Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам. Страница 26

Потом поблагодарил его за помощь, а затем попрощался.

Найдя свои кеды в том же месте, где и оставил, я, обуваясь, увидел Тёму. Он улыбался и шел со свертком в руках.

— Что ты не пошел домой? Я же мог здесь зависнуть на долго. Спасибо, конечно, что дождался.

Мы обнялись, словно не виделись целый год.

— Друг познается в «бэдэ»! Я тут всё у того парня узнал, пока тебя не было, — он указал на «дружинника»

— И что ты узнал?

— Тут по вечерам такое твориться… — он торжествующе задрал нос, демонстрируя, как заправский корреспондент, что владеет эксклюзивной сенсацией.

Я выдержал паузу затем зевнул, делая вид, что меня эта информация не интересует.

— Ты меня на это не купишь, я тебя знаю уже десять лет, — Тёма пихнул меня плечом, — конечно же, тебе интересно, что каждую ночь, здесь отлавливают жриц любви, пытающихся перелезть через забор в поисках заграничных принцев.

— Да ладно?

— Угум.

— Тогда я тебе должен рассказать, что завербовался сюда дружинником. Хочешь со мной?

Я рассказал другу в подробностях, как проник в гостиницу и как был пойман в двух шагах от прачечной Осиным.

Тёма потешался над ситуацией, но было видно, что у него тоже гора свалилась с плеч, когда он понял, что мы оба будем в чистых костюмах на выпускном вечере. Я уговорил его забрать полный комплект себе и взял только штаны. Мы были с ним одного роста и носили один и тот же размер. Особой разницы в костюмах не было видно.

Я все еще раздумывал над тем, стоит ли мне надевать одежду, доставшуюся по блату от Солдатенко. И пришел к неутешительному выводу, что, наверное, не смогу его сдать обратно после химчистки. Других вариантов с костюмами у меня не было.

Конечно же, никакого соседа, одалживающего мне свой свадебный, не существовало в помине.

Смирившись с ситуацией, я решил, что после выпускного или продам костюм на толчке или обменяю его, поставив в известность деда и бабушку, верну им деньги.

Вернувшись домой, я застал обоих в отличном расположении духа.

— Максим, тебе дважды звонили. Первый раз журналисты.

— А второй раз по шахматам?

— Нет, тебе звонила Маша и сообщила, что у тебя репетиция в пятницу после обеда.

— Вот, чёрт! — ответил я

— Не чертыхайся, — пожурила меня бабушка. Дед все это время смотрел на меня, как на новогоднюю елку и улыбался. Он вышел на работу, до того, как к нам пришли журналисты и только вечером узнал обо всем. Я помыл руки и пришел на кухню ужинать.

— Я смотрю, мы с бабушкой достойную смену растим. Ну-ка, рассказывай, как все было, — потребовал дед доброжелательным тоном.

— Да там и рассказывать особо нечего.

— Как это нечего? — возмутился дед, — разве жизнь человеческая ничего не стоит? Тем более детская?

— Да не рассказчик я, особый, дед. Мне как-то неудобно про себя. Увидел, что вода поднимается, вытащил мальчишку из машины. Потом нас унесло потоком, сумел на косе выползти с ним на берег, смотрю не дышит. Откачал воду, начал дуть в легкие, как в атласе первой медицинской помощи, параллельно делая массаж сердца. Он очнулся нас забрали. Всё.

Дед крякнул от удовольствия.

— Бабка твоя говорит, что из ОСВОД приходили, приглашали. А ты смыться хотел.

Я утвердительно кивнул головой.

— Хотел. Не по мне все эти трибуны с речами. Ты же знаешь, дед.

— Ты сходи к ним, сходи. Я их начальника знаю — Иваныча. Он у нас спецзаказ размещал на заводе. Мы ему вне плана по кооперации эллинги*(крытое сооружение для хранения катеров и яхт) делали для катеров. Хороший мужик, он меня знает. Подойдешь к нему от меня, поклон передашь. А на трибуне, представь, что урок по истории отвечаешь у доски. Скажешь пару слов, пожелаешь спасенным здоровья и всё! Не сложно это. Человек и с трибуны уметь говорить должен.

Я рассказал о своих злоключениях с костюмом, гостиницей, участковым Осиным, утаив только детали про Солдатенко.

