Ванька 10 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич. Страница 20

— Скорее на берег! — торопил дружинников Сормах. — Что как тараканы беременные⁈

Первым к нам присоединился Сабанцев, а потом и начали вылезать снизу остальные.

Впрочем, часть выбравшихся на берег тут же была отправлена командиром дружины обратно. Это те, что свои винтовки утопили.

Им было велено нырять, хоть до посинения, хоть до судорог, пока они своё оружие не найдут.

Где там… Половина раззяв так ничего на дне и не обнаружила. Сормах их из души в душу отматерил и пообещал с суковатыми дубинами в бой отправить.

Те, что оружие сохранили, под командой бывшего знаменщика и с приданием им трофейного пулемета были отправлены Сормахом в сторону Максанки. Приказано им было хорошее место выбрать и затаиться, а потом и нещадно встретить неприятеля.

Сделано это было вовремя. К бывшей засаде на берегу спешила на помощь и на нашу погибель полурота белых. Её Сабанцев и встретил по всем правилам военного искусства.

Я и сам Сормах в этом бою не участвовали. Подошли мы чуть позже с теми, что сейчас без оружия оставались.

С этого момента нам и поперло…

Без особого труда мы отбили Максанку, заставили отступить численно превышавший нас отряд противника и гнали его до Сибирского тракта. Из Уржума шли и шли подкрепления, командование не скупилось для дружины и на боеприпасы.

Всё бы хорошо, но я уже который день не ел досыта. Войска-то из Уржума и со стороны Вятки нагнали, а кто кормить красноармейцев будет? По приказу Сормаха мы изъяли у местных все запасы рыбы и мёда.

Сушеная рыба с медом — та ещё диета… Часть красноармейцев после такой на расстройство стула начала мне как врачу жаловаться. Тут надо в бой идти, а они по кустам со спущенными штанами сидят…

Хлеба наши воины не видели уже три дня, а после чего и забузили. Как раз те две роты из инородцев, на которых у Сабанцева надежды не было.

Прав он оказался… Ночью с позиций инородческие подразделения снялись и перешли на сторону белых. Хорошо, одному командиру отделения из сознательных удалось бежать и сообщить обо всём этом Сормаху. Тот в спешном порядке заткнул оголившийся фронт полуротой с пулеметами. Я с тем отрядом тоже был отправлен.

Белые переправляться через реку начали, а тут мы их и встретили. Два пулемёта Максима образца 1910 года почти в упор — страшная сила. Не то, что роту, батальон могут на небеса отправить.

Для меня после этого боя даже работы не нашлось. Никто в нашей полуроте ранен не был.

Как мы потом узнали, белые подумали, что переход на их сторону двух рот красноармейцев, был ловушкой. Так заманить их в засаду Сормах придумал. Несколько десятков перебежчиков они расстреляли. Тех, кто после неудачного боя в живых остался.

Воинское счастье переменчиво, в тот же день на другом участке дружины нашим хорошо по зубам надавали, раненых там было много и меня из полуроты спешно в тыл отозвали. Кстати, отправка меня с полуротой, оказалась следствием какой-то путаницы. Сормах совсем не думал меня туда направить, был очень удивлен моим отсутствием, когда я потребовался.

— Нинель где? — рвал он и метал. — Где доктор⁈

— С полуротой отправлен… — был получен им неожиданный ответ.

— Кто отправил?

— Кто-то сказал…

Внятного ответа на этот вопрос не было.

Может кто-то насчёт меня черные мысли имел? Белым откуда-то стало известно, что я и Сормах вдвоем засаду на берегу реки перебили. После этого за наши головы награду назначили. За Николая Гурьяновича — пятьсот тысяч рублей, а за меня — двести пятьдесят. Сормах ещё смеялся, что меня к пулемёту приравняли. Именно столько, двести пятьдесят тысяч рублей, белые платили тому, кто с пулемётом на сторону народной победоносной армии перебежит.

