Маша без медведя (СИ) - Войлошников Владимир. Страница 2

Из памяти поднялось надёжно заблокированное воспоминание. Я маленькая, иду из школы со своим огромным портфелем из грубой искусственной кожи, в него ещё не влезала… как же называлась эта штука? Рабочая тедрать, вот как! Интересно, кого драть предполагалось? А на корке что-то зелёно-оранжевое было по уголкам, то ли белочки, то ли кустики, сейчас уже и не вспомнить. Так вот тедрать эта никак не влезала в портфель, приходилось уголки подгибать, а это нервировало меня страшно — я, вообще-то, люблю, когда вещи гармонично сочетаются.

Ну, ладно.

Так вот, иду я, маленькая — всегда мелкая была, от горшка два вершка — шапка с помпоном, курточка синяя, от соседского пацана на год старше меня доставшаяся, и его же бывшие осенние ботинки. Бедно мы, выходит, жили, раз уж мама с радостью приняла соседкин дар.

Последним уроком была физкультура, я решила, что форменное платье можно обратно и не надевать, скатала его аккуратным (ну, мне так казалось) валиком, а домой пошла в спортивном костюме — брючки тонкие трикотажные и футболка под курткой. Колготки шерстяные тоже в портфель сунула — это ж как долго: снимать штаны да их поднадевать! Чего я, не добегу, что ли, десять минут?

А на улице мозглота — дождь косой, с пронизывающим ветром! И разразилась вся эта красотища, пока я в школе была.

Трико! Вот как эти штанишки назывались! И продувались эти трикошки немилосердно. Коленки у меня совсем замёрзли…

И вдруг рядом со мной останавливается автомобиль — мне тогда показалось, прямо золотой. И из-за слегка опущенного тонированного стекла слышится не вполне трезвый смех и средний такой мужской голос:

— Что, совсем из любого?

— Да хоть вот из этого! — а вот этот отвечающий голос был совсем не средний! От густого баса дрогнули тонированные стёкла, а потом дверь распахнулась, и бас из темноты велел: — Садись в машину!

Ноги сами сделали несколько шагов. Я хотела закричать, но язык присох к нёбу. Дверца захлопнулась, отсекая холодные летящие капли.

Салон был огромным, почти как автобус. Даже тогда, трясясь от страха, я каким-то краем сознания успела это отметить. Сейчас могу сказать, что бытовая пространственная магия Баграру всегда неплохо удавалась (что, беспорядок??? — давайте сделаем для этого хлама ещё одну кладовку, и не морочьте мне голову!), а тогда… Тогда я просто чувствовала себя как в странном сне. Золотая машина, а внутри неё — чуть ли не комната, и там сидят два человека. Нет, один человек, в странной, похожей на военную форме, а второй — огромный чёрный медведь в чёрных штанах и кожаном жилете.

Медведь почесал пузо когтями, каждый из которых был длиной едва ли не с моё предплечье и спросил:

— Тебе сколько лет?

— Семь! — испуганно пискнула я.

— Пойдёт! Вот этого и возьму.

— Забились! — пьяно захохотал второй.

Дальше испугаться я не успела, потому что медведь щёлкнул пальцами, и наступила темнота.

Я осознала, что сижу, скрутившись так, словно у меня чудовищно болит желудок. С усилием распрямилась. Ах ты, Баграр, старый пройдоха! На улице подобрал, значит… Э-эх. Ну да ладно, зла на тебя держать не буду, всё ж таки терпелив ты был, и ни разу за мою бесталанность голоса на меня не повысил. Будь я медвежонком, и не заподозрила бы, что ты мне не отец.

А был ли, кстати, у меня отец? Нет, не в смысле — биологический, с этим-то всё понятно. Мужчина, которого я считала бы отцом — он был? Пока в воспоминаниях ни следа об этом не мелькало. Если честно, там и о матери-то всё условно…

Я рассеянным автоматическим жестом провела по ожерелью-накопителю… и отдёрнула руку! Это что за острые штуки? Торопливо, стараясь не натыкаться на колючки, расстегнула застёжку. В том, что оказалось у меня в руках, ожерелье мог бы угадать лишь человек с большой долей фантазии. Камни выгорели напрочь, осталась лишь риталидовая оправа, пустые держатели которой так неприятно старались воткнуться в пальцы. Не буду гадать, что произошло, но выглядела эта конструкция непрезентабельно. Металл покрылся сплошной патиной, похожей на ржавчину. Будет ли он в таком виде работать? Но выкидывать оправу я бы ни за что не стала. В этом мире такого сплава, скорее всего, нет, а камешками разжиться можно будет — для начала хотя бы и стекляшками гранёными, сколько-то и стекло держит. Я вытащила из ушей серёжки. Мда, состояние примерно то же, камни улетучились. Не иначе, кто-то почувствовал открытие портала и попытался мне в след магией шарахнуть, а камушки прикрыли.

