Страна Печалия - Софронов Вячеслав. Страница 42

—

Значит, так тебе на роду написано. Выглядишь ты больно уставшим. По себе знаю, дорога сюда нелегко дается, еще и дни постные… С семьей приехал или один пока что? Разместили тебя где или в монастыре подгорном на постой определили?

—

Там, — односложно ответил Аввакум, и от радушного приема владыки ему вдруг расхотелось жаловаться на мытарства, которые он претерпел за это время. Разве его это дело — заниматься, по сути дела, доносительством? Есть у сибирского владыки специальные на то люди, пусть они за порядком и смотрят. А у него и своих забот полон рот. Потому он заговорил совсем о другом, нежели собирался сказать до этого, вынашивая разные наиболее хлесткие и обличающие сибирский быт архиерейских служителей фразы:

—

Мне бы сейчас, главное, с жильем определиться. Семья моя должна со дня на день прибыть, а их в монастырь не поведешь. Младшенький мой разболелся, пришлось оставить их, хворых, на лечение, а сам вот наперед поехал.

—

Как же, как же, — согласно закивал владыка, — найдем и жилье. Зайдешь к дьяку моему, будь он неладен, только что его за чуб тузил, — слегка преувеличил он свои заслуги в неравном поединке с Иваном Струной, — скажешь, чтоб подыскал тебе дом для жительства. А как отдохнешь, на службу в храм городской определю, поставлю над приходом, в котором люди достойные проживают. Сам местный воевода с семейством своим туда ходит.

Про жилье Аввакуму было как-то неудобно интересоваться, надеялся, что ему, протопопу, отведут что-то вполне благопристойное, соответствующее чину и званию. Зато тотчас спросил о приходе, где предстояло служить:

—

И что это за приход? При каком храме? — полюбопытствовал Аввакум, который уже неплохо знал местоположение городских церквей и где находится воеводский двор.

—

Храм Вознесения Господня. Поди, видел его, в двух шагах от главного нашего Софийского собора. Там и будешь. Еще спасибо мне за то скажешь, хороший приход, люди достойные там, — зачем-то еще раз повторил уже сказанное владыка.

—

Как вам угодно будет, — ответил Аввакум. — А как же прежний настоятель? Его куда? Не хочу живого человека с места сгонять.

—

Пока вместе служить будете, а там поглядим. У меня давно просьба прихожан из Березова лежит о присылке к ним иного пастыря, а тот, прежний, пьет безбожно и никакой управы на него они найти не могут. Верно, туда отца Аверкия и направлю, как только престольные праздники закончатся.

—

Его, значит, Аверкием зовут?

—

Да, — рассеянно ответил архиепископ и задумался о чем-то своем.

Аввакум решил было, что прием на этом закончился, но владыка, увидев, что он встал со скамьи, остановил его движением руки:

—

Погоди, успеешь еще и разместиться, и семью встретить. Поговорим чуть, не каждый день встречаюсь с человеком из Москвы, тем более земляком своим. Как тебе город, отец Аввакум? Поглянулся?

—

Непростой город, — вспомнил тот слова Климентия, — и люди тут непростые живут. Лучше я вас, владыка, послушаю. Вы тут уже который год служите?

—

Третий годок пошел. А кажется, что вот только вчера приехал. Многое тут было и до меня сделано, особенно первым владыкой Киприаном, достойный муж был, — еще раз повторил архиепископ, как видно, понравившееся ему слово, — но дел еще столько, что, как подумаешь, жуть берет.

—

Помощников бы вам достойных, — согласно кивнул Аввакум и поймал себя на том, что вслед за владыкой повторил привязавшееся словечко.

—

Э-э-э, вот с этим как раз и худо, — живо откликнулся тот. — Мало того, что верных людей нет совсем, так половина в Бога, прости меня, Господи, не верят. Может, конечно, и верят, без Бога в душе никто на свете не живет, но уж больно по-своему. О спасении души совсем не думают!

—

Как же так? — озадаченно спросил Аввакум и тут же вспомнил литвинов-караульщиков, что встретили смехом его речи о Страшном суде.

—

А вот так! — Владыка рад был высказать то, что у него, видать, давно накипело. — Все поголовно только торговлей и заняты, мошну набивают, о собственной выгоде пекутся, а как обратишься к ним, чтоб жертвовали на строительство церквей и храмов, то начинают об убытках толковать, мол, мало пока что скопили. Будто бы они достаток свой на тот свет с собой заберут. Тьфу, и говорить о том не хочется!

