Романтика с детективом - Устинова Татьяна. Страница 6
– Зато всех остальных назвала правильно.
– Кого?
– Агентов BRI.
– Они что, играли роли?
– Да, я расписал им карточки с характеристиками архетипов, они выбрали себе по одному. Соня, та, что с декольте, заговаривала нашему клиенту зубы, была «царицей». Но я ею недоволен, она все перепутала и скатилась до «падшего ангела». Гийом играл роль профессора философии – «очень важный месье», но тоже ужасно, ты его чуть не раскусила! Короче, работать и работать…
– Но зачем?
– Во-первых, нужно было взять убийцу без жертв. Во-вторых, я хотел, чтобы их всех протестировал специалист. Надо же когда-то начать это отрабатывать! Поэтому позвал тебя.
Вера в недоумении застыла.
– Они играли роли? Агенты BRI? – повторила она. – Как актеры?
– Как актеры! Мы репетировали. Я лично был режиссером. Пытался, по крайней мере. – Эмиль состряпал серьезное лицо.
– И Кристоф позволил?
– Он прекрасно знает, что это отличный метод… глубоко внутри своего бессознательного. Но делает вид, что вынужден подчиняться префекту.
– А что же они… не сопротивлялись? Не возмущались?
– Им было любопытно.
Вера запустила руки в волосы, повернулась вокруг себя, глядя в индиговое, подсвеченное уличными огнями небо Парижа, наконец выдохнула с облегчением. Вокруг сновали люди, проезжали велосипедисты. Вдали в облаке парка Тюильри горело колесо обозрения, чуть дальше – объятая синим пламенем Эйфелева башня, а совсем рядом музыкант играл на саксофоне одну из мелодий Джо Дассена.
– Вы мне дали его допросить, потому что знали, что он и так расколется? – скривилась она, посмотрев на Эмиля с укоризной.
– Не-ет, – протянул тот с лукавым лицом. – Что ты!
– Ну правда? Он же не такой хитроумный, хоть и убийца. Раз попробовал – не наказали, потом затянуло. И какой почерк – ужас! Стрелял в голову сзади.
– Да, не Ганнибал Лектер. Лишен изящества.
– Кошмар! Зачем он так? Та лаборантка ему отказала, что ли? И он решил ее убить? Скорее всего! Вы бы его сами раскололи.
– Ты залипла на эмоции. Расслабься, все закончилось!
– Свойство эмпата – раскалывать таких, как он. – Вера передразнила шефа.
– Любой преступник довольно быстро тает при виде доброго, отзывчивого человека, проявившего к нему немного сочувствия. Тем более, если это женщина. Типа, «ну мамочка, пожалей меня!». Он был уже готов, когда ты спросила о его самочувствии.
– Серьезно? Боже, это настоящий маньяк… – Вера не могла поверить.
Продолжая обсуждать это маленькое, не лишенное парижского шарма приключение, они перешли дорогу и направились по набережной Эми Сесер в сторону площади Согласия, чтобы попасть на улицу Л’Эшикье, где в угловом здании, опоясанном рядами ажурных чугунных балкончиков, располагалось бюро детективного агентства.
– Почему ты меня не предупредил?
– Если учиться, то не на полигоне, а прямо в бою.
– А если бы он… набросился на меня и попытался… ну не знаю, укусить?
– Я бы не дал. Я быстрее! У меня же седьмой дан по кунг-фу.
– Ты врешь, это был не настоящий маньяк. Может, он тоже играл? Это кто-то из ваших?
– Тут я бы тебя не смог надуть. Ты чуть не раскусила «профессора», а тот когда-то учился на курсах актерского мастерства и всем раздавал советы во время репетиции.
– Брось, не может быть! Нет, он… был достаточно убедителен. Кошмар, Эмиль, не делай так больше!
Татьяна Устинова
Казнить нельзя помиловать
Друг позвонил мне среди ночи и чуть не плакал – ей-богу!.. Они опять поссорились. Они поссорились и теперь опять разводятся. Они разводятся, и теперь уже точно навсегда.
Надо сказать, что они все время ссорятся, поэтому я не очень пугаюсь, кроме того, я достаточно взрослая девочка, чтобы пугаться из-за таких вещей!.. Ну поссорились. Ну разводятся. В первый раз, что ли!.. В последний, что ли!.. Авось совсем не разведутся.