Я прицепила пустые серьги к оправе ожерелья, а то потеряются по отдельности, свернула всё аккуратным мотком, завязала в платочек, чтоб меньше кололось, и сунула в карман платья.

Интересно, долго ждать?..

О! Ещё рыбка!

Первым делом я неожиданно вспомнила, что такое «скорая». Никакая это не городская стража, а вовсе даже карета медицинской помощи. Правда, на вид кареты были так себе, скорее похожи на торговые фургончики, только белые. Но по моим детским воспоминаниям, медики в них работали хорошие, соседку нашу, бабу Нюру, периодически с того света доставали — так мама говорила. И жила я совсем рядом, буквально в двух шагах.

РОДНОЙ ДОМ

Моя родная улица, которая проявилась в воспоминании, как раз была эта самая, на которой я пыталась название читать! И даже табличку, сделанную под медь, я вспомнила — ничего за десять лет не изменилось. Так я ведь и двор свой смогу найти? Эта мысль подкинула меня, как пружина. А мама? Она же, наверное, изводится, оплакивает меня последний десяток лет!

Я вернулась на улицу и огляделась. Вон он, вход в мой двор! Подъезд как брат-близнец похож на тот, в котором я только что отсиживалась. Третий этаж…

Дверь открыла болезненного вида женщина в длинном халате бледно-василькового цвета. Она держала в руках кухонную тряпку и сердито вытирала ею пятно прямо посреди живота. Красное пятно, напоминающее зайца — сейчас уже изрядно размазанного.

— Здравствуйте! Я… — я хотела сказать «по поводу вашей давно пропавшей дочери», но…

Крайняя икринка вдруг моргнула на меня глазками, выпустила плавники и хвостик…

Это я её толкнула, перед самым выходом из дома. Стояла в прихожей, уже одетая на выход. Хотела крикнуть: «Мама, я пошла!» — резковато сунулась в зал — а там она, со стаканом томатного сока. И получился такой вот заяц с длинными текущими вниз ногами, как у жирафа. Жирафозаяц. Мне тогда это показалось жутко смешным.

Рыбка развернулась передо мной бочком…

Это ведь мама мне несла, чтоб я выпила перед выходом. Врач сказал: мало железа в крови, риск анемии, надо по стакану каждый день. Большой такой дядька был, толстый, радостный, почти как Баграр, только в белом халате и человек.

А я в тот день допила остатки сока — едва ли полстакана осталось — и помчалась в школу.

Ё-моё, Баграр!!! Ты что меня — в тот же день высадил, из которого забрал⁈

Так я, получается, смогу её, то есть — себя, догнать???

— Извините, я, кажется, ошиблась подъездом, — пробормотала я и побежала вниз, выскочила на проспект, заметалась от скамейки к скамейке, припоминая: где же я шла, когда остановился тот золотой автомобиль? И вдруг застыла, поражённая новой мыслью.

Что будет со мной, если я дождусь и догоню эту девочку? Если остановлю, не допущу, чтобы она села в автомобиль? Останусь ли я? Или моё действие сотрёт меня вместе с памятью, вместе со всем, что сейчас мне дорого?

Я остановилась в арке соседнего двора в полнейшем смятении. Мысли скакали и перепрыгивали друг через друга.

Непогода ещё не пришла, только тучи сползаются, да и мама переодеться не успела — это значит что? Я только что ушла? Иду в школу, пока четыре урока отсижу…

Ждать себя или нет?

Дождаться Баграра и спросить у него, что будет?

Да нет, не скажет он. Да он к тому же такой пьяный был, назавтра с трудом вспомнил, откуда у него спящий человеческий детёныш…

Ах ты ж, мать моя магия, что делать-то?