Страна Печалия - Софронов Вячеслав. Страница 72

—

Сбежит он по весне, — то ли спросила, то ли высказала предположение Варвара, подливая подружкам в давно опустевшие чарки.

—

Туда ему и дорога, — без раздумий отвечала Устинья, — надоел до чертиков, глаза бы мои его не видели.

—

А ты их закрывай, глаза-то, чтоб не видеть, — засмеялась Глашка — Я так всегда глаза закрываю, когда до этого самого доходит…

—

До какого самого? — не поняла было Устинья, а потом, сообразив, вскинулась на нее. — Ну и бесстыдница ты, Глашка, креста на тебе нет. Одно у тебя на уме…

—

Можно подумать, у тебя другое, — огрызнулась та, — зачем тогда их в дом пущаешь, если они ни за постой не платят, ни работой не заняты? Добрая, да?!

—

Хватит вам, девоньки, — поспешила остановить спорщиц Варвара, — ну их, мужиков этих. Я вот и без них живу который год и забот не знаю.

—

Мне бы такую жизнь беззаботную, — привычно хмыкнула Глашка, — давно бы на воротах повесилась. Ты, Варька, девка хорошая, но как чего скажешь, хоть стой, хоть падай. Вот как может человек так жить? Как? Мужик он и защитит и поможет, если добрый, конечно. Ты девка справная, в теле, на тебя многие заглядываются, сама видела, а живешь, словно монашка в келье, впору постриг принимать. Чего не пустишь кого, все веселей бы было.

А потом, подумав чуть, добавила:

—

И теплее, ночью особенно.

На этот раз Варвара не выдержала и вспылила:

—

Жду, когда ты хахалем обзаведешься и к себе приведешь. Тогда и моя очередь наступит, а то смелая ты больно другим советы давать. Сама чего живешь при отце и не идешь никуда?

—

Потому и живу, коль нужно, — сухо ответила Глафира, и стало понятно, что затронули больную для нее тему.

—

Все, все, все, — замахала руками Устинья, — нашли, о чем спорить — о мужиках! Не стоят они того, чтоб мы из-за них ссорились. Давай, именинница, режь пирог, а то так пахнет, что слюнки текут, не остановишь.

Варвара обрадовалась смене разговора и аккуратно принялась резать пирог, и впрямь источавший чудные ароматы. Ненадолго замолкли, выпили еще и сидели, задумавшись каждая о своем, пока Устинья вспомнила вдруг последнюю городскую новость.

—

Слышали ли вы, что батюшка Аверкий из верхнего храма, что при воеводском дворе, расслабленный лежит, едва живой?

—

Нет, — первой отозвалась Варвара, — а что с ним случилось?

—

Старый уже, вот и сподобился, — предположила с едва заметной ухмылкой Глафира. — У него еще дочек то ли трое, то ли четверо, и все незамужние. Вот и довели батюшку поповны, знаю я их повадки…

—

Не в поповнах дело, — отчаянно замотала головой Устинья, — а в протопопе приезжем, к которому мы давеча ходили.

—

Это как же? — удивилась Варвара. — Мне он тихим показался.

—

Тихий, нет ли, не знаю. Но владыка поставил его на место отца Аверкия, а тот как узнал, то прямо в храме и свалился без чувств. Так его домой и унесли на руках. Теперь лежит бедненький ни жив, ни мертв.

—

Значит, протопоп наш не виноват в этом? — попыталась уточнить Варвара, которая хоть и видела Аввакума только спящим, но то, что он приехал из Москвы, уже выделяло его из числа остальных батюшек и делало, по ее разумению, не досягаемым для сплетен или каких-то грязных домыслов.

—

Да кто их там знает, — пожала плечами Устинья, — может, виноват, а может, и нет. Но тетка одна из прихожан этого самого храма рассказала мне, будто протопоп наш, когда отец Аверкий в храм пришел по его зову, так зыркнул на него, что тот, бедненький, на пол сразу и грохнулся без чувств. Я же еще в прошлый раз говорила вам: глаз у него этакий, не каждый и выдержит.

—

Это чего же, один поп другого сглазил, что ли? — напрямик спросила Глафира.

—

Поди разбери, что у них там случилось, — вновь выразительно пожала плечами Устинья. — Всякое может быть.

