Батискаф - Иванов Андрей Вячеславович. Страница 50

— Эй, ты, клоун! — Костя заметил кого-то в коридоре. — Стой!

Кажется, это был парнишка из Буркина-Фасо; он не остановился; Костя причмокнул раздраженно, отлепился от косяка и пошел. Мы еще раз услышали его зычное «hey, you, Joe!».

— Слушай, мэн, — продолжает разговор в более доброжелательном тоне Хануман, — ну, честное слово, не понимаю. Чем раньше мы соберем его в дорогу, тем лучше. «Подарки», которые я тебе давал, ты их как, продал или что?

— За них давали гроши. Прежде чем соглашаться на минимум — двадцать крон за диск вместо ожидаемых тридцати пяти — я решил с тобой посоветоваться.

(Мне было худо, надо было «подлечиться» немного или полежать.)

— Не будь ты таким простофилей! Чего советоваться? Ты знаешь наши цены. Тридцать пять крон за диск. Минимум. Ни кроны меньше. Нужно брать инициативу в свои руки, давить, вырывать деньги зубами. Или ты думаешь, они сами в кармане у тебя появятся? Материализуются из ничего? Из ничего не бывает ничего! Деньги тем более…

Всё! Надоело слушать! Решаю огорошить его моим козырем:

— А вот тут ты ошибаешься, Ханни! Еще как бывает! Вот, — я достаю мой спасительный билет, сейчас ты будешь у меня плясать от счастья, скупердяй, лежит тут, барыга, бабки считает, — вот билет до Юлланда! Настоящий, цельный…

— Что? Какой билет? — В комнате появляется Костя. Хорват привстает в постели, хитро приглядываясь к билету в моих руках. Костя вытягивает билет из моих пальцев, снимает фальшивые очки, крутит, вертит перед носом. — До Ольборга! Настоящий! Откуда он у тебя? — Он дрожит от возбуждения (он думал, что я так запросто ему подарю билет; он думал, что дело в шляпе и он может спокойно сесть и поехать без всяких пересадок до самого Ольборга — и собирать на дорогу не надо! — потому что он просто-напросто заберет все наши деньги, оставляя нам взамен свое «наследие»: все точки, все наколки, все трюки, рыбные места и барыг. Только я в ту секунду решил стоять за мой билет до конца: мой! не дам! идите все к черту! пусть едет на перекладных с геморроем! пусть катится к чертям со своей воровской этикой! чихать мне на него! на всех! захочу, у негров буду ночевать или вообще — осяду у Дорте на Кристиании, чтоб ваши морды не видеть!).

— Долго рассказывать, — забираю билет, — длинная история, а вам ведь некогда, — прячу мою драгоценность в карман, — будем считать, что это моя доля.

— Как это твоя доля?

— Что значит твоя доля?

— Весь билет?

— Да ты что!

— Он же полтыщи стоит!

— Я его раздобыл, значит, он мой, — говорю твердо, — заметьте, я отказываюсь от своей доли с барахла, которое толкнул, пока вы тут курили мою травку, за которую ничего с вас не требую. Ничего. Я вообще мог бы вам мой билет не показывать…

Костя пренебрежительно играет губами (это было неслыханно: тут человек в путь собирается — долгий и безнадежный, — а этот мудак о своей доле толкует), издевательски хмыкает:

— Хм-хм. А за кофе ты тоже ничего не требуешь с нас?

— Нет, — отвечаю сухо, не глядя в его сторону (кофе тоже я доставал и варил для них, негодяев, пока они планировали нашу общую судьбу). — Ничего.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Билет во внутреннем кармане, застегиваюсь (все, теперь вы его больше не увидите).

— Зачем же ты его показал тогда? — ядовито спрашивает Хануман, чувствуя, что между нами с Костей растет напряжение (нам ни в коем случае с ним не следует ссориться, — не раз шептал мне Хануман, — подыграем ему, сплавим, а потом своим делом займемся! — Хотел бы я знать: каким это своим делом?).

— Да, зачем ты его показал, если мог не показывать? — ухмыляется Костя. — Похвастать хотел?

— Во-первых, я ничего не тихарю. Ну, а во-вторых, объяснить вам надо было, почему от доли отказываюсь. Вот билет, и ничего с общака мне не надо. Общак — ваш.

— Спасибо за одолжение.

— Пожалуйста.

Костя опять хмыкнул, махнул рукой, мол, говорить с идиотом бесполезно — ни черта не понимает, — и к дверям.

— Договаривайтесь сами, я пойду посмотрю, не вернулись ли грузины.

— Вот, а один раз Тео мне сказал…

Мы смотрим на Петара.

— Если тебе повезло, — начинает он очередную байку, — это еще не значит, что ты — везунчик, понял? — И подмигивает мне. — Понимаешь, к чему клоню? — продолжает Петар, улыбаясь. — Держи птицу счастья в руках крепко, не упускай! Второй может и не быть. Может, ты мне его уступишь? Я сразу дам денег. Прямо сейчас!

— Триста крон, — моментально выстреливает Ханни. — Давай триста крон — и билет твой!

— Нет, погоди, — мнется Петар, усмехается. — Триста, триста… Тебе сразу дай триста крон. Ага. Это же его билет, вот я с ним и буду договариваться…

— А зачем тебе на Юлланд?

