Греши и страдай (ЛП) - Винтерс Пэппер. Страница 90

Уоллстрит поднял руку.

— На самом деле, нет.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

С меня только что сняли нашивку на глазах у всех братьев.

Это должно было быть чертовски ужасно. Смертный приговор.

Но это было не так, потому что я знал больше, чем они.

Все вернулось к навязчивой идее “большего”. Уоллстрит знал меня лучше, чем я сам. Он делал мне гребаное одолжение.

Я не терял свою семью. Мне все равно будут рады. Меня по-прежнему будут любить и разрешат сидеть в церкви, и мое мнение по-прежнему будет иметь силу — меня повысили, а не понизили в должности.

— Так ты забираешь его нашивку? — спросил Уоллстрита Спичка.

Уоллстрит ухмыльнулся. Его подстриженные черные брови были единственным оставшимся пигментом по сравнению с белоснежными волосами на его голове.

— Нет. У вас будет новый президент.

Все взгляды обратились на Грассхоппера.

Уоллстрит поднял свой стакан.

— Это ваш новый презент. Единственный мой настоящий наследник. Моя плоть и гребаная кровь.

Вместо того чтобы выглядеть гордым и польщенным, Грассхоппер провел рукой по волосам.

— Мне очень жаль, Киллиан.

Отбросив пустую бутылку в сторону, я покачал головой.

— Не о чем сожалеть, — сняв с себя патч, я протянул его ему. — Вот. Никаких гребаных извинений не требуется. Я всегда знал, что это временная работа.

Он продолжал смотреть на патч, и я швырнул его в него.

— Возьми это. Это твое.

— Но, Арт… — сказала Клео.

Я поднял руку, заставляя ее замолчать. Она еще не знала всей истории. В таких ситуациях терпение всегда было добродетелью.

Уоллстрит кивнул, когда Грассхоппер неохотно выскользнул со своей куртки и накинул ту, что с пометкой «Президент». Он должен был вышить имя, но оно было официальным.

Я больше не был президентом. Вот так.

Грассхоппер сглотнул.

— Должность за тобой, Килл. Я согласен оставаться твоим вице-президентом…

— Нет, он не может, — прервал его Уоллстрит.

— Килл больше не ассоциируется с этим клубом.

— Почему, черт возьми? — зарычала Клео.

Она двинулась вперед, гнев и горе отразились на ее лице. Мне понравилось, что она злилась из-за меня, но это не было предательством.

Это было одолжением.

— Потому что следующая часть моей жизни не может смешивать преступный мир с глянцевыми страницами газет, — улыбнулся я.

— Я не могу быть презом и политиком.

Как я мог позволить ей увидеть, что это была жертва, на которую я был готов пойти, чтобы обрести счастье? Клуб дал мне все, что мне было нужно: месть и дом. Но в детстве я дал клятву и заставил Уоллстрита пообещать то же самое.

Я заставил его поклясться, что если я сделаю это для него, то он тоже сделает кое-что для меня.

Я руководил его клубом. Я был его лидером вместо него, но когда он вышел на свободу, я захотел уйти. Я родился для этого образа жизни. Но я не собирался умирать в нем.

Мне предстояло испытать слишком многое, чтобы вечно оставаться в одной роли.

Это было последней печатью в нашей сделке: Уоллстрит хотел дублера … Я хотел готовую армию. У нас обоих были более высокие цели, которые требовали жертв, оба хотели одного и того же.

Клео прожигала меня взглядом, но я не смотрел на нее. Я буду дорожить ею и защищать ее. Я всегда буду хранить ее в своем сердце. Но пришло время для перемен. Пришло время для чего-то большего.

— Вы все еще увидите Килла — сказал Уоллстрит, приглаживая взъерошенные волосы и завершая свою волнующую речь. — Его всегда рады видеть в наших домах, в наших сердцах, в нашем клубе. Он всегда будет «Чистой порочностью», но в частном порядке, а не публично. Мы семья и всегда будем семьей, точно так же, как Клео навсегда останется одной из нас.

Уоллстрит взглянул на куртку Клео. Она надела ее после того, как мы ускользнули.

