Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич. Страница 60

– На байдарах, как в доброе старое время, и налегке. Мука нужна только вам, двоим, возьмите по пуду. Будет транспорт, пришлю по мешку, а партовщики проживут на природной пище: были бы чай и табак, большего им не надо. Не пропадете, нынче мы все на компанейском жалованье.

Сысой позвал алеутов и кадьяков, с отцами которых ходил на промыслы, Прохор тоже был уважаем партовщиками и быстро собрал партию. Кусков велел им забрать беглых индейцев, которых укрывал возле крепости и не хотел из-за них спорить с миссионерами, требовавшими выдать пеонов. Сысой позвал за собой женку, и она согласилась пожить с ребенком на островах, не так далеко от родовой деревни. Прохор тайно вывозил приглянувшуюся ему южанку. Жил ли он с ней или только женихался, того Сысой не знал.

Дружки собрали и снарядили две партии байдарочников, погрузили снаряжение, тихо вышли из бухты. При спокойном море, в виду берега, байдарки направились к заливу Бодего, там просушили и промазали жиром свои лодки, двинулись дальше, к заливу Сан-Франциско, заправившись пресной водой, пошли в открытое море на закат, к знакомым скалам островов.

Едва партии высадились на них, еще даже не разгрузив лодок, мужчины и женщины стали срывать с себя одежду, которую их принуждали носить в Россе и миссиях. Партовщики побросали на камни все лишнее, сели в байдарки и весело разошлись по воде для промысла: ловили рыбу, стреляли птиц из луков. Сысой перенес на старый табор вещи, слегка подновил свою землянку из камней, накрыл прохудившуюся крышу палаткой и дом был готов. Женка, сбросив опостылевшее платье, повязала бедра платком, стала собирать остатки плавника и раздувать костер, чтобы приготовить горячую пищу. Жены партовшиков, так же разоблачившись, устраивались для долгого житья. Сысой оказался в окружении полуобнаженных женщин, к чему был привычен.

Места промыслов поделили и оговорили. Прохор с партией обосновался на другом острове и принялся за устройство табора. Его стройная южанка тоже сбросила рубаху, которую её заставили носить в миссии и вынуждали в Россе, обвязала ей бедра, она с радостным лицом помогала Прохору, а ночь они провели под одним одеялом.

В островной жизни Сысоя больше всего забавляла дочка, начинавшая ползать. По его соображениям, женка очень грубо обращалась с ней: каждый день мыла в море, если малютка начинала кричать – опускала в воду, ждала, когда та утихнет, и сердилась, если за дочь вступался муж. Как воспитывали и обращались с ней, так она обращалась со своим ребенком.

Сысой много думал о будущем дочери и решил окрестить ее, против чего женка не имела возражений. Она так чудно звала малютку, что отец не мог выговорить её имя и на свой лад, по созвучию, называл дочку Чугунком. Он предлагал женке имена православных святых, поминовения которых помнил от рождения дочери, они индеанке не нравились. Он вспомнил набожную старуху-соседку с именем Чана из своего детства. Есть ли такая святая в святцах – не знал, но имя или прозвище той старухи осталось в памяти. Звучание чем-то нравилось строптивой женке. И как принято со времен стародавних при отсутствии священника, отец трижды окунул дочку в морскую воду: «Крещается раба Божья Чана во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Затем вырезал крестик из кедра, повесил на детскую шейку и посадил мокрую дочурку за пазуху, под кожаную рубаху, где малютка согрелась и повеселела.

Партовщики, женщины и Сысой с Прохором были вполне довольны независимой жизнью на островах. Докучало, что не было дождей и приходилось далеко ходить на байдарках за пресной водой. Не прошло и месяца их вольной жизни, как со стороны заката показалась большая партия байдарочников. Издали было понятно, что это кадьяки и алеуты в двухлючках. В отдалении следовала большая байдара с десятком гребцов. Сысой стоял у края набегавшей на камни волны, гадал, кто бы это мог быть и зачем они сюда посланы. А байдарки приближались, их было без малого три десятка. Вскоре по размокшей коже лодок и усталым движениям гребцов передовщику стало понятно, что они давно на воде.

