Секретные учения о самоисцелении. Катрин - Роуч Майкл. Страница 1

Майкл Роуч

Секретные учения о самоисцелении. Катрин

Девушки так делают

Старик долго смотрел на чашку чая в своих руках, а затем снова устремил на меня свой стальной взгляд, внимательно изучая мое лицо. И наконец, он сказал:

– То, о чем ты спрашиваешь… то, что ты хочешь изучить, это очень серьезно, – он опять замолчал и опустил взгляд, словно ища слова на дне чайной чашки. – И даже если бы я знал – немного – об этом… исцелении… ну, я бы никогда не смог научить тебя этому, – эти слова болью отозвались в моем сердце. Он заметил это.

– Я имею в виду, не зная… не зная точно, кто ты есть и почему хочешь этому научиться; именно ты, такая юная, простая девушка, – он снова сделал паузу, изучая чашку в своих руках. И вдруг он поднял голову, его глаза сверкнули. – И как ты меня нашла! Как обнаружила этот скит! Я не верю, что кто-то когда-либо способен добраться сюда так, как ты! – он пристально посмотрел в мои глаза, словно разглядывал мою жизнь, и промолвил:

– Итак, расскажи мне, дитя, все с самого начала и ничего не упусти.

Наш дом

Я родилась в год Водяной Свиньи в Первом Цикле, или в 1083 году по западному исчислению. Первое, что я помню, как открываю глаза, смотрю вверх на изящную темно-синюю бирюзу, радостно покачивающуюся и танцующую надо мной. Она, как лунным светом, была обрамлена маленькими серебряными кольцами, висящими на нитке из красивых ореховых бусин.

Мой взгляд скользнул вверх по нитке бус до сильных смуглых пальцев, и я впервые увидела моего любимого брата Тенцинга. Его красивое лицо с высокими скулами выделялось на фоне стальной голубизны круглого окна-неба высоко наверху. Взгляд его ярко-карих оленьих глаз вспыхнул любовью, он громко рассмеялся и закричал:

– Амала! Моя хорошенькая младшая сестричка наконец-то проснулась!

Амала – на нашем языке означает «моя дорогая мать» – подошла и наклонилась, я подняла глаза и также на фоне неба увидела ее милое лицо. Она обняла моего брата Тенцинга, ласково погладила его гладко выбритую голову и сказала:

– О да, она такая хорошенькая. Но теперь возвращайся к своим занятиям, мой маленький Геше, и пусть малышка отдыхает.

Он неотразимо улыбнулся и ласково сказал:

– Пока! – счастливо глядя на меня. Два лица исчезли с небесного круга, и драгоценная бирюза была аккуратно убрана прочь, а я осталась в своей колыбели, устланной мягкой шерстью, под теплым одеялом, и глядела на синеву нового дня.

Я помню, как пролежала там несколько часов, глядя вверх в круглое отверстие на вершине купола нашей юрты. Красивое желтое солнце медленно проходило через него в течение дня, бросая мне золотой луч света, в котором струйки дыма от семейного очага закручивались в спирали и играли для меня весь день. Теплое круглое пятно света лениво пересекало комнату, задерживаясь на моем теле, и согревало меня сверху, а со спины меня окутывало тепло семейного очага, выложенного из камней под окном-небом.

Моя жизнь была связана с этим окном; это было все, что я могла видеть, лежа в колыбели, и я ощущала себя сестрой Солнца днем и Луны ночью, когда она пересекала круг тьмы по тому же пути, по которому ранее проходило Солнце. Мое сердце вылетало из окна и кружилось вверху, как яркий белый огонь звезд, вокруг какой-то могучей незримой оси. Я была дитя Неба и редко думала о Земле.

Небесное окно около четырех футов в диаметре было лучшей частью нашей юрты. Оно заливало весь дом мягким янтарным светом и выпускало дым очага к небу. Это был большой круг из крепкого можжевелового дерева. Его пересекали восемь дугообразных спиц, укрепленных деревянным кругом поменьше около фута в поперечнике, внутри которого был прекрасный деревянный крест.

