Кай из рода красных драконов (СИ) - Бэд Кристиан. Страница 7

— А этот? — воин кивнул на меня.

— Если раны и в самом деле оставил медведь, мы это быстро узнаем.

Колдун подошёл ко мне, наклонился, провёл надо мной руками и резко качнулся назад, отстраняясь.

Полыхнуло сияние, на миг осветив аил, и я закричал от боли.

Одеяло, рубаха, повязки на мне — всё вспыхнуло сухим магическим пламенем и сгорело дотла. А из дыма соткалась призрачная фигура медведя.

Зверь, словно живой, повёл мордой, принюхиваясь. «Выцелил» колдуна и свирепо уставился на него маленькими красными глазками. Из горла призрака раздался жадный рокочущий рёв.

Колдун отскочил от моей лежанки, словно укушенный за причинное место. Схватился за пояс, нашарил мешочек, сорвал и швырнул прямо в пасть призрачного зверя.

Тот рыкнул и растаял в воздухе.

— Ну и твари тут водятся, — поёжился колдун и кивнул воину. — Посмотри сам, какие жуткие раны остались от его когтей!

В ранах колдун не разбирался — какой из него охотник? Но воин замялся: подходить к месту такого ужасного колдовства ему не хотелось.

Однако и струсить он тоже не мог. Шагнул вперёд, бегло глянул на мою грудь, исполосованную когтями. На лице его мелькнул интерес, и он пригляделся получше.

Я напрягся.

Ойгон постарался замаскировать след от удара мечом с помощью медвежьей лапы. Провёл пару раз поверх, царапая кожу.

Вышло не очень хорошо, но мы надеялись на полумрак и общую жуть. Ведь шаманская «лапа» медведя олицетворяла не только предков здешних людей, но и самого хранителя этих мест.

Шаманы обороняются такими «лапами» от злых духов в подземном мире. Если бы колдун подождал немного, зверей стало бы пять, один страшнее другого.

«Глупый колдун потревожит самого хозяина гор, и тот придёт за ним, — говорила шаманка, когда Ойгон царапал мою грудь клыками медведей. — Никто не сможет спрятаться от призрачного медведя, если оскорбил его своим колдовством».

Дни колдуна и воинов, что увидят призрак медведя, сосчитаны, считала она. Хозяин гор не любил чужаков, а уж таких наглых… Интересно, знали ли об этом завоеватели?

Воин уставился на следы от когтей. Почесал скулу.

Наверное, ему уже приходилось видеть воинов, покалеченных медведем. Сумет ли заметить разницу?

В аиле было темновато. Воин посмотрел на огонь в очаге, потом на меня.

Если бы не жуткий призрак медведя, он приказал бы сейчас развести огонь и поджечь факел. Но стоил ли таких усилий подыхающий от ран мальчишка?

— Может, этого и спалить для острастки? — поморщился найман, оборачиваясь к колдуну.

Глава 6

Узор

Колдун бросил взгляд на следы когтей на моей груди, но приближаться зассал.

— Убил ли твой сын зверя? — спросил он у Майи.

— Убить-то убил, иначе до дому бы не дошёл, — искренне вздохнула она. — Но шкура пропала теперь.

— А чем убил? Мечом?

— Рано ему ещё меч, — Майа вытерла рукавом набежавшие слёзы. Наверное, она вспоминала сейчас своего настоящего младшего сына.

— Видал, Азрим? — обратился колдун к воину. — Если выживет, послужит ещё у тебя в отряде. Главное — не упусти. Горы-то близко.

— Ну, я уж не упущу, — оскалился воин. — Мать-то — старуха совсем. — Он оценивающе посмотрел на Майю, а потом на меня. — Сбежишь — драконам её скормлю, понял, щенок?

Я молча уставился на него.

Открой я рот, и он бы узнал много незнакомых, но интуитивно понятных слов. Недаром нашему мату влёт учатся и дружеские народы, и вражеские. Ёмкий он и запоминающийся.

К счастью, Азрима моё молчание не задело, и он не стал вызывать меня на дискуссию. Пригрозил Майе, придирчиво оглядел напоследок аил.

Я только сейчас понял, зачем братья, уходя в горы, разобрали лишние спальные места, что были, как и моё, обустроены вдоль стен. Воин мог бы заметить, что в аиле живёт совсем не вдова с последним, ещё не доросшим до своего аила сыном, а большая семья.

Но теперь ничего не напоминало о сыновьях Майи. И воин отвернулся, кивнув колдуну на выход.