Первыми выползли на сушу молодые незнакомые кадьяки. Сысой вытащил на камни их размокшие лодки. За ними стали подходить к берегу знакомые по прежним промыслам старые партовщики и седой тойон Иван Кыглай. В большой байдаре с раскисшей кожей к острову выгреб Тимофей Тараканов с двумя русскими промышленными, Иваном Бологовым и Иваном Шолиным, с молодым креолом и тремя женщинами. Одна из них была с ребенком. Тимофей взглянул на друга, устало улыбнулся, выронил весло и упал на спину. Сысой вошел в воду, подхватил колыхавшуюся на волне байдару, подтянул ее к камням, помог выползти на сушу женщинам и выволок дружка.

Пока он возился с ними, русские служащие и креол, слезно и матерно ругаясь, на карачках, выползли сами. Партия, распласталась на камнях, Сысой вытаскивал на сушу байдарки. К берегу подходили кадьяки его партии, промышлявшие птиц, узнавали среди прибывших родственников, громко окликали их, спрашивали, но те только тяжело дышали, женщины тихо плакали, младенец едва попискивал.

– Несите воды! – приказал Сысой.

Они выбрались из юрких байдарок, побежали к пузырям с теплой застоявшейся, но пресной водой. Отпоив прибывших, кадьяки повели родственников в сложенные из камней землянки. Рядом с Тимофеем осталась только молодая кадьячка с ребенком. Тараканов, все еще тяжело дыша и обсасывая мокрые усы, пролепетал:

– Корми давай!

Женщины табора уже развели большой костер из сивучьих костей и жира, начали варить мясо. Сысой приказал своей женке принести все лепешки и стряпать новые.

– Муку завари кипятком и ладно! – поторопил Тимофей.

К табору выгреб Прохор на байдаре, он со своего острова высмотрел прибывшую партию и недоумевал, зачем прислали так много партовщиков. Увидев Тараканова охнул, раскинул руки, сгреб в объятьях старого друга.

– Опять из плена?

– Почти оттуда! – сипло ответил Тимофей.

– Ну и судьба?!

– Да уж, не позавидуешь!

Отдохнув и подкрепившись, Тараканов стал отвечать на расспросы друзей и рассказывать.

Из Росса, подобрав по пути его партию, «Ильмена» пришла для ремонта в Гонолулу – город на одном из Сандвичевых островов по названию Оаху. Пришли они в то время, когда доктор Шеффер подвел под нашего царя два острова тамошнего царька Камуа, врага короля Томео и его наследного сына. Шеффер принял от Камуа и жителей двух островов присягу русскому царю, построил крепость и своей властью задержал «Ильмену». Бриг отремонтировали, почистили, проконопатили днище. Тараканов с партией был при нём.

Но американцы и англичане, бывшие на островах, взбесились от зависти, что на двух островах поднят флаг Российско-американской компании. Они нашептали Томео и Камуа, что русские решили завоевать все острова. Недавно воевавшие между собой англичане и американцы объединились, служившие Компании изменили ей. Водсворд бросил «Ильмену», бежал к Камуа и поднял тамошний народ: многочисленный, сильный, воинственный и кичливый, как колоши. Гавайцы подступили к русской крепости и домам, без крови, но вытеснили всех служащих и партовщиков на их корабли. Верным Компании остался только один американский мореход Джон Юнг, он с Антипатром и увел «Ильмену» на Ситху.

Партия Тараканова оказалась на полузатопленном «Кадьяке», который не успели отремонтировать. Большими трудами, под белым флагом, им удалось дойти до Гонолулу, где недавно еще их встречали с большим почетом. На тонущем корабле, пришлось девять суток отчерпывать воду и ждать, чтобы впустили во внутреннюю бухту залива. Они высадились на сушу, не голодали, но покинуть остров не могли. Вывели «Кадьяк» на мель и положили на борт, чтобы просушить, почистить и проконопатить днище, но проломили борт. Бриг требовал такого ремонта, который был им не по силам.

На Гавайю пришел Коцебу на «Рюрике» и уверил сына умершего Томео, что Шеффер самовольно, без разрешения царя, затеял оккупацию двух островов. После встречи с королем «Рюрик» ушел к Ситхе, не взяв на борт бедствующую партию Тараканова. Шеффер бежал с островов со знакомым капитаном. Только через год Тимофею удалось договориться с владельцем судна «Кассак» о возвращении на Ситху, но при условии, чтобы на средних широтах, в паях, промышлять калана.