Бес в серебряной ловушке - Ягольницер Нина. Страница 51

Погодите, а как его держать? Уж точно не как нож или топор. Быть может, как ложку? С четверть часа тетивщик так и эдак перехватывал перо, пока не нашел положение, в котором тонкое острие повиновалось движению пальцев.

Так. Винченцо вечно жаловался на «кляксы», что оставляют дешевые перья на расписках. Позабавленный этим словом, Пеппо как-то спросил у монахини в госпитале, как в рукописи получаются «кляксы», и та охотно объяснила, что чернильные пятна оставляют плохо заточенные перья и небрежная рука. Тогда это показалось тетивщику смешным, а сейчас он с внутренним замиранием медленно опустил перо в чернильницу и, вытащив его, тут же услышал еле заметный звук – чернила капнули на стол. Взволнованно сжав зубы, словно пытаясь ухватить кончик занозы, Пеппо снова обмакнул перо, но на сей раз осторожно отер острие пера о края чернильницы.

Скоро подросток ощутил, что он отчаянно небрежен и неуклюж. Медленно, настойчиво и кропотливо он пытался соотнести размашистое движение пальцев, которым он вычерчивал буквы щепкой на земле, с другим, тонким и бережным, что со скрежетом шуршало по бумаге, изображая на ней тот же крохотный знак.

Хуже всего оказалось то, что некому было сказать подростку, удалась ему написанная буква или нет Значит, нужно изображать их немного крупнее, тогда, вероятно, и с кляксами их можно будет различить. А как определить, велика ли получившаяся буква?

Тетивщик нащупал на койке свою весту, расстелил ее на столе, поверх положил бумагу, прижал к листу подушечку пальца и несколько раз обвел ее, повторяя и углубляя контур. Убедившись, что он хорошо ощущает края получившегося овала, Пеппо осторожно изобразил в нем букву, напряженно следя, чтобы острие пера не скользнуло в канавку, отмечавшую границы.

Потренировавшись некоторое время, Пеппо ощупал бороздки, оставленные на обороте пером. Они казались довольно отчетливыми. Затем снова измерил пальцами лист – в такой строке, пожалуй, уместится три-четыре недлинных слова. Черт, а ведь строка могла уклониться вверх или вниз, верно? А нажимать на перо сильнее, чтоб строку можно было нащупать на обороте листа, тетивщик опасался: запросто проткнешь бумагу. Подумав пару секунд, Пеппо снял пояс и положил на лист. Попробуем так.

…Уже рассвело, когда подросток сложил первое в своей жизни письмо и тщательно запечатал края свечным воском. Устало оперся о стол, на котором в беспорядке лежали исчерканные на все лады листы. Он не знал, можно ли разобрать написанные им строки. Но очень надеялся на догадливость друга и на свою лукавую, непостоянную, но подчас довольно сговорчивую удачу. Дело было за малым. Письмо предстояло передать.

День выдался не по-летнему хмурый, но Пеппо, не сомкнувший прошлой ночью глаз, радовался прохладе и мелкому реденькому дождику. С утра к нему постучались двое шумных говорливых вояк и купили четыре тетивы, две из которых Пеппо тут же натянул на принесенные служивыми арбалеты. Получив горсть монет и массу интереснейших подробностей из личной жизни какого-то капрала, подросток распрощался с визитерами и отметил, что день начался удачно. Спустившись, Пеппо наведался с пустым кувшином на кухню и, пока хмурая кухарка возилась с крышкой бочки, осторожно бросил лоскут рясы в растопленный очаг.

Однако план складываться не желал. Самому войти в тратторию нельзя. Послать кого-то тоже опасно. На улицах всегда трется достаточно шалопаев, готовых за медяк отнести что и куда угодно. Но вся эта пронырливая братия за второй медяк охотно сообщит первому встречному, и куда было отнесено письмо, и кто его передал.

Погруженный в размышления, Пеппо неспешно шагал по узкому, будто тесьма, переулку, слыша впереди знакомые раскаты колокола Мадонны дель’Орто. Слева канал плескался о каменные тиски стен. Бессознательно ведя по шатким перильцам ладонью, тетивщик услышал позади торопливые семенящие шаги и машинально шагнул вплотную к перилам, чтобы пропустить спешащего прохожего. Шаги приблизились, кто-то маленький и щуплый протиснулся между стеной и замедлившим шаги подростком.

