Страна Печалия - Софронов Вячеслав. Страница 3

Дальше уже протопоп сам на Нижний выехал, дождался, когда его владыка соизволил принять, и пал ниц, о защите взыскивая. Тот выслушал речи его горестные, да, недолго думая велел ему собираться и ехать не куда-нибудь, а в саму Москву. Там как раз патриархом избрали земляка их, Никона, а тот бросил клич, дабы всякий желающий послужить ему церковный люд приезжал к патриаршему двору, где для всех работа по силам сыщется.

Так вот и оказался Аввакум при патриархе… Куда ж еще выше того? Сумел и его к себе расположить горячими речами и проповедями. И царю о нем стало известно, в число близких ему людей вошел, целования царской ручки удостоен был. После того и Архесу спокойнее стало, коль его подопечный на этакую высоту взлетел. Наставлял его больше по обязанности, для порядку, чем по необходимости. Решил было, обрел в сроднике своем праведника, а там, глядишь, и до вожделенного места в райских кущах и трубы серебряной рукой подать. Навеки покой на небесах обретет, и не придется ему больше земную службу нести, опекать грешников великих, перед небесным начальством за каждый их грех ответ держать.

Ан нет, пришел срок, и Аввакум усомнился в праведности патриаршей, обвинил того во всех смертных грехах, откололся от избранного кружка, с кем вчера еще дружбу водил, лобызался троекратно. Архес опомниться не успел, как вместе с подопечным своим едва под анафему не попал. Принялся, как в ранешные времена, вразумлять упрямого протопопа, нашептывать ему о смирении, страшными карами пужать. Только ничегошеньки не добился. Не пожелал протопоп, в собственную праведность уверовавший, слушать своего ангела, тем самым избрал судьбу изгнанничью, а на поклон к патриарху идти не пожелал. Сам царь за него перед Никоном слово замолвил, уговорил в Сибирь спровадить от греха подальше. В надежде на вразумление. Не он первый, не он последний, кого Сибирь уму-разуму учила, на путь праведный наставляла.

Вот и пришлось Архесу вместо кущей райских отправиться вслед за непокорным протопопом в страну Сибирию, землю языческую, крестом православным наспех освященную, где за каждой тучкой злые демоны скрываются, бросаются на него, норовя на землю грешную обрушить, в места гиблые завлечь…

Часть первая

АВВАКУМ НЕПОГРЕШИМЫЙ

…Шестнадцатый век от Рождества Христова перевалил через свою вторую половину, когда царь Алексей Михайлович пригласил занять патриарший престол митрополита Новгородского Никона. Тот согласился на это далеко не сразу, а заставил царя и ближних бояр слегка поуговаривать его, и лишь потом принял главенство над Русской церковью, имея далеко идущие планы сделаться со временем Вселенским Патриархом и перенести свой престол не иначе как в Константинополь. Но для начала он решил привести в соответствие старые богослужебные книги и поменять два перста, используемые русскими людьми при изображении крестного знамения, на три.

Вот после этого и началась великая сумятица в Российском государстве, в результате которой многие видные пастыри церковные оказались в ссылке в местах, от Москвы весьма отдаленных. Были среди них и протопоп столичного Казанского собора Иван Неронов и Стефана Вонифатьев, не так давно пригласившие в Москву страстного проповедника и непримиримого борца с людскими пороками Аввакума Петрова, изгнанного до этого с прежних мест своего служения собственными прихожанами, не желавшими терпеть крутых мер, которыми он приводил их к христианскому смирению. Российская столица, куда издавна стекались непризнанные на родине пророки и провидцы, как и всех прочих, приняла и Аввакума. Служил он недолго в одном из главнейших столичных соборов, Казанском, откуда и был взят под стражу новым патриархом и заключен в темницу Спасо-Андроникова монастыря, а затем в сентябре 1653 года направлен в ссылку вместе со всем семейством в далекую Сибирь.

