Искры на воде (сборник) - Архипов Вячеслав. Страница 20

Счастливый человек, как и несчастный, сразу бросается в глаза, и каждый начнёт спрашивать о причинах. А разве захочется делиться с кем-то своим счастьем, когда ещё и сама не прочувствовала всё до конца? Вот и приходится находиться у себя в чуме. Какие-то мелкие дела не мешают ей думать и наслаждаться счастьем, неожиданно свалившимся на неё. Только в последний день, когда стали собираться в обратный путь, она всё же решила пойти на берег Бирюсы в надежде увидеть там его, того, который нравился ей давно, того, кто скоро станет её мужем, с кем они будут жить в одном чуме, в своём чуме. Тега станет прекрасной хозяйкой, она всё умеет, любую работу знает. В таких мыслях и заботах прошёл день.

Нюнням и его преданный друг Чур сидели на берегу реки. Прощаться с этим местом было и грустно, и радостно. Дома, на Туманшете, всё привычнее, ближе, но здесь тоже неплохо, только жить в Пелен- гутах Нюнням не стал бы. Шумно здесь: народ толчется, проходу нет. Нюнням не любит, когда шумно, от шума быстро устаёшь. Но Бирюса большая, можно было бы податься вверх по реке, там потише будет. Хотя Шалгу говорит, что там тоже есть поселения. А далеко-далеко, где синева сливается с зелёнью, живут карагасы, люди, кочующие на оленях. У Нюнняма там живёт сестра, и он обязательно посетит её, однажды решится и пойдёт к синим горам, туда, где рождаются реки. Любую дорогу сможет осилить молодой охотник.

Тега подошла тихо. Даже Чур, уловивший знакомые шаги, не поднял голову. Она присела рядом. Долго молчали, потом она сказала:

— Правда, красивая река Бирюса? Сильная. Но у нас всё роднее и лучше.

— Да, у нас лучше.

Незаметно они взяли друг друга за руки и так сидели, не подвигаясь ближе. Каждый радовался молча. Разве можно рассказать словами то, что они чувствовали сейчас?

Шалгу сидел возле чума и смотрел на две фигурки, сидевшие на берегу. Солнце клонилось к лесу, раскрашивая в ярко-зелёные тона макушки сосен. В реке, где вода была спокойней, просто отражалось большое яркое пятно на зелёном фоне, а там, где водные струи расталкивали друг друга, это пятно распадалось на множество ярких искр, то расползаясь, то собираясь вновь. Тени от леса стали длиннее, постепенно приближаясь к противоположному берегу, вытесняя солнце. Искры на воде из ярко-светлых превращались в огненно-красные и расползались в прибрежных кустах, потом в последний раз сверкнули на воде и исчезли. Только две фигурки, окрашенные заходящим солнцем в красное, выделялись на фоне воды, вселяя надежду на новый день. Постепенно зашло солнце, захватив с собой все яркие краски, оставив только серое и тёмно-зелёное. Но фигурки ещё долго виднелись на берегу, постепенно исчезая в медленно наступающей темноте.

Наступила полная темнота на мгновение, пока не набрали силу вспыхивающие звёзды. Шалгу один сидел у костра и смотрел на огонь — зрелище, никогда не надоедавшее. Легко на душе было у Шалгу. Сделано самое главное дело. Теперь у младшего сына будет свой чум. Теперь станет спокойней старая Чннга, которую уже давно забрала к себе Хоседэм, он выполнил всё, что надлежало отцу, осталось дать сыну последние знания, предназначенные не для всех. Есть ещё силы у Шалгу, успеет научить Нюнняма многому. Оставит после себя достойную замену в стойбище. Уже сейчас он первый в охоте, но настанет время, когда станет первым во всём. В стойбище нужен человек, на которого можно положиться в любом случае. Хорошо бы иметь шамана, но его нет поблизости, а на каждый раз не находишься по нескольку дневных переходов. Многое вместо шамана умеет делать Шалгу: необходимые обряды при рождении детей и похоронах можно проводить и без шамана. Просить у духов удачи на охоте, камланию и чтению заговоров — вот чему будет учить Нюнняма отец, вот какие знания передаст он ему.