Тут сейчас вообще всё как-то перепуталось. Одни и те же люди, то за белых, то за красных воевали. Особенно те, кого насильно мобилизовывали. Дезертиры с той и другой стороны в лесах скрывались, кто на них наткнётся — с тем и перестреливались. Мужички, что себе на уме, принимая во внимание смутные времена, не оставляли без внимания обозы той и другой воюющей стороны. В общем, били белых пока те не покраснеют, красных — пока не побелеют.

Может из-за назначенного вознаграждения я в полуроте и оказался, а там меня предполагалось спеленать и к белым переправить? Вполне, не исключен и такой вариант…

Полторы недели на участке дружины мы в ступе воду толкли, а потом пришел приказ из штаба дивизии уржумского направления о переходе в наступление.

Донаурово, Климино, Астраханово, Селино — один за другим брали мы под свою руку населенные пункты. Радоваться бы, что побеждаем, но у меня что-то совсем никакой радости не было. Настроение было никакусенькое…

С чего, веселиться-то? Свои своих жизни лишают. Женушек и детишек сиротят. Скоро ли уж всё это кончится?

Для меня нахождение в дружине завершилось в Аркуле. Словил я пулю и был отправлен в тыл.

Глава 35

Глава 35 В роли пациента

Аркуль тогда мы уже почти заняли.

Белые начали сдаваться в плен, видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Несколько групп, состоящих в основном из офицеров, пошли на прорыв. Одна из них — почти прямехонько на лазарет и вышла. Не специально, просто так у них получилось.

Времени у белоармейцев на остановку не было, поэтому лазарет они только на ходу обстреляли и дальше двинулись. С моим счастьем мне пуля и досталась. В правое плечо.

Ничего серьезного повреждено не было, но из строя я выбыл.

Меня отправили в тыл, а наша дружина в составе Уржумского имени товарища Блюхера полка продолжила гнать неприятеля по Сибирскому тракту в сторону Перми.

На лечение я попал в Уржум. В госпитале, который был развернут на базе бывшей земской больницы, всё мне было знакомо. Не так давно я в нём сам и хозяйничал, а вот сейчас находился в роли пациента.

— Товарищ Красный, на перевязку!

Сестричка, что сейчас пришла за мной, имела рот до ушей. Улыбалась мне и пальчиком сексуально поманивала.

Сейчас де, сейчас, поперевязываю я тебя, доктор.

Я к разряду лежачих раненых не относился, поэтому местные эскулапы, что прибыли в Уржум с войсками, припахивали меня для консультаций. Правильно, имеющиеся ресурсы надо на все двести процентов использовать.

В ходе посещения отделений госпиталя оказалось, что подавляющее число его пациентов… — белоармейцы! Между ранеными и больными красными и белыми никто в госпитале различия не делал, они находились в одних и тех же палатах, питались из одного котла, сидели в общей очереди на перевязку. Белоармейцы и красноармейцы на одной и той же лавочке рядком сидючи свои организмы самосадом травили, мирно беседовали, что-то общее обсуждали.

Мне, если честно, такое было удивительно. Прочий же медперсонал сия ситуация совершенно не напрягала.

Интересно, после выписки, те, что белые, снова в ряды своей армии вольются?

Меня в госпитале, и наши раненые, и бывшие противники, замучили расспросами. Про Сормаха им расскажи. Про его волшебную сабельку. Ну, или шашку. Кто как свой запрос формулировали.

Про сабельку… Так, а что в ней волшебного?

— Что ты, Нинель, разве не разу не видел?

Что я должен был такого видеть? Какие чудеса?

Тут сами те, что вопросы мне задавали, и начинали рассказывать.

— Едет однажды Сормах, едет лесом на своем боевом коне. А шашка его сверкает золотом и алмазами так, что свет кругом от этого аж даже ночью. И вся сила-то у Сормаха от этой шашки была. Только далеко не все об этом знали. И вдруг на него со всех сторон набросилась бандитская нечисть. А он как выхватит из ножен эту шашку, от которой искры сыплются во все стороны, да как размахнется! А она, эта шашка-то, как молния сверкает. И все белые со страху повалились, а многие из них порубленными оказались…

— Да, ну… Есть у Сормаха наградная золотая шашка, но искр я никаких не видел… Может, смотрел плохо, — отшучивался я.