Маг 12 (СИ) - Белов Иннокентий. Страница 25

— Союзники такому шагу очень воспротивятся, — заметил император.

— Ничего, государь, за такую сумму можно и поспорить с ними, да и просто наплевать на их искренние и очень дружественные советы, как нам лучше жить! — усмехаюсь я.

— Тем более, это всего на два года, уже после июля четырнадцатого совсем союзникам не до того окажется, когда Россия вырвется из западни! А сейчас им деваться все равно некуда, сами точно на разрыв не пойдут. Продолжат гладить Россию по шерстке, как доверчивого ослика, размахивая морковкой перед носом, — довожу я свою мысль до императора.

— Пусть пять процентов тратится на улучшение жизни своих рабочих, а пять в казну выделяют. Или вкладывают в страну, с этим бы построже нужно себя вести, государь. Выводить деньги нельзя совсем запрещать, но, какой-то прогрессивный налог стоит брать.

— Такое можно в принципе устроить, — задумался император.

— Нужно и просто обязательно, перед большой европейской войной просто необходимо, — горячо уверяю его я, — Она нам все потом спишет. И кредиты, и проценты по ним. И денег меньше из страны уведут. Те иностранцы, кто уже вложились в Россию — никуда не денутся, начнут, скорее всего, местным промышленникам предприятия продавать, что нам на руку. Меньше придут с инвестициями — это переживем как-то.

— Тем более, часть денег можно потратить именно на субсидирование переезда крестьян на восток страны. По другому проблему перенаселения центральных губерний непонятно как решать. Хоть немного, но повысить сумму, выдаваемую переселенцам. Пока переехало четыре миллиона крестьян с семьями, хорошо бы еще за пять возможно мирных лет переселить пять миллионов. Или выкупать лошадей у конезаводчиков и выдавать тем же переселенцам по прибытию. Теперь конницы столько точно не требуется в армии, государь. Дело будущего за поездами и автомобилями.

Император все мои предложения записал подробно, чтобы было что обсудить на совете министров.

— Что же вы, Сергей, мы начали обсуждать крестьянский вопрос, а вы в финансы ушли с головой? — спрашивает император и я не знаю, что ему ответить.

Тут он прав, простого и легкого пути с решение этого наболевшего вопроса нет. Только, что сказать ему — у меня имеется:

— Тут ведь еще в чем дело, государь. Пока крестьяне сидят на своей земле — пара сотен казаков управится с бунтами и недовольством в целой губернии. А вот если они на войне побывают, да когда дисциплина в армии развалится — тогда попробуй их обратно помещичью землю заставить отдать! Которую они неминуемо между собой поделят, как только вернутся в родные места с винтовками за спиной. Люди в окопах под немецкими фугасами выжили — не найдется на них никакой управы. Еще и поэтому не нужно империи в чужую войну влезать, потому что она в гражданскую войну перейдет быстро. Повоевавших мужиков казаками с нагайками не испугаешь, это я вам гарантирую. Ограбленные дворяне тоже объединятся в свою армию и начнется кровавая круговерть.

— Я вас понял. И что же? — переспрашивает Николай Второй, — Какой вопрос теперь будем обсуждать? Что там у вас осталось еще по списку?

Я заглядываю в свои бумаги:

— Так, ваше Императорское Величество! Только мои мысли про рабочий класс, про инородцев и все. Про тайные отношения с кайзером — это вам виднее. Только, прошу вас, дать мне возможность ваших доверенных людей опросить немного. Мало ли там измена имеется? И весь Главный штаб через меня прогнать бы, чтобы я ее и там выявил. Это серьезное и необходимое дело. Списки некоторых шпионов у меня и так имеются. Тогда проверим на них мое умение заново.

Этим предложением император заинтересовался, тем более, когда я рассказал ему, что в случае войны и ее неудачного ведения начнется настоящая германская шпиономания.