Позевывая, я спросила, что на этот раз.
Я не сразу поняла, что он всерьез перепуган.
«Ты знаешь, случилось что-то совсем плохое. Что-то такое, чего я совсем не понимаю. Нет, раньше тоже все время случалось, и тоже плохое, и я тоже ничего не понимал, но сейчас как-то особенно не понимаю. А она мне не объясняет».
«Нет, ну хорошо, хорошо!.. А из-за чего все началось-то?..»
Да началось не сейчас и даже не вчера. Она все время в плохом настроении и все время какая-то несчастная. А когда не несчастная, то в раздражении. И у раздражения этого определенных причин нет, но есть одна штука, которая раздражает ее постоянно, – это он!.. Не то чтобы она пришла с работы, а он кругом расставил грязные кофейные чашки и поразбросал носки, и забыл в школе ребенка, и не осведомился у тещи, как ее радикулит (бронхит), и прогулял субботний выезд с тестем на дачу, где уже давно пора поливать (окучивать) и открывать (закрывать) теплицу, чтобы помидоры не погорели (померзли). Все вышеперечисленное он регулярно проделывает, как и большинство мужчин, и в этом смысле ничего не изменилось, он продолжает в том же духе, только раньше она хоть иногда была в хорошем настроении, а нынче все время в плохом. И они все время ссорятся по вечерам, и он потом даже не может вспомнить из-за чего. Собственно, он как-то вообще не может понять из-за чего!..
И вот они опять поссорились, и проссорились весь вечер и полночи, и теперь он звонит и не знает, что делать дальше.
Я осторожно осведомилась, может, ей новые туфли хочется, а сказать словами она не может, ибо тонкая натура, а он все никак не догадается про туфли-то, ибо мужчины никогда не могут ни о чем таком догадаться. Мысль о межпланетной катастрофе или третьей мировой войне вполне может прийти им в голову, а вот о новых туфлях – почти никогда не приходит.
«Да нет, – ответил он грустно. – Дело не в туфлях. Я спрашивал. И цветы привозил, и в отпуск на майские слетали, только там тоже все время ссорились, и я не могу вспомнить из-за чего!..»
Я слушала его потерянный голос в трубке и думала как-то в разные стороны, о новых туфлях, которые мне тоже хочется, о том, что всех жалко и дело плохо, и она, должно быть, просто его разлюбила, а от этого диагноза нет никаких рецептов спасения, и не поможет ничего, о том, что уже скоро на работу, светает почти!.. И вдруг мне в голову пришла ужасная мысль.
Никто не придет назад, понимаете?..
Ничего не вернется, никогда.
Потерять, разломать, не уследить, сделать недовольное лицо, зачитать приговор гораздо проще, чем сохранить, уберечь, сделать счастливое лицо и добиться помилования! Несчастным и нелюбимым вообще быть проще, чем счастливым и любимым, ибо любовь и счастье – большая работа!
И трудно очень.
Нужно как-то ухитряться любить их здесь, и сейчас, и такими, какие они есть. И прикладывать к этому усилия, и не жалеть себя и этих усилий, и никогда не подсчитывать, кто кому больше должен – она ему за то, что зарплату принес, или он ей за то, что ребенка из детского сада забирает!
Трудно, конечно, а что делать?..
И еще я подумала, что уж точно не хочу, чтобы мой любимый, который спит сейчас за стенкой, звонил по ночам чужим людям и говорил с тихим отчаянием, что все пропало!.. А я ведь тоже вполне себе умею делать недовольное лицо и зачитывать приговоры! И я уж точно не хочу, чтобы кто-то его утешал – только я могу утешить его лучше всех!
Утешить, пожалеть, помиловать.
Задеть, обидеть, казнить.
Кое-как попрощавшись с голосом в трубке, я стала варить кофе и жарить омлет – утро наступило, окончательно и безоговорочно. «Час быка» миновал.
И когда он, мой собственный, вылез к завтраку, сонный, недовольный, зевающий и невыспавшийся, я так ухаживала за ним, как будто ему сегодня предстоит, по меньшей мере, битва с драконом.
Он ничего не понял, конечно, ему было весело, и вкусно, и любовно, и на работу мы опоздали!..
Он ничего не понял, зато я в эту ночь поняла как-то на редкость ясно – я не хочу его казнить.