По решению царя местом жительства опального протопопа был определен главный сибирский город Тобольск, шел которому в ту пору всего лишь седьмой десяток лет. Чтоб добраться до него, предстояло проехать две с половиной тысячи верст и в лучшем случае лишь к Рождеству прибыть к месту своего нового жительства. Из-за осенней распутицы процессия их едва тащилась по непролазной грязи через Переяславль-Залесский, Ярославль, Вологду, а от Тотьмы мимо Великого Устюга до Соли Вычегодской водой на барках, а как выпал снег, то в Кайгороде пересели в сани, после чего дорога казалась уже не такой тряской.

Сопровождали их от самой Москвы патриарший пристав Климентий и два верховых казака. Но по дороге к ним присоединялись путники, направляющиеся в Сибирь по той или иной надобности. В результате их обоз тянулся чуть ли не на полверсты, и можно было подумать, что то едет знатный вельможа или боярин, а не опальный протопоп в сибирскую ссылку.

Путешествие проходило без особых приключений, но уже к концу первой недели у Аввакума, которому в ту пору шел тридцать третий годочек, от постоянной тряски не на шутку разболелась спина. И он обратился к приставу Климентию с просьбой остановиться хотя бы на день, чтоб немножко отлежаться и дать его больной спине недолгий покой. Но тот даже слушать не захотел, а буркнул что-то насчет того, что ему приказа на остановки дано не было и надобно успеть добраться в Тобольск хотя бы к Рождеству Христову.

Аввакум же в ответ не преминул помянуть патриарха Никона недобрым словом и заявил, что рано или поздно, но в Москву обязательно вернется и тогда выведет недруга своего на чистую воду, объяснив царю-батюшке всю неправду его. Климентий фыркнул и, зло сверкнув глазами на протопопа, лишь подхлестнул лошадей, бормоча себе под нос какие-то лишь ему понятные слова. Патриарший пристав, по его же признанию, вызвался заменить в дальней поездке положенного в таких случаях возницу, надеясь на двойную оплату, и теперь нещадно гнал лошадей, не обращая внимания ни на кочки, ни на ямы, беспрестанно попадающие на разбитой многочисленными обозами и одинокими путниками дороге.

Жену с детьми Аввакум пересадил в теплую кибитку, которую он выторговал с наступлением холодов у татар за смехотворную, по московским меркам, цену. В качестве возчика он нанял крещеного татарина, назвавшегося Сенькой, даже не поинтересовавшегося сколько ему заплатят. Самому же Аввакуму из-за тесноты пришлось перебраться в сани к Климентию, с которым их никак не брал совет, и они постоянно о чем-то спорили и препирались. Была бы рядом Марковна, она бы давно остановила мужа, найдя нужные в таких случаях слова, а без нее он постоянно срывался, считая, что наделен даром убеждения, а потому все его разговоры даже с малознакомыми людьми превращались если не в проповеди, то в нравоучения.

Его бывшие прихожане быстро нащупали слабое место у своего пастыря и частенько кто-либо из них, а то и целой группой дожидались Аввакума после службы и задавали какой-нибудь невинный с виду вопрос о постных днях или любви к ближнему, лишь бы начать разговор. Аввакум охотно отвечал, но, ответив, не успокаивался, а начинал приводить по памяти выдержки из Евангелия, которых знал множество, не замечая, как прихожане тихонько начинали хихикать, перемигиваться друг с дружкой, принимая его чуть ли не за блаженного.

Но он продолжал витийствовать, уносясь мыслями в далекую Палестину, где когда-то жили великие пророки, которым он беспрестанно пытался подражать. Через какое-то время прихожане, хорошо знавшие, что окончание проповеди не скоро дождутся, начинали потихоньку расходиться, и вскоре возле Аввакума не было уже ни единого человека, а он, увлекшись, все продолжал говорить, пока вдруг не замечал отсутствия слушателей и, страшно удивившись, шел домой, еще долго мысленно оставаясь в пустынной стране, давшей миру Спасителя.