Крик болотной птицы - Тамоников Александр. Страница 7

– А ведь и вправду. – Мужчина посмотрел на полковника Корчагина. – Вот этого-то мы и не учли. Но как же тогда быть?

– А давайте сделаем так! – после короткого раздумья произнес Лысухин и даже радостно заулыбался – так ему, должно быть, понравилась пришедшая в голову мысль. – Я – сознательно сдаюсь в плен, а его, – он указал на Старикова, – волоку с собой в качестве ценного трофея. Ну, чтобы мне, значит, было больше доверия у фашистов. Оказавшись в плену, я с радостью соглашаюсь сотрудничать с этими паразитами фашистами. Он же, – Лысухин еще раз указал на Старикова, – вначале сопротивляется и брыкается, но затем также соглашается на сотрудничество. Дескать, раз уж угодил в такую передрягу, то куда деваться, человек живет единожды, ну и все такое прочее. И уж тогда-то, я думаю, у господ фашистов не будет оснований подозревать ни меня, ни его. – И Лысухин в третий раз указал на Старикова. – Как вам такая идея? По-моему – неплохая идейка. Может, даже – единственно возможная в такой-то ситуации.

После таких слов воцарилось всеобщее молчание. Идея и впрямь стоила того, чтобы ее как следует обдумать. Тем более что Лысухин стопроцентно был прав в одном – никакой другой идеи ни у кого не имелось.

– Что вы думаете? – Мужчина в маскировочной одежде глянул на Старикова.

– По-моему, подходяще, – ответил Стариков. – Конечно, здесь очень сильно отдает авантюризмом, но ведь и вся наша операция, если разобраться, авантюра. Так что – почему бы и нет?

– Ну, хорошо. – Корчагин в раздумье потер лоб. – Допустим… Но ведь все это пока одна только идея. Никакой конкретности. Надо бы подумать о деталях.

– Да какие уж тут детали? – не согласился мужчина в маскировочной одежде. – Это в театре – сценарий, детали и все такое прочее. А там – не театр, а война, настоящий риск и ничего переиграть нельзя. И предусмотреть тоже ничего нельзя. А потому вся надежда на сообразительность товарища Старикова и товарища Лысухина. Иначе говоря, на импровизацию. Я правильно говорю, товарищ капитан? – Мужчина внимательно взглянул на Лысухина.

– Справимся, – беспечным тоном ответил Лысухин.

Стариков и вовсе ничего не сказал, но по всему было видно, что он согласен с Лысухиным.

– Что ж, – вздохнул Корчагин. – С этой частью задачи все более-менее понятно. Итак, допустим, что все прошло гладко и вы оказались у фашистов в плену. И тогда-то ваша главная задача – убедить фашистов в своей ценности и полезности. Ну, то есть, что вы – не просто сами по себе офицеры Красной Армии, а… – Полковник многозначительно пошевелил пальцами и посмотрел на мужчину в маскировочной одежде.

– Да, – подтвердил мужчина. – Но об этом мы говорили предостаточно, а потому повторяться не будем. Скажу лишь, что и здесь очень многое зависит от вашей выдержки, вашего мужества и…

– Импровизации, – улыбнулся Лысухин.

– И от нее тоже. – Мужчина в маскировочной одежде скупо улыбнулся в ответ. – Ну а попав в плен, вам изо всех сил нужно постараться угодить в лагерь в Астаповичах. И там – начать действовать. Как именно действовать? Как получится. Подбирать единомышленников. Убеждать карателей, чтобы они, как только окажутся вне лагеря, тотчас же начинали искать встречи с партизанами. Или, если по каким-то причинам это будет невозможно, сами становились партизанами. Это что касается именно карателей. А вот диверсанты, которые окажутся в нашем тылу, должны тотчас же изыскать возможность сдаться нашим воинским частям, либо милиции, либо НКВД.

– Побоятся, должно быть… – покрутил головой Лысухин. – Немцы – они ведь тоже не дураки. Думаю, что прежде чем сделать из пленных солдатиков карателей или диверсантов, они настолько задурят им головы, что… – Лысухин махнул рукой. – Скажут: теперь вам возврата нет, теперь вас никто не простит, а коль попадетесь, то сразу к стенке. Ну, или что-то в этом роде. Боюсь, что поверит народишко… А коль поверит, то и сдаваться не пожелает.

– Кто-то, может, и поверит, – возразил мужчина в маскировочной одежде, – а другие – поверят вам.

