Кривой домишко - Кристи Агата. Страница 18

— То есть виноват Роджер Леонидис?

— Да. Он там главный, как ты знаешь.

— И он тратил деньги фирмы…

— Нет, это вряд ли, — покачал головой Тавернер. — То есть, может, он и убийца, но не мошенник. По правде говоря, с деловой точки зрения он просто…

Дурак. У него нет ни капли здравого смысла. То он башку очертя бросается в какие-то сомнительные мероприятия, то колеблется и отступает перед самыми выгодными сделками. Он облекает властью людей, менее всего способных защищать интересы фирмы. Роджер — недалекий, простодушный парень и всегда доверял всяким проходимцам. В общем, во все времена и во всех случаях он вел себя неправильно.

— Да, такие люди иногда встречаются, — сказал отец. — И они не столько глупы, сколько плохо разбираются в людях. И обуреваемы жаждой деятельности в самые неподходящие моменты.

— Бизнес не для таких, — заметил Тавернер.

— И Роджер никогда и не стал бы заниматься бизнесом, не окажись он сыном Аристида Леонидиса.

— Когда старик передал предприятие во владение сыну, оно процветало. Это была настоящая золотая жила! И новый владелец мог просто сидеть себе сложа руки, пока дела шли своим чередом.

— Ну нет, — отец покачал головой. — Никакое предприятие не может функционировать само по себе. Всегда должны приниматься какие-то решения: одного уволить, другого принять… Разные нюансы внутренней политики. Роджер Леонидис же во всех случаях принимал неверные решения.

— Это точно, — подтвердил инспектор Тавернер. — Он лояльный малый: держал на работе самых никчемных людей — просто из симпатии или жалости. А иногда ему в голову взбредали разные дикие идеи, которые он непременно пытался воплотить в жизнь, несмотря на связанные с этим огромные расходы. — Но ничего противозаконного! — уточнил отец. — Абсолютно ничего противозаконного.

— Тогда почему он пошел на убийство? — спросил я. — Может быть, Роджер Леонидис не мошенник и не подлец, а просто дурак, — сказал Тавернер. — Это дела не меняет — или почти не меняет. Единственное, что могло спасти фирму по поставкам от краха, — это колоссальная сумма денег, полученная к… — он заглянул в записную книжку, — к следующей среде, самое позднее.

— Именно такая сумма, какую он получит — или рассчитывает получить — по завещанию отца?

— Совершенно верно.

— Но он не сможет получить ее наличными.

— Да. Но ему откроют кредит! Это одно и то же.

Мой старик покивал.

— А не проще было бы просто обратиться за помощью к старому Леонидису? — предположил он.

— Думаю, Роджер так и сделал, — сказал Тавернер. — И именно этот разговор девчонка и подслушала. Старик наверняка наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. Наверняка.

Я подумал, здесь инспектор Тавернер, похоже, прав. Аристид Леонидис отказался финансировать постановку пьесы для Магды, считая, что спектакль не будет иметь успеха. И последующие события доказали его правоту. Он всегда был щедр по отношению к своей семье, но не собирался вкладывать деньги в сомнительные предприятия. А фирме Роджера требовались тысячи или даже сотни тысяч. Старик отказал сыну наотрез, и единственной возможностью избежать банкротства для Роджера оставалась смерть отца.

Да, мотив, конечно, достаточно серьезный.

Отец взглянул на часы.

— Я попросил его подойти сюда. Он должен быть здесь с минуты на минуту.

— Роджер?

— Да.

— «Приходи ко мне на ужин мухе говорил паук»? — пробормотал я. Тавернер казался несколько шокированным.

— Мы сразу же введем его в курс дела, — сурово сказал он мне.

Сцена была готова к началу действия, стенографистка сидела за столом в углу. Вскоре зазвенел звонок, и несколькими минутами позже в кабинет вошел Роджер Леонидис.

Он вошел энергичной и несколько неуклюжей походкой и тут же наткнулся на стул. Как прежде, он напомнил мне огромного дружелюбного пса, и я тут же решил для себя совершенно определенно, что инсулин на эзерин заменил не этот человек. Этот обязательно разбил бы пузырек, расплескал лекарство на пол или как-нибудь еще испортил бы все дело. «Нет, — решил я, — Роджер, конечно, был посвящен в план преступления, но исполнителем задуманного являлась Клеменси».