Короткая летняя сибирская ночь стала уже гасить звёзды, а Шалгу всё сидел, вспоминая прошлое. Мало что изменилось в жизни, только годы забрали силы да выросли помощники. Теперь будет всё хорошо, у каждого есть своя тропа в жизни, по которой нужно идти самому и тащить гружёную нарту. В этом и есть смысл, чтобы дотащить свой груз и ничего не растерять по дороге. Шалгу потерял жену. Его ли это вина или нет, кто ему скажет? У кого спросить? Но раз так случилось, Шалгу не бросил нарту, а тащил её до конца. И вот выполнил последнее, что должен был сделать как отец.

Шалгу набил очередную трубку, улыбнулся. Нет, не всё выполнил. Свадебный пир, на котором будет присутствовать всё стойбище, ещё не провёл. Но это только радость, разве на пиру бывает плохо?

Рассвело. Небольшой туман накрыл Бирюсу. Дымились последние костры у чумов, их скоро начнут разбирать. Когда лёгкий утренний ветерок смахнул туман, Нюнням и Тега, взявшись за руки, пошли к стойбищу. Позади них плёлся недовольный Чур, не понимая своим собачьим умом, для чего надо бродить в такое время.

После обеда тронулись в обратный путь. Начинался месяц нельмы.

«Котты

—

Костяцкое-остякское племя Енисейской губернии, ныне почти исчезнувшее. Некогда оно было весьма многочисленно и жило, до прихода русских, в Енисейской губернии. В бассейнах рек Бирюсы и Кана. Остатки коттов, проживавшие на реке Кан, ныне живут в Канском округе в Агульском улусе и сами называют свой род “коту”. Жившие на реке Бирюсе котты, переселились в Нижнеудинский округ Иркутской губернии на реку Уда, где обитают в 30 верстах от города Нижнеудинска, в деревне Бадарановке. Они частью слились с бурятами, частью обрусели и называют себя по-русски коттовцами и по-бурятски котоп. Остатки коттов забыли родной язык. В конце 40-х годов только четыре человека помнили свой язык, и то нетвердо».

Сколько деревень исчезло у нас с лица земли. Сколько забыто названий и мест, где они находились. Недолгой была их история. Одни прожили сто лет, другие чуть больше или чуть меньше.

По-разному происходит их исчезновение. Несколько лет назад стихия смела с лица земли деревню Патриха. За одну ночь её история остановилась. Сгорели Калтоши. Другие исчезают медленно вместе со своими самыми стойкими жителями. Как хочется, чтобы они не умирали, наши дорогие, любимые и родные деревни. За последние полвека не появилось ни одной деревни и вряд ли уже появится. Жаль.

Всё самое доброе и хорошее в нас от деревни. Там жили и живут люди, мои земляки, которым посвящается это повествование.

Камышлеева деревня

Повесть

Декабрь 1895 года выдался на редкость лютым. Воздух был вязкий, словно пропитанный снежной пылью. Дни стояли совсем короткие: не успевало солнышко взойти, как снова наползали сумерки, и всё вокруг погружалось в дрёму. Лес, покрытый шапками снега, затаился, и только изредка раздавался треск замёрзших сучьев. Это мороз раскалывал вековые деревья изнутри. Лесные обитатели попрятались, и казалось, что всё вокруг не живое, а искусно сделанное опытным мастером.

По дороге, прорубленной среди густого ельника и изрядно припорошенной снегом, медленно плелась лошадь, запряжённая в сани. Возница, в сером овчинном тулупе, лежал на постеленной поверх сена собачьей дохе. Изредка он останавливал лошадь, очищал её морду от сосулек и продолжал движение дальше. Долго стоять нельзя: лошадь остынет, и так вся покрыта инеем. До дома оставалось совсем немного.

Уже в сумерках подъехали к речке, за которой на возвышенности стояла усадьба. Возница привстал на колени и стал рассматривать реку. Морозы старались усердно, и она постепенно промерзала. Если промерзнет до дна, вода выйдет наверх наледью, тогда будет худо: вместо дороги образуется ледяное поле. Но страшнее в этой наледи то, что на ней можно легко провалиться. В таких случаях обморозиться — не самое страшное, главное, что лошадь может ноги сломать. Но сейчас наледи ещё не было, глубокий снег сдерживал её, и дорога была в порядке.