Владыка ненадолго замолчал, словно вспоминал что, а потом заговорил вновь, но уже не столь запальчиво:

—

Летом случай был, один торговый человек занемог, понял, недолго жить ему осталось, решил деньги свои, что за жизнь скопил, пожертвовать на строительство часовни, а если хватит, то и храм на них возвести. Я же как раз давно замыслил в одном памятном для всех месте новый храм соорудить. Недалеко от Тобольска, съезди обязательно, когда потеплее будет, выбери время, погляди. Ивановской горой называется. Там когда-то чудесное исцеление слепой случилось, когда в Абалак чудотворную икону Матушки нашей Заступницы Богородицы несли. Да ты ведь, поди, и не знаешь о том, — спохватился он, — тут в нескольких верстах имеется чудотворная икона, образ которой уже почти два десятка лет назад явлен был жительнице одной. А местный иконописец икону и написал. Вот. Так о чем же я? — Он потер лоб, и только сейчас Аввакум заметил, что и владыка выглядел не совсем здоровым, по крайней мере, усталость сказывалась во всех его движениях.

«Да, нелегко ему, как видно, — подумал он. — Но ведь каков, вида не показывает, молодцом держится!»

Владыка же, преодолев усталость, вызванную, скорее всего, вчерашним недосыпанием и долгим изнурительным постом, продолжил:

— Решил я под той Ивановской горой храм заложить, а потом, коль Бог даст, и монастырь небольшой поставить. Места там благостные: гора высокая, река рядом. Тишина! Покой для души! Услада несказанная! Когда мне доложили, что больной тот решил на храм все скопленные деньги оставить после смерти своей, то, ясно дело, велел лес присмотреть для строительства, рабочих нанять. Все и сделали. А он в аккурат на Успение и преставился. Отпели его, погребли в приличном месте, ни копейки с детей его и других родственников за то не взяли. Через девять дней через положенный срок отправляю к ним человека своего, мол, так и так, батюшка ваш завещал деньги, что после него остались, на божий храм передать. А те и слышать ничего не хотят! Какой такой храм? Ничего не знаем и ведать не ведаем, а деньги нам самим позарез нужны! Ну, что тут делать станешь, когда у людей совесть в сундуке с барышами запрятанной лежит? Точно говорят, речи слышим, а сердца не видим, — сокрушенно вздохнув, закончил владыка. — А знаешь, что еще тебе скажу, — вдруг встрепенулся он, — этим дело-то не кончилось. Через какой-то срок наш воевода-князь Василий Иванович Хилков ко мне собственной персоной пожаловал. Да не один, а с ближними людьми своими, человек с двадцать будет. Спиридон, келейник мой, бежит ко мне, глазища ажно из глазниц выскакивают, и кричит на весь двор: «Воевода!!! Сам воевода, владыко, к вам пожаловали!»

—

Эка невидаль! Воевода! — не сдержавшись, хмыкнул архиепископ, чем вызвал улыбку и у Аввакума. — Прежде он как-то не хаживал, а тут нате-здрасьте, прибыл! А ты сам видишь, каковы мои покои, не знаешь, где и приять такого человека, да еще и со свитой. Ладно, что лето стояло без дождей, велел его в сад провести, а сам сказал келейнику, чтоб помог мне облачиться как должно, словно на главнейший престольный праздник, и лишь после сам к ним в сад вышел в полном архиерейском облачении, с посохом в руках, и встал шагах в нескольких…

Владыка, словно представляя, как все происходило, поднялся с кресла, взял в руки посох и сделал несколько шагов по направлению к Аввакуму и принял должную позу. Аввакум же, хоть и в глаза не видел воеводу Хилкова, но тут же нарисовал в своем воображении происходящее: увидел и воеводу со свитой и вышедшего к ним архиепископа в полном архиерейском облачении. Картина получалась довольно-таки живописная, но в чем-то и комичная, особенно в пересказе владыки Симеона, который время от времени строил гримасы и подмигивал Аввакуму, мол, знай наших, и мы разумеем не хуже некоторых, что почем на этом свете, впросак не попадем, хоть и далеки от мирских дел грешных.