— Фестиваль, рок-н-ролл, новые широты… Расскажи нам сперва, где ты его взял… Я уверен, тут какая-то история…

Да, тут была история. Петар любил истории. Он постоянно об этом говорил.

«Я собиратель историй, я — сказитель, хорватский скальд, — говорил он. — Я вообще в Скандинавию подался за историями…»

У него на них нюх.

— Тут есть несомненно какая-то история, — улыбается азартно хорват, взбивая подушку, — чую, есть!

— Конечно, есть, — говорю я с напускной значимостью, — только для начала я хотел бы перекусить… или подлечиться…

— Сразу предупреждаю, — говорит Хануман, — в лагере пусто. Ты же был на Кристиании — разве ты не покурил с Кис?.. И не поел в Вудстоке — сухарики с сыром и пиво, как ты обычно любишь?..

— Нет, как-то не до этого было. Собаки все время лаяли, и я решил смыться пораньше…

— Нервы, это все нервы…

— Я приготовлю что-нибудь, сварю суп или испеку пиццу, — говорит Петар.

Хануман отмахивается от него. Он терпеть не мог его эксперименты; хорват и руки никогда не мыл… но я не брезговал, я с удовольствием ел недожаренные бифштексы, плохо проваренное ризотто, сырые пиццы. Мне нравился Петар, с первой минуты, как я его увидел, меня не покидало чувство, будто я его знал давно, очень давно… Когда, он появился в нашей комнате, я подумал, что видел его раньше — может быть, вчера, или на прошлой неделе… мы сменили много комнат, он мог быть в одной из них, — так я подумал, когда увидел его… и я с ним даже так как-то поздоровался: «Ах, привет!.. Опять ты… что делаешь?» — Ханумана это сбило с толку, поэтому он не стал задавать никаких вопросов человеку, который стоял и его маникюрными ножничками постригал свои огромные ногти перед раковиной, в которой лежали наши тарелки; на столе стояла бутылка французского вина, завернутая в красивый подарочный кулек, — это подкупало, — лежал здоровенный кусок сыра и большой напильник. Хорват тихо улыбнулся (как он мне сообщил после, он привык, что производит на людей такое странное впечатление: «Многие при первой встрече говорят или чувствуют, будто знали меня прежде, — сказал он, — я это объясняю реинкарнациями, я прошел много воплощений, наверняка за многие жизни я успел со всеми познакомиться… И еще мне кажется, будто в одном из недавних воплощений я был какой-то знаменитостью — Элвисом Пресли или Джеймсом Дином. Хотя ты знаешь, что нет такого понятия, как недавнее воплощение, это очень условно, так как ты можешь в своем инкарнационном списке иметь и воплощения, которые по отношению к настоящему находятся в будущем, или вообще — могут быть одной из параллельных жизней, что объясняется нехваткой душ, есть такой термин в буддизме, но я его забыл…»), поприветствовал нас, обвел трясущейся рукой комнату и сказал:

«Прошу меня покорнейше простить за это вторжение. Сам бы я ни за что не осмелился и заночевал бы на улице… Но сербы решили, что…»

«Тебя ищут? — строго спросил Хануман — мы были на амфетамине. — Мы должны тебя прятать? Почему с нами не оговорили? Сколько за тебя они дают? Сколько за ночь?»

«О, нет, нет, — успокоил Петар. — Никто меня не ищет. Насколько мне известно… Надеюсь, что нет… Просто мне некуда было пойти… Сербы сказали, что у вас есть место… Вот смешно, я с ними воевал, а они меня так тепло встретили… Хотя я ни одного серба за всю войну не убил… Взял в плен нескольких… В обиду не дал… Такие же молодые, как и эти ребятки, тоже рок любят… Говорят, вы тоже слушаете… — Мы с Ханни поняли, что начинается шоу, поставили демонстративно стулья, пластиковые красные стулья, сели не раздеваясь, закурили, хорват открыл бутылку, наполнил стаканы, вручил их нам с легким комическим поклоном, как на представлении, и продолжал: — Я нелегально тут… И можно сказать, что это случайность, но, как вы знаете, никаких случайностей не бывает — все закономерно… Может, я к вам попал затем, чтобы вас встретить… Для расширения карты духовного опыта… Долго не задержусь… Возможно, чтобы кое-что выяснить для себя… что-нибудь глубоко личное, но ведь вы прекрасно знаете — вижу по блеску в ваших глазах — все, даже самое глубоко личное, хочешь не хочешь, переплетается с судьбами других людей… Все мы части огромной бионергетической паутины… Итак, это было ночью, меня что-то позвало… Я сильно перекурил и после концерта выпал из обычного состояния, вдруг слышу — какой-то зов, отсюда, я стоял на станции в ожидании поезда, — совершенно напрасно, до утра не было поездов, — и вдруг увидел трубу… — Я прекрасно знал, что из Роскиле невозможно увидеть трубу Авнуструпа, и ухмыльнулся. Петар, видимо, заметил мою ухмылку. — Нет-нет, я не глазами ее увидел, конечно, внутренним зрением… И, вместо того чтобы поехать в Копенгаген, я поехал сюда, на велосипеде… Я тут бывал — лечился от травматического шока, PTSD, [75] у меня были психологические проблемы после войны, тут был госпиталь, еще бы не было у меня шока, вообразите!.. В августе ты на концерте Дэвида Боуи, а в сентябре — убей или тебя убьют!., убей или тебя убьют!.. Тра-та-та! Бум! Вух! Бум! Вух!