Русский рай - Слободчиков Олег Васильевич. Страница 83

– Поживем! – радостно кивнула она.

– Поживем ли? – Со вздохом покачал головой правитель, продолжая вышагивать взад-вперед. – Директора Компании все больше склоняются к упразднению Росса, хотя мексиканцы готовы поделиться с Россией землями Северной Калифорнии ради признания их республики. Но наше правительство боится революций, прокатившихся по Америке. А граждане Соединенных Штатов толпами заселяют берега залива Сан-Франциско и не имеют надобности в неприступной скале Росса… Которую, говорят, ты и нашел! – С насмешкой взглянул на Сысоя.

– Сколько помню себя здесь, – пожал плечами Сысой, ничуть не смущенный известием, – директора только тем и занимались, что вредили… Да, я первым высмотрел это место. Кускову оно понравилось и другим.

– Понимаю! – Правитель рубанул ладонью воздух. – После Ситхи вы заботились о безопасности, а для пашни и скотоводства место весьма неудобное. Что поделаешь? – Развел руками. – Так вот, тебе на выбор – Ферлоны или строительство кирпичного склада на пристани Малого Бодего. Сменишь тамошнего служащего креола, он слишком часто ошибается в счете.

– Приказчик из меня плохой! – Скривился Сысой. – Всю жизнь по промыслам.

– Тогда подбери партовщиков и смени партию на Камнях. Пока послужишь с обычным жалованьем, а позже, если дела поправятся, напишу прошение в Ново-Архангельскую контору.

Сысой кивнул, не уточняя посул про жалованье. С тех пор, как расстался с сыном и у него оставались деньги, полученные в Охотске, он не думал о них, но из сказанного правителем понял, что Хлебников не умолчал о его прежних заслугах.

– Знаю, что сам крестил дочку! Надо бы по полному чину да попа нет! – Кивнул на девочку Костромитинов. – Я бы дал на нее детский пай.

– Можно и по полному чину! – пробормотал Сысой, глядя в сторону. – Он уже думал о том, кого взять на Ферлоны. Из старых, знакомых партовщиков никого не осталось, но их заменили новые, присланные с Кадьяка. Директора и правители все еще надеясь, что промысел калана восстановится, партию держали при крепости и мучили полевыми работами. Партовщики ловили рыбу возле устья речки и в море, промышляли оленей. Среди них были дети знакомых охотников, среди креолов – фамилии знакомых старовояжных стрелков.

Правитель кивком головы показал, что разговор закончен и стал наставлять новоприбывших служащих, стоявших перед ним с печальными лицами. Сысой с дочкой, вцепившейся в его руку, проходил весь день по делам, из кадьяков отобрал шестерых партовщиков с женами и детьми, из креолов взял в помощники молодого парня со смышленым лицом, разве что черноглазого и черноволосого, а так мало чем отличавшегося от русского служащего: даже с синяком под глазом, а взял его лишь потому, что тот сам об этом попросил, назвавшись Емелей, сыном старовояжного стрелка Ивана Урбанова и матери-тлинкитки.

– Так и подумал, что ситхинский колош! – рассмеялся Сысой.

Креол ничуть не обиделся, что назван тлинкитом и добавил о себе:

– Мал-мал говорю не только с колошами, но и со здешними индейцами, – невольно коснулся пальцами синяка под глазом.

– Поговорю с правителем! – Неуверенно пообещал Сысой. – Хотя надежды мало: на три двухлючки два передовщика – многовато.

– Бить птицу, сушить! Я все могу! Воды, дров привезти… Как тебе без помощника?

Сысой поскоблил бороду и вынужден был согласиться, что помощник ему нужен. Костромитинов спросил, что за креол, за которого он просит и согласился, оставив у Сысоя смутное подозрение, что хочет избавиться от Емели.

На другой день едва рассвело, Сысой, креол и шесть партовщиков с женами погрузили на шхуну три двухлючки, большую байдару, припас муки, сахару, чаю и табаку. Чуть припозднившись, к судну подошли новоприсланные контрактники с вещами. При погрузке Сысой, нос к носу столкнулся с капитаном и узнал в нем бывшего связчика креола Алексея Кондакова, с которым когда-то нашел место нынешнего Росса. Через год после их возвращения с Большой реки Лешку выслали на Ситху, с тех пор они не виделись. И вот, бывший приказчик и бывший ученик мореходства с удивлением глазели друг на друга.

– Ты кто и откуда? – Первым пришел в себя Сысой.