— Вы носите нашу эмблему и клятву, мисс Прайс. Я бы никогда не отнял у Вас эту преданность или дом. Я знаю Ваше прошлое. Знаю, как одиноко быть лишенным друзей и любви, — он приложил руку к сердцу.

— Я даю вам слово, что ваш статус в «Чистой порочности» не изменится. Киллиана всегда будут уважать и слушать, но с этого момента мы больше не будем называть его През ... со временем и удачей, мы надеемся называть его сенатором, и он станет правителем для тысяч.

Грубость и властность в его тоне сменились любовью и гордостью.

— Килл даст другим то, что дал нам. И это гребаный герой моей книги. — раскрыв объятия, он обнял меня, как сына и друга.

Я обнял его в ответ, чувствуя, как тяжесть последних восьми лет улетучивается с каждым ударом сердца. Это было то, что я искал.

Я знал, что достичь цели стать настоящим сенатором будет трудно, если не невозможно. Каждый аспект моего прошлого будет использован против меня. У газет будет чертовски много информации о моем прошлом, но это не остановит меня от попыток. Мне не нужен был титул, чтобы стать лидером в политике.

Мне нравилось неизвестное — предстоящие испытания.

Одно испытание пройдено, а другое предстоит преодолеть.

Свобода.

Сила.

Чистый лист, где прошлое больше не диктовало мое будущее, и настоящее, где я мог быть вечно счастлив.

— Ты вернул мне мою волю к жизни, Сайрус.

Он поцеловал меня в щеку.

— Ты дал мне взамен империю.

Мы разошлись, пожав друг другу руки, как равные. Мы больше не были наставником и учеником.

Мы были семьей.

И это было все, чего я, блять, когда-либо хотел.

Эпилог

Клео

Год спустя …

Долгое время я была чужой в своей жизни, в своем прошлом, в своей семье.

Но теперь я была дома. Я обрела покой. Я обрела радость.

Артур наконец-то был моим — таким, каким и должен быть. Мы были счастливы — как и должны были быть. И мы были в безопасности — как я всегда надеялся.

Наши шрамы все еще заживали, наше будущее все еще развивалось. Но мы были вместе, и это было все, что имело значение.

— Клео, сегодня

У жизни есть свойство разрывать кого-то на части, прежде чем осуществить его самые заветные мечты.

Невзгоды, которые мы пережили, чтобы одержать победу, сделали все намного ярче, насыщеннее и ценнее.

Намного ценнее

Сев в постели, я посмотрела на мужчину, который владел моим сердцем.

Мое сердце сжалось в кулак и подпрыгнуло, как это бывало каждое утро. Было так легко забыть о его сияющей силе, когда сон уносил нас в далекие миры. Но каждый раз, когда я просыпалась в объятиях Артура, я вспоминала о его опасной мощи. Его огромной силе воли. Неудивительно, что он добился такого успеха перед камерами.

Неудивительно, что люди стекались к нему и слушали — искренне слушали — его идеи и предложения.

Нежными пальцами я убрала чернильные пряди волос с его щеки. Двенадцать месяцев стерли с его глаз морщинки и стерли с его лица напряжение.

Отказ от известного нам образа жизни оказался лучшим, что с нами когда-либо случалось.

Мы не только регулярно посещали «Чистую порочность», но и стали лучшими друзьями с Мелани и Молли. Мы расставались всего на несколько дней, и наши телефоны постоянно звонили — они спрашивали мнение Артура, болтали без умолку и вообще были лучшей семьей, которая у меня когда-либо была.

Так много изменилось за год, но все это было к лучшему.

Грассхоппер был президентом; Уоллстрит был признанным авторитетом, но Артур … он был блудным ребенком, реформирующим мир и совершающим революцию. Каким-то образом он стал для них больше, чем просто президентом — он стал настоящим идеалистом, спасителем для всех, кому нужно было высказаться, но некому было доверять.

Я так счастлива, что он счастлив.

И из-за его происхождения все стекались к нему. Преступники верили в него и слушали. Средний класс был заинтригован им и обращал на него внимание. И люди у власти, которые относились к земному шару как к своей личной игровой площадке, боялись его.