Колдуна моя дальнейшая судьба вообще не интересовала. Он первым засеменил к двери. А вот воины рангом пониже ещё потоптались, прикидывая, нельзя ли чего украсть?

Как только от меня отвернулся главный воин с драконьей бляхой, Майа тут же вскочила и накинула на меня одеяло со своей лежанки.

Я не понял, чего она вдруг? Ведь и перевязывала и обтирала меня каждый день. И ещё много чего делала, о чём и рассказывать неудобно.

Стеснения в ней не было совершенно, и постепенно я тоже притерпелся к её рукам. Уговорил себя, что я тут — вообще непонятно кто, а Майа со мною, как с сыном.

И вдруг испуг мелькнул на лице женщины. Чёткий такой. И одеяло это. Словно бы она застеснялась моего обнажённого тела.

Азрим, что ругал в это время своих бойцов, ломавших пустой сундук, на одеяло внимания не обратил, а вот Майю из аила выгнал.

Я понял: эти мрази ни одного мужика не нашли и решили устроить в деревне показательную казнь. Куда ж тут без зрителей!

Лежачий больной, вроде меня, мог только слушать крики женщин да сжимать кулак почти здоровой правой руки. На левой — даже пальцы шевелились с трудом.

Но ничего. Заживёт. Не калека — ещё поквитаемся. На каждую хитрую задницу всегда найдётся хрен с винтом, было бы кому закрутить.

Лёжа я не мог видеть, что творится на улице. И мне очень хотелось подобраться к порогу, посмотреть и запомнить всех, кто там был. Память-то у меня хорошая, тренированная. И зрение отличное.

Я поёрзал на своей подстилке. Обожжённая колдовским огнём грудь горела, но был в этой боли и один практический плюс. Рана от меча, всё ещё мокнувшая, схватилась теперь коркой. И голова от злости стала меньше кружиться.

Шаманка мне вставать запретила, боялась, что рана откроется. Но сейчас можно было рискнуть.

Зашипев от боли, я сел, придерживаясь за стенку, потом потихонечку встал и по этой самой стенке двинулся к светлому прямоугольнику дверного проёма. Шаг, ещё полшага. Отдышаться.

Колдун, побрезговавший моих бинтов, сам того не ведая, оказал мне услугу — прижёг рану. Грудь, конечно, болела теперь сильнее, но спёкшаяся корка держала надёжней льняных полос ткани, пропитанных маслом и травяным отваром.

Ещё шажок…

Меня пошатывало, босые ноги неуверенно ступали по земляному полу. Но я всё же добрался до двери и только там привалился к косяку, не в силах двигаться дальше.

С улицы тянуло горелым мясом, что-то звякало, хлопали огромные крылья. Но с этого ракурса было видно только полоску неба и стенку соседнего аила.

Цель была совсем рядом, ещё пару шагов, и можно будет выглянуть в проём. Сколько там воинов? Снайперку бы…

Грудь горела огнём. Ничего. Нужно сделать эти проклятые два шага.

Я покрепче ухватился за слегу…

И тут Майа, как птица кинулась, в аил из двери. Подхватила меня, едва стоящего на ногах.

— Сынок, ты чего? Тебе нельзя туда!

Я замотал головой. На улице кто-то плакал и выл, и на душе у меня было душно, словно она тоже горела.

— Рожи хочу посмотреть! — выдавил я. — Запомнить!

— Нельзя туда, сынок. Нельзя!

— Почему? Они всё равно меня уже видели! И я на них посмотрю!

— Да ты, что ли, не понял? — она взяла меня за левую руку, висящую плетью, и подняла на уровень моего лица. — Смотри!

Я уставился на едва заметный красноватый орнамент, широким браслетом обвивший запястье.

— Ожог такой, что ли?

Я всмотрелся в рисунок и заморгал. Мне показалось, или он слегка опалесцировал в полутьме?

— Что это? — оторопело спросил я.

— Это — воинский знак, — шёпотом пояснила Майя. — Видно, не простого ты рода, сынок.

— А какого? — спросил я, разглядывая странный, ни на что не похожий узор.

— Через год-два видно будет, — ответила Майа уклончиво. И пояснила, вспомнив, что я «всё забыл». — Знак только начал проступать у тебя на руке. Вышла нижняя полоса. Вот это переплетение, видишь? Потом будет верхняя. А потом между ними проступит родовой защитник — волк, наверное, или барс. Ты же, наверное, юный воин из тех из горных отрядов, что шли на помощь владетелю Юри. Говорят, что высоко в горах воинами становятся совсем юные.