Роджер говорил без умолку:

— Вы хотели видеть меня? Вы обнаружили еще что-нибудь? Привет, Чарлз! Сначала не заметил вас. Очень мило с вашей стороны присутствовать здесь. Но, пожалуйста, скажите мне…

Такой славный, такой по-настоящему симпатичный человек. Но многие убийцы казались славными симпатичными людьми, как говорили впоследствии их ошеломленные друзья. Чувствуя себя Иудой, я приветственно улыбнулся.

Мой отец держался подчеркнуто холодно, был сдержан и официален. Он произносил гладкие, привычные фразы: «Показания… Даны без принуждения… Можете требовать присутствия вашего адвоката…»

Роджер Леонидис отмел в сторону все эти традиционные формулы характерным для него нетерпеливым жестом.

Я заметил слабую сардоническую улыбку на губах инспектора Тавернера и прочитал его мысли:

«Эти парни всегда так уверены в себе. Они не могут ошибаться. Они такие умные!» Я сел в уголке, не привлекая к себе внимания.

— Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, — говорил мой отец, — не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышать нечто новое из ваших уст — то, о чем вы умолчали накануне.

Роджер Леонидис страшно удивился:

— Умолчал?! Но я рассказал вам все — абсолютно все.

— Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в день его смерти? — Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам.

— Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашего разговора. — Мы… просто… беседовали.

— О чем?

— О текущих домашних делах, о Софии…

— А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайно не упоминалось?

Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина все выдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась.

Роджер переменился в лице — теперь вместо волнения и озабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние.

— Боже мой! — Великан упал в кресло и закрыл лицо руками.

Тавернер лениво улыбнулся, как довольный кот.

— Мистер Леонидис, вы признаете, что были недостаточно искренни с нами?

— Откуда вы узнали об этом? Я думал, никто не знает… Я не понимаю, каким образом кому-то стало известно содержание нашего разговора…

— У нас есть свои способы узнавать правду, мистер Леонидис. — Отец сделал торжественную паузу. — Теперь вы, наверное, сами видите, что вам стоит все рассказать нам.

— Да-да, конечно! Я все расскажу! Что именно вы хотите знать?

— Действительно фирма по поставкам товаров находится на грани банкротства?

— Да. Ее уже ничем не спасти. Если бы только отец умер, не успев узнать ни о чем. Мне так стыдно… Это такой позор…

— Грозит ли вам судебное преследование?

Роджер резко выпрямился.

— Конечно, нет. Да, это банкротство — но банкротство честное. Я смогу выплатить всем кредиторам по двадцать шиллингов на фунт, если продам все свое имущество, — а я это безусловно сделаю. Нет, мне стыдно, что я не оправдал доверия отца. Он мне так верил! Он отдал мне свою самую крупную — и самую любимую — фирму. И никогда не вмешивался в мои дела, никогда меня не контролировал… Он просто… Просто верил мне… А я обанкротился.

— Значит, судебное преследование вам не грозит? — сухо сказал отец. — Тогда почему же вы с женой собирались тайком уехать за границу?

— Вы и это знаете?!

— Как видите, мистер Леонидис.

— Но разве вы не понимаете?! — Роджер порывисто подался вперед. — Я не мог сказать отцу правду. Это выглядело бы так, будто я прошу у него денег, будто я хочу, чтобы он снова помог мне встать на ноги. Папа… папа очень любил меня. И обязательно захотел бы помочь мне. Но я не мог… не мог больше заниматься бизнесом… Потому что все эти неприятности начались бы снова… Я совершенно не умею вести дела. У меня нет к этому способностей. Я не такой человек, каким был мой отец, — и я всегда знал это. Я очень старался, но у меня ничего не получалось. И я был так несчастен… Боже! Вы себе просто не представляете, как несчастен я был! Я долго пытался как-то выкрутиться и надеялся только на то, что милый старик ничего не прознает о моих неприятностях. Но потом стало ясно, что банкротства не избежать… Клеменси все поняла и согласилась со мной. Мы вдвоем придумали этот план. Никому ничего не говорить. Уехать. Пусть гроза разражается после нашего отъезда. Я собирался оставить отцу письмо с признанием… и мольбами о прощении. Отец всегда был так добр ко мне — вы себе не представляете! Но тогда бы он уже ничего не смог поделать. Вот чего я хотел: не просить его ни о чем, а начать где-нибудь вдалеке новую самостоятельную жизнь. Жить просто и скромно. Выращивать что-нибудь: кофе… фрукты… Зарабатывать только на самое необходимое. Конечно, Клеменси будет тяжело, но это ее не страшит. Она прекрасная женщина, просто прекрасная!