Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат. Страница 18

Странная штука время, мгновениями набита, как мешок песком, вроде песчинки похожи меж собой, только одно мгновение несёт жизнь, другое — гибель, а сказать, какая меж ними разница… и не скажешь. Смерть прилетела следом, песчинкой позже. Две стрелы нашли глаза рыжего, две — издырявили голову «шестипалого», эти двое так и замерли на мгновение перед тем как шумно рухнуть: один слепо таращился на едальную палату оперёнными древками, другой сделался рогат, чисто козёл и уж точно видел, откуда прилетела гибель.

— Не насмерть, — грянуло от дверей, — По ногам!

В едальную с луками наизготовку вваливались вооружённые люди в княжеской справе, здоровенный, седой старик громогласно отдавал приказания — в задке он их нашёл, что ли — а перед Косоворотом вдруг вырос давешний урод с рубцами по лицу, и на какое-то время пузан пожалел обо всём на свете. Вот ты гусем ходишь по едальной палате; борода твоя обширна, как метла, кулачищи — с голову ребёнка; твоё слово ловит дружина, несколько десятков ухарей; ты отправляешь на смерть одним взмахом руки; но встаёт перед тобой некто, которому даже в глаза не заглянуть — ты просто не отражаешься в них — и простой вопрос: «Нож этот?» начисто вытирает навык говорить. Будто язык под корешок скосили. А и мог бы говорить, только и сказал бы: «Окно затворите. Мёрзну!»

Кивнул. Этот.

— Возвращаю.

Правую руку будто выломали — так бывает, когда конь рвёт, а вожжи на кулак намотаны — а ещё запястье чисто в древесную расщелину сунули, да клин выбили, и в ладонь по самую крестовину порождение Злобога молниеносно сунул нож. От боли аж дыхание перемкнуло.

Косоворот ещё стоял, будто вымороженный, бессильный вырвать из цепкой хватки сивого ублюдка собственную руку; его начало потряхивать, когда княжеские в упор, безжалостно принялись рассаживать стрелами его дружинных; а в то мгновение, когда искомый нож всаживают в стол, насколько из ладони осталось торчать лезвия, и с ним к столешнице гвоздят твою руку, одним рывком швырнув самого под лавку, ровно соломенное чучело, глаза сами собой закрылись…

Ясный день один на всех, солнце всем светит одинаково, и той полусотне, что неторопливо идёт верхами в сторону моря, и толпишке, хромой и корявой, что стоит мрачнее мрачного перед свалкой брёвен, ещё недавно бывшей недостроенным ледником. В одно и то же поднебесье улетают слова первых: «Зарежь ты Косоворота, быть бы войне с боярством. Слава богам, сдержался»; и вторых: «На ремни распущу ублюдка… О, нет, Головач, я не о князе… Вернее, не только о нём». На дворе Косоворота лежат вповалку брёвна, то на этом, одно на другом, и там, где стволы четырёх срубок образуют два перекрестья, лежат Жукан и Муха. Аккурат между стволами. Косоворот долго смотрел на завал, не отводя глаз, и в какой-то миг понял, что не видит — голова закружилась, перед глазами пелена заиграла, ровно встал спросонья, веки не разлепил. Будь ты хоть трижды прокалён огнём, выдублен своей и чужой кровью, правлен острым и тупым железом, в такие дни будто в стену упираешься — не твои это игрища. Так ураганные ветры друг другу домишки по воздуху перекидывают, так исполинские волны ладьями играют, ровно берёзовыми корками, так Злобожьи отродья в толкушки играют, бревно и бревно — ступка и пестик, горох для толченья — человек. Муха и Жукан… глаза у обоих протекли, через уши и нос кровь нашла выход, пузо вдрызг, кто нутром послабже вообще взглянуть не смог. Будто положили человека на наковальню, а другой наковальней сверху прикрыли. С размаху. Точно железным одеяльцем. Шляпс — брызги в стороны!

А ещё отрока нашли, Слагая. Принесли сюда, положили в снег перед завалом брёвен. Ни единой раны, ни свежего пореза, ни синяка — только давнишние, спелые — просто лежит мальчишка мёртвый и не встаёт. И никто ничего понять не может. Как помер? За что? И вроде не били, но счёт за эту смерть всё равно княжеским прилетит.

— Ну держись, подонок!

Конный отряд с десяток верховых въехал на двор, предводитель донельзя похожий на Косоворота, но помоложе и стройнее, с бородой покороче, спешившись, бросился к толпе у ледника.

— Отец, да что тут с вами? Что стряслось?

Косоворот одной рукой притянул сына к себе, обнял и шепнул в самое ухо:

— Ты даже представить себе не можешь, насколько охота — правильное дело! Особенно многодневная.

— Отец, что…

— Потом, всё потом.

— А тут это… к нам гости. На границе встретил. Вроде важные птицы. Может по торговым делам? Мне не сказали.

— Что за ряженые? — Косоворот с неохотой отвернулся от ледника.

