Запретные навсегда (ЛП) - Джеймс М. Р.. Страница 4

Джиана поджимает губы.

— Я не знаю, родной. Нам так и не удалось это выяснить. Она исчезла прежде, чем мы смогли выяснить, кто ее похитил, кто стоял за этим, и если это был Эдо Кашиани…

Мне не нужно, чтобы она заканчивала предложение. Если бы это был Эдо Кашиани, то ни Джиана, ни Томас ничего не смогли бы сделать. Вполне возможно, что так оно и было. Вот так прижавшись ко мне, Саша ясно дала понять любому, кто потрудился заметить, что я что-то значу для нее, а она для меня. Если бы Эдо хотел продлить свою месть за пределы моей собственной могилы, он мог бы забрать Сашу. Особенно, если он сложит два и два и выяснит, что Саша — это та женщина, которую я пытался защитить, и что она нужна русским, и тогда ему предстоит заключить сделку, и я не сомневаюсь, что он предпримет шаги, чтобы ее заключить. Особенно зная, что это будет прямо противоречить тому, что я пытался сделать.

— Мне жаль, — тихо говорит Джиана, присаживаясь на край кровати. — Я знаю, что она значит для тебя, родной.

Слышать, как она говорит о Саше, как будто Саша мертва, кажется, что это поворачивает лезвие, которое уже кажется, воткнуто у меня в груди.

— Никто ничего не видел?

Джиана качает головой.

— По крайней мере, не из тех, кто все еще находится поблизости, чтобы задавать вопросы. Большая часть твоей личной охраны, как я уже сказала, дежурит здесь посменно. Никто из них не видел ничего, кроме мужчины, оттаскивающего Сашу от твоего тела. Они сказали, что он был одним из охранников, которых ты нанял извне, вот почему мы подумали, что Эдо может быть замешан в этом. Но это все.

— Как тебе удалось меня вытащить?

Джиана криво улыбается мне.

— Твоя личная охрана очень серьезно относится к своей работе. Ты выглядел… — она колеблется.

— Мертвым? — Мрачно подсказываю я, и она кивает.

— Более чем. Им удалось убедить Эдо и остальных позволить им забрать тело. Томас помог очистить помещение, никто из них не знал, что он был простым персоналом, и его присутствия было достаточно, чтобы он смог вынести твое тело оттуда с охраной. Они выяснили, что у тебя все еще был слабый пульс, и мы вытащили тебя оттуда, чтобы доставить сюда. — Она одаривает меня еще одной кривой улыбкой. — На самом деле, это была самая мучительная и волнующая ночь в моей жизни. Я бы предпочла не делать этого снова. Слишком много волнений для этих старых костей.

— Что насчет Артуро?

Джиана поджимает губы, недовольно хмуря брови.

— Никто из нас не видел его. Охрана видела, как он последовал за тобой в библиотеку, видела, как ты вышвырнул его из комнаты в разорванном костюме и с синяком, расцветающим на его челюсти. — Она прищуривает глаза. — Что случилось?

— Он, как обычно, был слишком дерзок с Сашей. — Я стискиваю зубы, мгновенно сожалея об этом, когда боль пронзает мою голову. — Значит, он просто уехал из поместья?

Джиана печально смотрит на меня.

— Я не знаю, родной. Жаль, что я не могу дать тебе больше ответов. Я действительно хочу помочь. — Она протягивает руку и нежно гладит меня по руке. — Теперь, когда ты проснулся, мне нужно приготовить тебе немного супа, чего-нибудь, чего ты пока сможешь удержать в желудке. Тебе нужно выздороветь, иначе ты никому не сможешь помочь.

Я знаю, что она права, но мне никогда не нравилось чувствовать себя беспомощным. Я оставил священничество, то, вокруг чего я строил свою жизнь, потому что мне пришлось что-то делать после смерти моего брата. Я должен был убедиться, что тот, кто забрал у нас моего брата, ответит за это. Я не мог оставаться в Нью-Йорке, притворяясь праведным сыном, исполненным долга сыном, в то время как кровь моего брата взывала к мести. Никто другой не сделал бы этого. И вот, в очередной раз, это должен был быть я. Это то, во что я верил, что помогло мне пережить это тогда и что помогает до сих пор.