— Случайных людей начнут казнить, того же полковника Мясоедова, потому что он окажется доверенным лицом военного министра Сухомлинова. Которого ведь тоже арестуют на ровном месте, на что министр иностранных дел Англии заметит с немалым изумлением в своих словах: «Ну и храброе у вас правительство, раз оно решается во время войны судить за измену военного министра». Дураками назовет в общем. Перейдет дорогу военный министр вашему дяде главнокомандующему, а тот неудачи на фронте под своим командованием не придумает ничего лучше, как свалить на каких-то немецких шпионов.

— Теперь давайте про рабочих, Сергей! Что вы предлагаете?

Вот это хороший вопрос, по нему у меня много есть чего сказать!

Глава 11

Да, о рабочем классе я вопрос подробно изучил и могу более внятно что-то попробовать объяснить бесконечно далекому от него императору:

— С рабочими, государь, все наоборот, чем с крестьянами. Те рассредоточены на земле и связи между собой никакой не имеют, а рабочие живут и работают концентрировано. Поэтому это окажется самый такой энергичный и сплоченный класс пролетариев. Они гораздо грамотнее крестьянства, инициативнее и постоянно будут бороться за свои права. В чем абсолютно правы, а агитаторы социал-демократов направят эту энергию в нужное им самим русло для свержения самодержавия.

— В чем же они правы, Сергей? — недоумевает император, сам знающий о жизни рабочего класса меньше, чем ничего.

— Давайте разберем на примере событий на Ленских приисках, государь.

Николай Второй морщится, но, разрешает мне говорить кивком головы.

— Предприятие, основанное английскими и нашими банкирами, в основном из инородцев, — император опять морщится, понимая, о ком я говорю, — Пусть и с полученными за заслуги перед империей баронскими титулами, добывает примерно целую треть российского золота и создает золотой запас страны. Приносит гигантские прибыли, за один год окупает половину вложенных средств, даже больше — пятьдесят пять процентов. Что просто невероятно! На нем трудится, причем трудится в нечеловеческих условиях примерно одиннадцать тысяч русских рабов по двенадцать-шестнадцать часов по колено в воде под землей. Один из шести рабочих за год калечится по статистике. До ближайшей железнодорожной станции Иркутска две тысячи верст, власть на присках полностью принадлежит управляющей компании. Условия труда невозможно тяжелые, проживание тоже в тесных, промерзших бараках, где мокрые сапоги примерзают к полу ночью. С работы промокшие люди идут несколько верст по лютому морозу до своих бараков.

— Вы уверены в своей информации? — император все так же недоволен получаемым негативом.

— Конечно, и я скоро вам это знание объясню. Вы думаете, государь, зачем я вам все это рассказываю? Ведь это только один из множества эпизодов кровавой несправедливости в Российской империи! Самое обычное дело! Я это делаю неспроста, совсем неспроста, ваше Императорское Величество. Это событие с расстрелом и реакция на него власти — именно тот хребет, после которого рабочий класс империи отчетливо понял, что защитника в вашем лице у него нет. И никогда не будет. А действия царской власти по замолчанию случившегося вместе со словами министра внутренних дел о том, что власть будет стрелять и только стрелять — приблизят крушение самодержавия очень и очень сильно.

Николай Второй пока молчит, понимая, что я не просто так рассказываю ему про Ленский расстрел.

— А вы же хотите этого избежать? Вы знаете, что сказал будущий Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов-Ленин по этому поводу?

— Как вы сказали? Совет народных Комиссаров? Это что — новый орган власти? — недоумевает самодержец российский.

— Да, государь. Это название есть в переданных вам материалах.

— Наверно, я не обратил внимания… — задумывается самодержец, — Что же сказал этот Ульянов-Ленин?

— «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс». Это его цитата. Так что Вы, государь, должны понять, почему я отнимаю ваше ценное время. Это тот хребет, который никак нельзя не обозначить в нашем с вами разговоре.

Объясняю настойчиво, почему отнимаю у него время.