Трое верховых шагом подъехали ближе. Загорелые, глаза чёрные, в темных одеждах, под сёдлами вороные, справа неброская, но добротная. Спешились.

— Наш повелитель желает владетелю этих земель постичь всё значение противоположностей, одной из которых будет долгая и насыщенная жизнь, а второй — скорейшая гибели его недругов, и прислал нас с делом необыкновенной важности, — усмехнулся старший из троих, чью бороду, некогда вороную, время проредило сединой.

— Смерть врагам очень кстати, — буркнул Косоворт, баюкая правую руку — от неловкого движения прострелило. — И кто ваш повелитель?

— Твой добрый сосед, — зловеще улыбнулся старший, — светлый правитель благословенного народа и щедрых земель.

— Ещё один светонос, — скривившись, под нос буркнул Косоворот, — Эй, Бобрик, сведи этих в гостевой терем. Все разговоры вечером.

И едва послов увели, добавил: «Вот только кровь замоют в едальной».

Глава 3

— Чего мы здесь? — шепнул Кукиш и пихнул Косоворота в бок. — Глухомань глухоманью! Может, ну его? Дёрнем отсюда, пока не поздно!

— Не пыли! — пузан огляделся: остальные спешивались и так же недоумённо оглядывались. — Всё образуется. В кои веки на твою мельницу воду льют.

— А что в дебри забрались непролазные, — согласно кивнул Головач, спешиваясь, — так и посторонних глаз меньше!

— И без того толпой сюда сходились, — буркнул Длинноус. — Не подметил бы кто, да не доложил кому не след!

— Ещё поглядеть на то, что дружины где-то там кучкуются, — Прихват закрутил шеей туда-сюда, и немедленно на всю поляну раздался хруст. — Так и вовсе получится, будто с прапорами да с горнами по всей Боянщине проехались!

— Не знаю, как твои, — буркнул Лукомор, — а я своим наказал схорониться, да не отсвечивать!

— Ваши лысые бошки сверкают так, что в Сторожище отблеск ловят, — гоготнул Званец и показал на Косоворота с Лукомором.

— А ещё этот явится с хвостом, — Прихват махнул куда-то в сторону, — А того хвоста будет целый перестрел, да все оружные и морды нездешние. Слепым будешь, всё равно увидишь!

— Не будет длинного хвоста, — из чащи на поляну неспешным шагом выехали четверо и среди них давешний посланник, недавний косоворотов гость. — Уверяю, почтенные бояре, опасаться нечего.

— Баба там что ли? — щурясь, буркнул Прихват Званцу.

— Похоже, — мотнул тот головой.

— Ты гляди, все в клобуках, — бросил Кукиш уголком губ. — Лиц не видать. А может под тканиной он матюками меня кроет?

Один из всадников выехал вперёд, и неспешным конским шагом ушёл вокруг толпишки бояр. Косоворот, едва глаза на верхового перевёл, будто в муравейник лицо сунул, рожа сразу зачесалась, совсем как если бы мураши в бороде запутались. Клобучная тень лицо пришлого спрятала, только и видны белёсые пятна, и вроде угадываешь по очертаниям нос, лоб, скулы, но лишь потому, что знаешь — у любого есть нос, лоб и скулы. Ещё людям глаза дадены, но у этого они странные — в полутьме белеет нечто ещё более светлое, чем нос и скулы, даже малость в голубизну отдает и отчего-то чесаться хочется, ровно комарье облепило да крови насосалось. Прихват глазами провожал верхового, когда тот по правой стороне уехал за спину, покосился назад, обменялся непонимающим взглядом со Смекалом. Тот морщился, беспокойно дёргал плечами и беспрестанно щипал себя за ухо. Когда верховой вкруг обошёл всех и вернулся на место с другой стороны, он кивнул своим. Четвёртый незнакомец — не посланник, не баба, не голубоглазый — спешился, подошёл почему-то к Косовороту и без единого слова встал в паре шагов и не просто встал, а замер, чисто истукан. Черный клобук стоит, и Косоворот стоит да рожу скребет, словно в паутину вляпался, а чешется просто невыносимо. Наконец, гость медленным движением совлек замотку, а до того как скинул, оттуда, из неподвижной тени донёсся звук, будто хмыкнули. Косоворот, медленно отвернув шею в сторону, с вызовом сплюнул, а Кукиш, стоявший рядом, обоих глазами пожирал: вот Косоворот откручивает голову, а взглядом в незнакомца уцепился, не оторвёшь, а тот глядит, и уголки губ медленно ползут вверх, а за то, что взгляды не высекают искры, как мечи, только и благодарить богов непрестанно. Этот смотрит пронзительно, глаза тёмные, борода смоляная, шея толстенная, но в какое-то мгновение будто смазалось видимое, и перед глазами мурахи разлетались и цветные круги поплыли, ровно от камня по воде. И ведь не у одного-двоих — у всех.