– Подпоручик! Учился в Питере. А ты?

– Передовщик! Вернулся с Урупа и Охотска. Иду с партией на Ферлоны.

У Кондакова в давние времена темнел пушок по уголкам губ, теперь там были реденькие, но черные усы с подкрученными кончиками, на щеках темнели бачки. Оправивший от изумленья, он задрал приплюснутый нос:

– Учился и выучился! Служил и выслужил!

На долгий разговор времени не было. Едва загрузили шхуну – зазвонил колокол часовни, свободные от работ матросы, партовщики, Сысой с дочерью и Емелей, крестясь, направились к ней. Путь предстоял не такой уж дальний и знакомый, однако не мешало заручиться поддержкой святых покровителей, заступника моряков и всех странствующих. Молебен читал церковный староста Федор Свиньин. За это время правитель Росса два раза выбегал из часовни по делам, и едва причетник закончил, предложил ему окрестить Чану, кивая на Сысоя с дочкой. Федор, отмахиваясь в две руки, отказался:

– Святых мощей нет… Без литургии и причастия?! Не рукоположен я…

– Ну и времена?! – сварливо проворчал Сысой, оправдываясь перед дочкой. – Раньше, какой-нибудь промышленный трижды окунет в речку, струганный крест на шею наденет и готов христианин.

Правитель конторы развел руками.

– Без того не могу дать пай, – указал глазами на Чану.

Команда шхуны, партовщики с передовщиком и пятеро русских контрактников отправились из часовни на судно. Кадьяки поплясали на палубе. Гребными судами шхуну вывели из бухты. Из крепости послышалась музыка, правитель быстрыми шагами заскакал вверх по широкой тропе-дороге, а шхуна распустила паруса.

Против устья Русской реки, Сысой с обидой указал Алексейке Кондакову на берег.

– Корят, что устроили крепость не здесь, а на горе. Тебя и Кускова не вспоминают, все на меня валят.

– Ты был приказчиком, Кусков уволился. А я причем? Служил у вас на посылках, – с важностью и усмешкой на губах оправдался креол. Кончики его усов подрагивали. – Зато теперь имею благородный чин… – Недосказанное: кто, мол, ты и кто теперь я, можно было понять по его виду.

Сысой тоже усмехнулся, мотнул бородой и отошел в сторону.

Знакомым путем, вдоль берега судно вошло в залив Малого Бодего, названный Барановым заливом никогда не бывавшего здесь благодетеля Компании графа Румянцева. Пустынный берег одного из первых мест промыслов в Калифорнии оберегался Россом для стоянок больших судов. Здесь была пристань, сарай для товаров, отправляемых на Ситху, баня, построенная Шмидтом. Сюда часто свозили из крепости муку и солонину, сюда же переносили кирпичный завод из Росса, потому что удобней отправлять кирпичи в Ново-Архангельск, хотя глина возле крепости была лучше. При пристани служил креол, и жили особняком несколько индейских семей. К фактории жалась поредевшая деревня мивоков, которые считали себя русскими подданными. Здесь было спокойней, чем при крепости, пока не приходили, отстаивались, грузились и разгружались компанейские суда. Но, когда они приходили, всем здешним людям хватало суеты, толкотни и начальственной дурости.

Сысой, глядя вслед высаженным контрактникам, с которыми прибыл из Охотска, добром вспомнил Уруп, где спокойно строили и удачно промышляли, наверное, потому, что был ясный наказ и за спиной не стоял дурень, которым помыкали вышестоящие дураки, как представлялась промышленным людям компанейская иерархия. Глядя на знакомый берег за бортом шхуны, он подумал вдруг, что судьба все же милостива к нему. С тех пор, как Росс оставил Кусков, принимавший на себя всю эту дурь, Сысой жил в отдалении и теперь опять, как Герман на свой Еловый Валаам, возвращался на знакомые острова. Чана тоже пристально разглядывала сушу. Там была не чужая ей деревня со многими знакомыми людьми.

Кондаков поставил вахтенного возле якорного троса и кивком головы позвал Сысоя за собой. Они вошли в капитанскую каюту. Шкипер сел, вынул из шкапчика штоф рома, выставил на столик две чарки для долгого разговора. Бывший штурманский ученик сильно переменился, пообтесался в Питере, стал похож на других младших офицеров, присылаемых на Ситху, «как петушки из одного курятника» – насмешливо поглядывал на него Сысой, но приметил первые седины в кончиках усов.