— А что, ну и походи дружинником. Это тебе с комсомолом поможет. Будешь подавать апелляцию?

Оказалось, что дед уже знал и про комсомол. Его спокойная и нейтральная реакция очень удивила.

— Дед, если честно, я думал, ты мне задашь за исключение из ВЛКСМ, — я, действительно, был немного сбит с толку, — не знаю буду ли подавать. Тут честь девушки задета, на собрании объяснять надо в деталях. Кто, да почему, да зачем. Ты бы как на моем месте поступил бы?

— Я, за тебя, твою жизнь прожить не могу, внук. Ты сам должен решать. Бывает за правое дело можно и несправедливость потерпеть. А девица твоя, что говорит? Разговаривал ли ты с ней после собрания?

— В том-то дело, что нет. Уехала в деревню она к бабушке своей.

— А эти охламоны, с кем ты дрался, тоже без чести без совести?

— Один, прям гад-гадом, дед. А вот второй…

Я вспомнил, что Сухишвили воздержался при голосовании.

— Второй, вроде как, не стал голосовать против меня. Но я ему здоровенный бланш поставил в драке. Злой он на Максима Бодрова. Он не станет меня поддерживать. Не сдаст он своего дружка.

— Ну если ты будешь размышлять категориями сдаст или не сдаст, то оно — конечно. Не поддержит тебя. Не договоришься. А вот если, поговорить с ним по душам, как мужики.

Как ни странно, но на следующий день я решил последовать совету деда и поговорить Сухишили.

С утра я взял дедовский велик ХВЗ, хранившийся в подвале, проверил подкачку, насос, ключи в футляре под сиденьем и выехал из дома.

Съездив на турник и поупражнявшись, я отправился к морю по просыпающемуся городу. Небо было ярко голубым и очистилось туч. Море освободилось бурых от разводов, грязной пены. Службы города уже вывезли горы мусора и боя с набережных и пляжей. Улицы понемногу приобретали свой первозданный вид. Еще недельку и отдыхающие и вовсе забудут о наводнении. Я решил сгонять на «дальняк»

Дальняк был хорош тем, что сюда было проложено два пути. От остановки. Один народный — по нему было сложно спускаться по узкой тропе и еще сложнее было подниматься. Поэтому по нему ходили самые упертые и закаленные. И второй состоящий из более пологих ступеней. Но этот путь был длиннее первого в три раза. Поэтому курортники не любили этот пляж. В результате большинство на пляже составляли местные. А это минимум мусора, спокойная обстановка и больше свободного мета на берегу для загара.

Я немного позагорал на этом пляже где, пока еще было очень мало отдыхающих. Утренний морской бриз обдавал тело прохладой, а солнце приятно нагревало кожу. На пляже, облюбованном местной молодежью в обычное время можно было нырять и доставать рапанов и мидии. Мы их пекли, выкладывая на раскаленные металлические листы, и ели предварительно посолив. Мне очень захотелось мидий. Я мог легко набрать их на волнорезах.

Но сейчас я не стал этого делать. Местные знали, что во время наводнений вода могла задеть кладбища или старые скотомогильники и искупавшись, можно было запросто подцепить очень неприятные инфекции вплоть до холеры. А есть прибрежные морепродукты могли лишь отчаянные глупцы. Местные так же не купались после наводнений.

Говорить об это отдыхающим было бесполезно. Они все равно не слушали и считали, что их специально обманывают, лишая отпускных дней. При этом, даже рыбаки уходившие на несколько морских миль от берега на лов, предпочитали не выходить в море в течении нескольких дней после разгула стихии.

Но наш советский человек старался, как можно быстрее нажить себе приключений на пятую точку. И получал их потом. Кожные раздражения, разные ротовирусы, болезни были частыми спутниками беспечных курортников.

Надо сказать, что местные всегда предупреждали отдыхающих с детьми. Эти были, как правило, более адекватными. Хотя, часто встречались сумасшедшие мамаши, которые пускали детей плескаться в воде назло предупреждающим. Убеждать в чем-то таких — себе дороже. Я нередко наблюдал споры и ссоры местных женщин с подобными глупыми тетками. Результат был всегда один: взаимные оскорбления и дети в воде.