На Дороге (СИ) - Вель Софья. Страница 39

— Зачем же ты так бежала?!

— Дык, вести хорошие! В деревне свадьба. Хлеб да соль зовут отпотчевать. Ихние хочут пожеланий всяких, или наговоров, да чтоб буковами накалякано. И мне работенка имеется — елексиры целебные, зелия любовные!

Сильвия прысныла со смеху:

— Авдотья, не стыдно тебе морочить голову честным людям? Ну какие любовные зелья?!

— Чавой-то мне стыдно должно быть?! Я в деле приворотов мастерица! — Авдотья насупилась, но тут же заулыбалась. — Вот, как знала, что варить! Ух, наторгуем с тобою! — последние слова бабка уже радостно завывала. Потом повернулась к Остолопику и заявила: — А тебя, скотина, не возьмём!

— Как не возьмём?! Без Остолопика нельзя! Да и вдруг уведет кто?

Авдотья пожевала губами, зыркнула на оторопевшего ослика и прищурилась, уже глядя на Сильвию:

— Кому ж эта ослятина упрямая сдалась?! Так он и пойдет с кем-то акромя тебя!

— И я без него не пойду! — Сильвия выразительно уперла руки в бока. Старуха покачала головой, потом вдруг посерьезнела и протянула свою шаль:

— Ты бы, девонька, платок, что-ль, повязала, а то на сносях почти, а как девка безмужняя, простоволосая ходишь.

Сильвии потребовалась минута, чтобы ответить: платок — это же так просто и разумно, красных прядей тогда никто и не заметит. Княгиня Силь всегда в платке ходила…

— Побуду простоволосая, — отрезала Сильвия и пошла вперед, Остолопик поплелся следом, волоча по земле повод. Авдотья пожевала губами, но спорить не стала. Собрала тюки со склянками и побежала за спутниками.

Странницы подоспели к моменту, когда молодые выходили из церкви. Жених, пыхтя и отдуваясь, сосредоточенно нес новоиспечённую супругу на руках. Румяная невеста застенчиво обнимала избранника жизни. Она боязливо посматривала на разбитую дождями дорогу, едва прихваченную первым морозом. Через несколько шагов жених выбился из сил и поставил невесту на землю. Девушка растерянно огляделась — до праздничного стола было еще порядочно, а портить нарядный сарафан было жаль.

— Эх, ну чаго же ты! — разочарованно протянула Авдотья. Сильвия покачала головой. Гости зашептались, побежал обидные смешок, откуда-то послышалось: «не сдюжил». Горе-жених залился краской до самых ушей, он зло глянул на толпу шушукающихся родственников, а затем и на виновницу конфуза, засопел носом. Еще немного, и быть беде. Но тут, с улюлюканьем и смехом, выскочили «дружки», подхватили молодую, а затем и жениха. И мигом доставили к столам, накрытым прямо на улице.

— Да… — протянула Сильвия, — горько он ей за обиду припомнит!

— Девонька, да што ты дикая такая?! В чем тут обида?!

Сильвия посмотрела на Авдотью, не сдерживая улыбки:

— Ты когда-нибудь замужем была?!

— Нии, не было того, — отмахнулась бабка.

Тем временем деревенские расселись за столы, нашлось местечко и для двух странниц. Потихоньку хмелели. Деревенские бабы затянули заунывную песню.

— Чаго ето они!? — удивилась Авдотья. — Праздник же!?

— Для кого? — ехидно спросила Сильвия.

— Как для кого? Для всех!

— Прежде невест на свадьбах оплакивали, как на похоронах, — зло веселилась Сильвия. Авдотья пожевала губами:

— Глупости! Радость-то какая, дивчина нашла свое счастье, плечо мужицкое, деток нарожает, хозяйство…

— Интересно, будет ли она того же мнения, когда пьяный муж намнет кулаком бока?

Авдотья непонимающе посмотрела на Сильвию.

— Мужчины женятся, чтобы было кому нести их грехи, — продолжила Сильвия. — Чтобы было кого обвинить в неудачах. Задумайся, Авдотья, всегда виновата женщина: пьет — не уследила, ласкова не была, опора плохая; гуляет — мало любила, не была достаточно хороша; бьет — она непослушная, делает все не так… Жена — источник зла. Дитё не вовремя закричало — она плохая мать. Не дай Творец, ребенок умер — виновата она. Я погляжу, невеста — девка крепкая, таких любят! Они рожают много и часто, однажды сердце ее загрубеет и станет все равно. Жизнь надо как-то жить. Устанет, от мужа гулять начнет.