—

Ой, враки это все, — попыталась заступиться за незнакомого ей протопопа Варвара, — никто ничего не знает, а наговорят всякое… Семь верст до небес и все лесом. Не верю и все тут.

—

Много ты понимаешь, — презрительно сморщилась Глафир? — эти попы все могут, уж мне-то не знать, — в который раз намекнула она на свои частые знакомства с городским причтом.

—

Конечно, ты там рядом была, — ехидно ответила Варвара, — знаем мы твой интерес.

—

А чего… — попыталась вступить в обычную для нее перепалку Глашка, у которой от выпитого раскраснелось лицо и напрочь развязался язык, но Устинья на правах старшей строго перебила ее:

—

Хватит, я вам говорю. Так мы всей правды никогда не узнаем и будем сто лет спорить да воду в ступе толочь. Знаю я мужика, что совсем рядышком с отцом Аверкием проживает, вот у него и надо поинтересоваться. Завтра загляну к нему, будто по делу, и заодно порасспрошу, как да чего вышло с батюшкой. Он-то наверняка знает обо всем.

—

Тоже дело, — мотнула головой Глашка, — только, что бы ты ни узнала, нам от того ни жарко, ни холодно не сделается. Наливай, Варька, а то совсем замерзла, — подставила она свою чарку, зябко поеживаясь.

Выпив, поговорили еще о городских делах, условились собраться на Рождество в доме Устиньи и устроить гадание на женихов. Посмеялись.

—

Надо будет мне на это время Фомку куда-то спровадить, а то испортит все. Да вот куда, не знаю.

—

Ко мне его отправь, — со смехом предложила Глафира, — я найду ему работу, нескоро воротится.

—

Ой, Глашка, и охальница же ты, — беззлобно ругнулась Устинья. — Когда-нибудь под горячую руку так взгрею тебя, что долго не забудешь.

—

Ладно тебе, нашла, за кого беспокоиться, за Фому, которому до тебя и дела нет, — возразила ей Глафира, и тут все трое дружно вскрикнули, потому что за их спинами прозвучал голос самого Фомы:

—

Это до кого мне дела нет?! Ну-ка, признавайтесь, я все слышал.

—

Напугал, дурень, — запустила в незаметно вошедшего в дом мужика горстью рыбных костей Устинья, — как это ты подкрался, что мы тебя не слышали. Чего нелегкая тебя принесла вдруг? Соскучился, что ли?

—

Больно надо, — скривился Фома, топчась у порога, — никогда бы не пошел, если бы попик этот на голову мою не навязался опять. Тебя, Устя, кличет. Нужна ты ему зачем-то. Выйди…

—

А где он? — спросила Устинья, привстав с лавки.

—

Да на улице стоит, ждет. Я же говорю, выйди…

—

Так пусть сюда заходит, — на правах хозяйки предложила Варвара, — мороз же на улице. Зови его.

—

Звал уже, не идет, — ответил Фома, с нескрываемым интересом поглядывая на накрытый стол и смачно сглатывая слюну. — Я вот зашел, а ты меня даже присесть не зовешь, словно чужой вам, — напрямую заявил он.

—

Садись уже, — указала ему на свободное место Варвара, — куда тебя денешь, коль пришел.

Фома тут же снял с головы шапку и, как был в теплой одежде, уселся напротив Глашки, лукаво подмигнув ей. Устинья же меж тем уже пошла к двери, оделась, но потом, чуть подумав, позвала Варвару:

—

Пошли вместе, а то одной мне что-то не по себе с ним говорить.

—

Чего убоялась? — засмеялась Глашка. — Думаешь, сглазит? Тогда меня зови, я против них верное средство знаю, помогает…

—

Сиди уж со своим средством да смотри, чтоб Фомка лишнего не выпил, пока нас не будет, а то знаю я его.

—

Погляжу, погляжу, — отмахнулась та. — Точно, Фомушка? Поиграем в гляделки?

—

Это как? — спросил тот, откусывая изрядный кусок от пирога.

—

Я научу, пока их не будет, — захохотала Глашка и, легко вскочив, уселась к нему на колени и что-то жарко зашептала в самое ухо.

—

Тьфу на тебя, охальницу, — махнула рукой на подругу Устинья, дожидаясь пока оденется Варвара, — вернусь, отхожу обоих первым, что под руку попадется, того и спробуете, — пообещала она напоследок.