Щебечущая машина - Сеймур Ричард. Страница 49

Взаимодействующие по сети ультраправые – от гендерных троллей из активистов движения за права мужчин до сторонников господства белых – породили свою долю отчаянных «одиночек»: и в Соединенных Штатах их гораздо больше, чем джихадистов. По данным Антидиффамационной лиги, в период с 2008 по 2017 год, 71 % смертных случаев в результате индивидуальных терактов произошли по вине ультраправых. Нападения бывают как неорганизованными и примитивными в технологическом плане, такими как, например, наезд неонациста Джеймса Филдса на протестующих антифашистов в Шарлотсвилле, в результате которого погибла Хизер Хейер, так и тщательно спланированными и вооруженными, как, например, массовые расстрелы в мечети Квебека и синагоге «Древо жизни». В средствах массовой информации начали появляться заявления о том, что отчасти во всем виноват интернет. Квебекский стрелок Александр Биссоннетт, например, зачитывался расистскими статьями правого активиста Бена Шапиро и неофашиста Ричарда Спенсера. Роберт Бауэрс, открывший стрельбу в синагоге «Древо жизни» во время субботней службы, был активным участником обсуждений в социальной сети Gab, устроенной по принципу Twitter. Так называемый «почтовый террорист», который пытался взорвать Джорджа Сороса, Хилари Клинтон и Барака Обаму, ранее угрожал смертью пользователю Twitter. Модератор сети отказался предпринимать в отношении него какие-либо действия, объяснив свое решение тем, что твит не нарушал правил ресурса.

Напрямую или в индивидуальном порядке обвинять соцсети в деяниях этих убийц – значит уклоняться от сложной темы причин и следствий. Насколько повлияли тексты Бена Шапиро на действия Александра Биссоннетта, если он и так уже встал на путь убийцы и расиста? Оттого ли, что Роберт Бауэрс увидел что-то в Gab, он вдруг решил, что, расселяя беженцев, Общество помощи еврейским иммигрантам ввозит в страну «захватчиков», которые «убивают наш народ»? Каким образом это заставило его преступить черту и заявить: «Я не могу сидеть и смотреть, как убивают мой народ. Мне плевать, что вы думаете, я начинаю действовать»? На эти вопросы невозможно ответить. Контент, размещенный в социальных сетях, как и реклама, оказывает коллективное влияние: их задача – воздействовать на все население.

В какой-то степени мы работаем в темноте. Пока нет ни одного доминирующего ультраправого бренда или группировки, способной объединить и оформить эти нападения как часть глобального нарратива. Не существует правого центра притяжения, который мог бы привлечь толпу борцов-единомышленников: нет фашистского ответа движению «Оккупай». В большинстве случаев фашизм не смеет произносить свое имя. Фашистский террор «стохастичен», потому что фашизм до сих пор фрактален: вооруженный конфликт, потенциал СМИ, равно как и потенциал троллей из реальной жизни, еще не реализован. Сетевой фашизм XXI века только начинает набирать обороты.

Заключение

Все мы хотим писать

Хронофаг – пожиратель времени. На корпусных часах Кембриджа восседает насекомообразное чудище, которое механически вращает колесо и щелкает челюстям, пожирая секунды. Каждый час цепь падает в небольшой деревянный гроб, находящийся позади часов.

Индустрия, которая монетизирует «время, проведенное с устройством» – это хронофаг иного порядка, где тиканье часов сменили щелчки клавиш или касания пальцами экрана. Социальная машина, которая организует и измеряет наше скудное внимание, присваивая числовое значение каждому прокручиванию, паузе, удару по клавише и клику. Клиническая смерть, секундами отмеряющая свое приближение.