– Тут многое будет зависеть от того, какими словами и оборотами вы их будете агитировать, – дополнил полковник Корчагин. – Немцы, конечно, будут агитировать, но и вы – тоже. Тут уж кто кого переагитирует.

– Ну, тогда всё в порядке! – Лысухин улыбнулся озорной улыбкой. – Уж в чем в чем, а в плане агитации мне просто-таки нет равных! Помню, до войны наша боевая часть шефствовала над одним колхозом. И трудилась в том колхозе одна передовая трактористка… Уж как я ее агитировал – куда там карателям и диверсантам! И, представьте себе, сагитировал.

– Товарищ Лысухин, – сдерживая улыбку, сказал Корчагин. – Дело, о котором мы сейчас говорим, серьезное. Поэтому хотелось бы, чтобы и мы все так же были серьезными.

– А я сейчас такой серьезный, что дальше некуда, – ответил Лысухин. – Это просто у меня такое представление о серьезности. Так, значит, я ее выражаю, свою серьезность.

– Как долго мы должны быть в том лагере? – спросил Стариков. – И каким способом мы сможем из него выбраться?

– В идеале – до той поры, пока Красная Армия не освободит Белоруссию. Хотя, конечно, сейчас никто из нас не знает, когда произойдет этот долгожданный момент. Ну а по сути – как получится. Сами понимаете: чем дольше вы будете оставаться в лагере, тем больше людей будет спасено. И наших пленных, и гражданских.

– Что касается того, как вам, в случае чего, покинуть лагерь, – продолжил мужчина в маскировочной одежде. – Скажу честно – не знаю. Всего предвидеть невозможно. Никто сейчас не может сказать, как там у вас все сложится. А потому – все оставляем на ваше усмотрение. Иными словами, действуйте в зависимости от обстоятельств.

– Понятно, – обронил Стариков.

– Все это очень похоже на смертельный риск. – Лысухин опять улыбнулся, и его улыбка была все такой же беспечной и по-детски искренней, будто он говорил сейчас не о собственной смерти, а совсем о другом – например, все о той же мифической передовой трактористке из подшефного колхоза. – Что-то вроде того, как кинуться под вражеский танк с гранатой. Доводилось мне однажды видеть. Очень, знаете ли, впечатлительно…

– Это приказ! – жестким тоном произнес полковник Корчагин.

– Понятно, что не любовное предложение, – дурашливым тоном ответил Лысухин. – Разрешите приступить к выполнению?

Ни Корчагин, ни мужчина в маскировочной одежде ничего не ответили. Оба они прекрасно понимали, что сейчас творится в душах и Старикова, и Лысухина. В самом деле – им предстояло отправиться на задание, вернуться с которого живым было почти немыслимо. Это действительно было примерно то же самое, что броситься под вражеский танк с гранатой. Или сунуть голову в пасть какого-нибудь немыслимого, кровожадного дракона. Но на то и война. Да-да, она и есть тот самый немыслимый, кровожадный дракон.

– Через два дня вы должны быть готовы, – сказал полковник Корчагин. – На самолете вас доставят в партизанский отряд. Доберетесь – тотчас же сообщите об этом по рации. Ваш позывной – «иволга». Открытым текстом ничего не говорить. Скажете: «Иволга прилетела в гнездо». Мы поймем… Выходить на связь – раз в два дня. Если что-то срочное и непредвиденное – то по мере надобности. Все говорить иносказательно. Мы разберемся… Каждое сообщение начинать словами… ну, скажем, такими: «Иволга поет». А дальше – о сути. Все понятно?

– Так точно, – почти в один голос ответили Стариков и Лысухин.

– Вы – боевая группа, – сказал Корчагин. – В каждой боевой группе должен быть старший. Старшим назначаю майора Старикова… Да, и еще, о нашей встрече и вашем задании – никому ни слова. Ни устно, ни письменно, ни даже полунамеком.

– Ну, на этом все, – сказал мужчина в маскировочной одежде и поднялся. – Готовьтесь. Переправлять на место вас будем не мы, а другие товарищи. Всего вам доброго и всяких успехов. Надеюсь, что когда-нибудь мы еще встретимся.

– Помнится, точно такие же слова сказала мне передовая трактористка после того, как я ее успешно сагитировал. – Лысухин улыбнулся своей обычной улыбкой – искренней, дурашливой и в то же время чуть-чуть хитроватой. – Именно такие – точь-в-точь!