Я тоже не могу оставить это без ответа. — Где бы ты ни была, я найду тебя, — мысленно обращаюсь я к Саше, сжимая в кулаки простыни. Тот, кто похитил тебя, заплатит. Тот, кто причинит тебе боль, умрет.

Я пытался придерживаться клятв, которые нарушал снова и снова, пытался заново освятить их, вновь посвятить себя мужчине, которым я когда-то был, но теперь, лежа на двуспальной кровати в комнате для гостей Джианы, беспомощный и потерянный, я вижу, что все, что осталось от этого человека, умерло на полу бального зала. Если я собираюсь спасти Сашу, защитить ее, любить, я не могу цепляться за прошлое.

Пришло время дать новую клятву.

Когда я встану с этой постели, я буду другим человеком. Мужчина, который сломает и пустит кровь любому, кому придется, чтобы найти ее, спасти и удержать.

Или, если она предпочтет, я встану рядом с ней, пока она сделает это сама.

САША

Я разочарована, что очнулась.

А потом, еще секунду спустя, я разочаровываюсь в себе из-за того, что испытываю такие чувства: мучительное чувство вины смешивается с тошнотворным осознанием того, что что бы ни было в том шприце, оно не должно было меня убить. Просто вырубить меня ненадолго. Достаточно надолго, чтобы я перестала сопротивляться, чтобы тот, кто меня похитил, мог доставить меня туда, куда они планировали.

Несмотря на все, что я пережила, за все время, которое я потратила, пытаясь исцелиться, за всю терапию, через которую я прошла, я никогда по-настоящему не чувствовала, что хочу умереть. На самом деле, это потрясло моего психотерапевта, когда я впервые начала встречаться с ней. Она не раз спрашивала меня, уверена ли я, что у меня никогда не было никаких мыслей о членовредительстве или самоубийстве. Она снова и снова убеждала меня, что я могу быть честна с ней. Что она не будет думать обо мне хуже из-за этого, что она не отправит меня в психушку, и что комната, в которой я встречаюсь с ней еженедельно, была безопасным местом. В конце концов, ей пришлось смириться с тем, что я говорила правду.

Я всегда была довольна тем, что пережила все это. Я почувствовала себя счастливой, когда Виктор застрелил нападавшего у меня на глазах, когда я смотрела, как его кровь впитывается в древесину доков. Я почувствовала это, когда он увез меня и дал работу в своем доме. Даже в безопасном доме Алексея, даже среди боли и страха, даже когда эта надежда угасла, я на самом деле не хотела умирать. Может быть, в какие-то моменты я желала чего угодно, что могло бы остановить это, даже если бы это была смерть. Но я всегда мечтала об альтернативе, о спасении, о надежде, о будущем.

Даже в худшие моменты моего посттравматического стресса, даже сквозь ночные кошмары, сквозь страхи, что я никогда не смогу иметь нормальных сексуальных отношений, что я никогда никому не доверюсь настолько, чтобы вообще завязать отношения, я верила, что впереди у меня достаточно добра и счастья, чтобы жизнь того стоила. Я никогда не думала о том, чтобы положить всему этому конец, и не желала смерти.

Но на том полу, когда игла вонзилась мне в шею, я хотела именно этого. Я хотела этого с пронизывающей до костей яростью, которая пугала меня. Больше всего на свете в тот момент, кроме как вернуть Макса, я хотела не просыпаться никогда.

Очевидно, что я не получила того, чего хотела.

Комната, в которой я просыпаюсь, такая же роскошная, как и все остальное в поместье Агости, но ясно, что меня там больше нет. Эта комната намного светлее по тону, вся выдержана в роскошных кремовых и пыльно-голубых тонах, от мягкого белого дерева кровати, на которой я лежу, до ковров и текстиля. Шторы плотно задернуты, из-за чего в комнате царит полумрак, но я вижу, что на улице дневной свет.

У кровати стоят часы, старомодный будильник, и они медленно показывают семь утра, я ерзаю в кровати, принимаю сидячее положение и понимаю, что, если не считать пульсирующей боли в голове, в остальном я физически в порядке. Кроме того, на мне все еще надето мое платье с вечеринки, само платье и значительная часть моих рук, предплечий, груди и шеи залиты кровью. Кровью Макса, осознаю я, потрясенная воспоминаниями, и вскакиваю с кровати, стремглав бросаясь к двери слева от комнаты и молясь, чтобы она вела в ванную.