Само время превращается в товар, хоть и распределяется очень неравномерно. Каждый раз, упоминая среднюю продолжительность жизни, мы берем в скобки миры, где царят разбои и грабежи, столетия колониальной и классовой истории, которая говорит о том, что не у всех жителей планеты равные жизненные возможности. Общее у нас только одно – время, которое так скоротечно. Есть лишь столько-то часов в сутках, столько-то дней в году и столько-то лет в жизни. Мифический «средний» человек на планете живет семьдесят лет, или около шестисот тысяч часов. Четыреста тысяч из них он бодрствует.

Если жизнь – это то, чем мы занимаемся, то экранное время, время просмотров и время, проведенное с устройством – это способ количественной оценки жизни, которую социальная индустрия и родственные ей сферы развлечения и новостей потребляют как сырьевой материал. Распространение смартфонов ускорило процесс колонизации жизней этими отраслями, которые живут за счет нашего внимания. Они заполняют временные пустоты, когда мы работаем, едим, ходим в туалет, общаемся и находимся в дороге, и постепенно увеличивают свою долю.

Год от года Щебечущая машина отнимает как у отдельных людей, так и в совокупности, все больше и больше времени. Среднестатистический интернет-пользователь проводит 135 минут в день в социальных сетях. За жизнь, если распределить это время равномерно, на это занятие уйдет 50 000 часов. По самым скромным подсчетам портала Statista, в период с 2010 по 2020 год количество пользователи соцсетей утроится – с примерно одного миллиарда до трех миллиардов. Все это происходит в условиях, когда человек все больше времени проводит у экрана, еще больше ситуацию усугубляют компьютеризированные рабочие места. Американцы, например, взаимодействуют с экранами по 11 часов в день, то есть большая часть их осознанной реальности есть симулякр. Такие цифры, хотя и с большой оговоркой, говорят о масштабах явления, о количестве принимаемых решений.

Зависимость – выбор каждого, но иногда она настигает нас незаметно. Никто сознательно не стремится посвятить свою жизнь машине, стать аддиктом. Ее право вето на все другие возможные интересы в своей совокупности осуществляется через каждый, казалось бы, свободный выбор пользователя. Мы все больше и больше погружаемся в мертвую зону, лента, словно маятник, вводит нас в транс. Тем, как машина-хронофаг бьется за наше внимание, она напоминает демона акедии, как называли его в восточном христианстве. Акедия – предшественница современного понятия меланхолии, этот термин употребляли в монастырях (этих древних пишущих машинах) для описания состояния печали и уныния верующих. В переводе с греческого «акедия» значит «безразличие». В западном христианстве это понятие, распространенное Евагрием Понтийским, описывало пренебрежительное отношение к собственной жизни, апатию, духовную летаргию. Такое состояние заставляло человека жаждать отвлечения и ежеминутной новизны, вытаскивало из него мелкие ненависти и желания. Оно уничтожало в человеке интерес к осмысленной жизни, превращая его в надоедливый зуд. В конце концов происходило обесчеловечивание, терялся смысл жизни, наступала духовная смерть.

Подобное описание жизненных трудностей, свойственное христианскому учению о духах, чревато паранойей. Здесь не столько «все они что-то замышляют против меня», сколько «зло – это то, что происходит со мной, а не то, чем я занимаюсь». Как и в случае с теориями заговора, такой подход – это перенос зла на нечто внешнее. В конечном счете, платформы не только не демоны, они делают из этого настоящее шоу. «Не причиняй зла» (англ. Don’t be Evil), – гласит девиз Google. Они не вызывают акедию, генерализированную депрессию и усталость, они лишь монетизируют это состояние. По крайней мере, не больше, чем фармацевтическая индустрия. Они предлагают нам решение, зависимость, которая усиливает и усугубляет акедию. Но, как и со всеми видами аддикции, мы уступаем по собственной воле и желанию. Мы ведь всего лишь остаемся на связи, всего лишь следим за происходящим, за новостями, за друзьями, за развлечениями. Влияет на человека не что иное, как то самое психотропное вещество, так называемые «переменные награды».