Купол жилища высоко поддерживался несколькими дюжинами столбов – они были выкрашены в рыжевато-оранжевый цвет с замысловатыми рисунками драконов и жар-птиц цвета индиго, малинового и изумрудно-зеленого. Глядя из своей колыбели, я терялась в потоке солнечного света и лучах, исходящих от него, я иногда чувствовала, что нахожусь глубоко внутри своего тела, в самой его сердцевине, которая бежит вверх и вниз, вглядываясь в сияющие линии, будто сосуды, отходящие от ядра. Итак, это мои первые воспоминания о великой оси и линиях света с пересекающими их сферами звезд и планет внутри и вокруг меня – моем новом доме.

Наш дом был теплым и живым. Как и во всех семьях, где я жила, мы все спали вместе, расстелив вечером на полу шерстяные ковры, одеяла и шкуры. Устраиваясь ко сну, мы разговаривали, смеялись и напевали. На одной стороне юрты у моей бабушки, которую звали Тара, был особый соломенный матрац и несколько красивых крытых сундуков. Поэтому она возвышалась в свете костра, спокойная и сильная, глядя на нас смеющимися, сверкающими глазами и была похожа на королеву. И действительно, она была принцессой или предводительницей своего народа на самом далеком севере, у великого озера Байкал.

– Расскажи мне эту историю еще раз, бабушка Тара, – умоляла я, сидя у нее на коленях в детстве. Она с радостью откладывала веретено, с помощью которого пряла шерсть для ковров моей матери Амалы, потому что действительно была принцессой в душе и никогда не любила ручной труд. Затем, как всегда ее руки тянулись к мешочку на ярком кушаке и доставали для меня кусок чура кампо. Это была наша детская конфета в те дни, потому что сахарный тростник не рос в наших краях, а «белый песок» (так мы называли сахар) приходилось возить через горы из Индии на вьючных животных – поэтому он был редким и драгоценным.

Чура кампо был еще лучше: маленькие кубики сыра размером чуть больше игральных костей, нанизанные на нитку и высушенные на солнце. Наша земля была так высоко, что почти ничего никогда не портилось и эти кубики могли храниться годами. Они были тверды, как скалы; их приходилось сосать часами, что было хорошим способом заставить детей молчать во время рассказа. (Дядя утверждал, что кубики сушеного сыра были изобретением злых духов, потому что все в Тибете ели их и часами не могли молиться, ведь у них был набит рот). Но бабушка Тара никогда не здоровалась и не прощалась со мной, пока не положит мне в рот кусочек сыра.

Семья

– Я была тогда молода и красива, – начинала бабушка, и в это легко было поверить, потому что даже в старости она замечательно выглядела. Ее волосы длиной до талии уже давно стали чисто белыми, но все еще были пышными и блестящими – она заплетала их в одну косу, как большинство тибетских женщин, а потом обматывала вокруг головы и завязывала на затылке лентами из бенгальского шелка. Эта прическа всегда выглядела словно корона.

Ее блузки были шелковыми, с длинными рукавами, доходившими до кончиков пальцев, – старинный обычай в благородных семьях, показывающий, что они никогда не занимаются черной работой, – и в холодный день в рукавах хорошо было укутать руки. Она всегда шила блузки с высоким китайским воротником, подчеркивавшим ее длинную шею и аристократический подбородок, который она держала высоко – не из тщеславия, а из-за естественной королевской осанки, которую она всегда сохраняла. Именно от нее мой брат Тенцинг унаследовал свои высокие рельефные скулы и изящный орлиный нос.

– Мой отец был знатным вождем в нашей стране и известным купцом. Он водил большой караван на юг и на запад к Шелковому пути, стремясь торговать мускусом, мехами и драгоценными металлами из наших лесов. Я упрашивала его взять меня с собой всего один раз, и он в конце концов согласился, хотя, думаю, главным образом из-за страха, что меня украдут во время набегов банды разбойников из восточных монгольских земель, которые уже тогда набирали силу.

Возле древнего города Хотан мы столкнулись на самом Шелковом пути с другим караваном, направлявшимся в Китай с товарами из шерсти и стадами овец. Им руководил твой дорогой дедушка… – она всегда останавливалась на этом месте, чтобы вытереть слезу с глаз, потому что он скончался до моего рождения, – …который, как ты знаешь, был одним из величайших торговцев, которых когда-либо знал Тибет; не то, чтобы он был сильно богат в те дни, это было до того, как он встретил меня. И конечно, ты знаешь, что это он научил твоего отца всему, что знает, когда тот был еще молодым парнем с несколькими мешками соли и парой яков, – и она снисходительно улыбнулась (я же говорила, кажется, что она была бабушкой со стороны моей матери).