И вдруг тетивщик уловил, как суетливое шарканье босых ног запнулось и прохожий оступился… Пеппо назубок знал этот нехитрый приемец. Выждав секунду, когда прощелыга толкнет его, падая, подросток молниеносным движением хлопнул себя по правому карману и вцепился в узкую, невероятно маленькую ладонь.

Он ждал ругательства, тычка в колено или живот, рывка – любой естественной реакции пойманного воришки. Но в ответ раздался испуганный визг, захлебнувшийся горьким плачем, а крошечная рука безвольно затрепетала в тисках пальцев тетивщика, не пытаясь освободиться. Слегка сбитый с толку, Пеппо ослабил хватку, но незадачливый карманник отчего-то все не отнимал руки, словно не понимая, что сейчас без труда можно удрать. «Первый раз промышлять пошел, не иначе», – подумал тетивщик и опустился на одно колено, слыша, что теперь плач раздается напротив его лица. Бедолаге, пытавшемуся обокрасть Пеппо, было не больше восьми лет…

– Ну, будет тебе разливаться, – строго промолвил юноша. – Не бью же, патрульных не зову, чего убиваешься?

Малыш, еще больше напуганный этой отповедью, вмиг затих, заполошно всхлипывая и шмыгая носом.

– П…ростите, господин… – гнусаво от плача пробормотал он, и Пеппо удивленно вскинул брови. Он знал этот голос.

– Тебе чего неймется, неслух? Ты же в траттории прислуживаешь, где я живу, верно? Неужели не хватает? Тебе же не жену c детворой кормить.

Через несколько секунд молчания ребенок, снова всхлипнув, сокрушенно вздохнул:

– Узнали. Я-то думал… я думал…

Пеппо понял, что маленький слуга готов снова разреветься.

– Ты погоди плакать. Тебя как зовут? – спросил он уже совсем мирно.

– Алонсо… – нерешительно ответил мальчик и вдруг истошно завопил: – Не рассказывайте дядюшке, господин! Не рассказывайте, Христом вас заклинаю! Выгонит он меня! Да еще матери расскажет, сраму-то!

– Не шуми. Глядишь, подумают, я тебя топить собрался, – покачал головой тетивщик. – А дядюшке не стану доносить, ежели ты мне сейчас честно скажешь, зачем в воров играть затеял и что за дурак тебя подучил.

Алонсо шмыгнул носом:

– Так матушка-то у меня на сносях. Слаба очень, работать почти не может, а отца где-то кондотьер гоняет, в наемниках он. Я у дядюшки в услужении, господа военные монет пять, бывает, в день сунут, так и крутимся. Да мало… Матушке питаться надо хорошо, повитуха сказала, а то дитя хворое народится. Ну я и подумал… я подумал… Вы вчера, эвон, четыре листа бумаги извели, при деньгах, стало быть. А у меня приятели в квартале есть… Ну, не думайте, они не какие-то там… Так, просто, рассказали того да другого. Я за вами от траттории шел. Подумал… ну…

Ребенок запнулся и замолчал, учащенно дыша.

– Ясно, – усмехнулся Пеппо. – Только ты, брат, запомни: никогда слепого обокрасть не пытайся. Нам ворон считать нельзя, мы всегда настороже. Если уж совсем нужда приперла – выбирай подвыпивших селян, которые вокруг рынков с подводами трутся. Эти ушами хлопают – с них штаны снимешь, а они и не приметят.

Алонсо от неожиданности икнул, а тетивщик рассмеялся и потрепал малыша по взъерошенным жестким волосам:

– Жизнь длинная, брат, кто знает, какие уменья пригодятся. Только лучше, чтоб не понадобились тебе мои советы. Да не дрожи ты. Не буду я на тебя кляузничать. А еще… – Тут Пеппо сделал паузу, слыша, как ребенок взволнованно затаил дыхание. – Ты же рассчитывал, что поживишься монеткой, верно? Так вот, окажи мне услугу – и будет тебе чем сегодня матушку порадовать, да к тому же честно.

– А не обманете, господин? – Это должно было звучать независимо, но прозвучало, скорее, жалобно.

Пеппо делано нахмурился:

– Не обману, не трусь. Я не дурак, чтоб наживать себе врага там, где мне еду стряпают. Ты только сам меня не обмани и о поручении моем сразу по исполнении позабудь. А то сам понимаешь, вдруг выпью лишнего при твоем дядюшке. Я во хмелю страсть как болтлив делаюсь.