Знахарка смотрела на Сильвию, широко распахнув выцветшие в серый глаза. Сильвии стало обидно, как Авдотья умудрилась прожить жизнь, светло веря в любовь? У неё же от самого слова сводило нутро. Все больше злясь, остановиться уже не могла:

— А для женщины нет беды хуже, чем на стороне любовь крутить. Муж узнает — убьёт. Любовник рано или поздно бросит. А она останется разбитая, поруганная, опустошённая.

— Погоди, а ежели полюбовник и есть любовь?

— Авдотья, отчего ты наивная такая!? Кому нужно с замужней связываться? Только если хотеть мужу её насолить. Или если «милый друг» до добычи охоч. — Авдотья последнего явно не поняла. — Охотник и дичь, понимаешь? Дичь поймана, голод утолен, шкура пошла на плащ. Он победитель. Ну а супругу остается только….

— Только? — провокационно спросила Авдотья.

— Сама-то как думаешь? — Авдотья пожала плечами и смотрела пытливо. Сильвию все это злило. — Неверных жен камнями забивают, или к лошадям привязывают.

— К лошадям? — лицо Авдотьи вытянулось.

— Да, — пожав плечами, ответила Сильвия, — у степняков так принято. Помню одну. Красавица, отец целый табун в приданное дал, свадьбу две недели гуляли, сам конунг благословил. Молодые смотрели друг на друга так, что дрожь брала! Все девки завидовали: муж еще нестарый, свой табун водит, подарки дарит, с конунгом приятельствует. Свадьбу отгуляли, зажили. Хорошо зажили. Пока однажды не приехали в их станицу гости, среди гостей был парень. Молодой, лихой. Как уж все случилось, не знаю. Она потом рыдала, что это Любовь была! О «любви» прознали. У степняков разговор короткий. Расправа не заставила себя ждать, несчастную даже слушать не стали. Всех незамужних и молодух согнали смотреть, чтоб не повадно было. Девчонка плакала и билась, обиженный муж сам к лошади привязывал… Я умоляла конунга пощадить, или чтоб хоть не так страшно. Он и не взглянул, только брезгливо сплюнул, а у меня молоко ушло… Пришлось дочке козой довольствоваться.

— А что полюбовник, — растерянно спросила Авдотья, — он не вступился?

— Шутишь?! — хмыкнула Сильвия. — Мальчишка бежал к родне, усобицу начинать не стали. Побоялись гнева конунга, да и спрос с него какой? У мужчин же всегда женщина виновата: она — соблазн, а он — жертва. Как говорят степняки: «Дев попутал». По весне женился, детьми обзавелся. Все честь по чести. — Сильвия взглянула на Авдотью прямо. — Если бы женщины были сильнее, никогда замуж не выходили. Тяжко это — жить, во всем подчиняясь чужой воле. Кто добровольно идет в рабство? Там оказываются только проигравшие, военнопленные.

Авдотья больше не смотрела на спутницу, только жевала беззубым ртом. Словно бы откликаясь на слова Сильвии, встрепенулись изрядно захмелевшие мужики.

— Эй, бабы, ять вас раз так, а ну, замолчали! — особо буйный метнул в воющих баб сапогом, и метко. «Осчастливленная» баба взвизгнула и осела, потирая ушибленный бок. Сильвия злорадно посмотрела на растерянную Авдотью.

— Мужики, тащи гармонь, плясать будем! — заорал владелец сапога. И завел неприличную частушку, мужики подхватили, бабы поохали, но заулыбались. Сильвия отвернулась. Авдотья посмотрела пристально:

— Погоди, — начала Авдотья, — ежели не по чужой воле, ежели всю жизнь в согласии, в любви?

— Что такое любовь?

— Когда помереть за другого готов! — радостно выпалила Авдотья.

— Неее, Авдотья, не помереть…Это когда жить для другого готов, и терпеть, и прощать, и зная, что в том месте тонко, собой покрывать. Любовь — это труд, только, видимо, к нему никто не пригоден.

— Может, они пригодны? — проницательно заметила Авдотья. Сильвия только фыркнула.

В деревне на постой решили не оставаться. Когда пьяные местные мужики масляно глянули на них, Авдотья заторопилась прочь, ссылаясь на уже назначенную в соседней деревне свадьбу.

Путницы легли спать возле разлапистого куста. Авдотья старательно укутала Сильвию, так что та почувствовала себя скорее спеленатым младенцем, чем взрослой женщиной. Сон не шел. Авдотья, не в пример обычному, тоже ворочалась и кряхтела. Затем, так и не найдя покоя, заговорила: