди сделай.

Я достал из кармана платок, который прихватил специально для этого момента. Тянуть не следовало, Маринка сейчас все облазает и вернется, а на ее глазах пускать себе кровь точно не следовало. Нет, нервного срыва там не будет, ее такими вещами не прошибешь. А вот вопросов будет масса, отчего да почему.

Отведя глаза в сторону, я сжал лезвие ножа ладонью левой руки и резко дернул его на себя правой. Вроде так делали в фильмах герои, приносящие клятву на крови. Вот только им легко это давалось, и они после этого были бодры и веселы.

Боль дернула руку, и одновременно с ней дернулся черен ножа, словно живой.

Я разжал ладонь и увидел, как моя кровь, обильно текущая из глубокого разреза, впитывается в лезвие. Она словно растворялась в нем, и оно, лезвие, еще секунду назад бывшее блестящим, тускнело на глазах.

При этом я ощутил еще кое-что. Где-то на грани подсознания я теперь точно знал, что это МОЙ нож. Это не очень легко описать словами, но дело обстояло именно так. Иногда так бывает в жизни — в какой-то момент ты понимаешь, что эта вещь — она именно твоя вещь. Для тебя сделанная. Или что это ТА САМАЯ женщина, которая рождена только для тебя. Не факт, что она станет твоей, но для тебя других существовать больше не будет, именно ее ты будешь помнить до последнего вздоха.

Так вот, это теперь был мой нож. Я знал наверняка, что он никогда меня не подведет, он будет моим верным другом, помощником, и что ему я могу доверить свою жизнь. Нет, он не сделает за меня все то, что я должен сотворить сам, но при этом он не выскользнет из моих рук, не потеряется, не подведет в опасный момент — а это уже немало.