Кто люб богам (ЛП) - Росс Кейт. Страница 18

- Она была рада оставить такие хлопоты Александру. Она обожала его вкус. Все обожали.

- Не сомневаюсь.

- Что вас беспокоит, мистер Кестрель?

- Я думаю, что ваш сын был настоящим феноменом. И гадаю, каково миссис Фолькленд было быть женой феномена.

- Она и Александр были очень счастливы!

- Откуда вы можете знать?

- Я видел их вместе! Он сделал бы для неё всё. «Он ветерку не позволял лица её касаться!». Вот каким он был.

- Не устою и процитирую в ответ ту же пьесу: «Ведь это всё сыграть весьма нетрудно, и это всё казаться тоже будет» ^[38].

Сэр Малькольм ощетинился.

- Почему вы думаете, что мой сын мог так лицемерить?

- Я молю вас не принимать это как оскорбление. Я не предполагал в нём лицемерия – лишь то, что его поведение выглядит неправдоподобным. В Александре была масса противоречий. Он окружал себя красивой мебелью, лучшей едой и слугами, но страстно писал о страданиях заводских рабочих и обвинённых преступников. Его библиотека полна трудами по философии и правоведению… и романами ужасов. Он стал любимцем высшего света, но заводил себе таких друзей, как скромный и неуклюжий Клэр или Дэвид Адамс – делец и еврей.

- Что вы хотите сказать? – спросил сэр Малькольм, в чьих глазах уже было нечто похожее на страх. – К чему вы клоните?

Джулиан уступил.

- Прямо сейчас я клоню только к обеду. А потом – к Хэмпстеду.

Глава 7. Дурная кровь

- Я знаю, о чём вы думаете, – сказал Юджин Толмедж.

- В самом деле? – откинувшийся на спинку кресла Джулиан наблюдал за ним из-под вздёрнутых бровей. – Какая примечательная способность. Обычно мне хватает забот с собственными мыслями, чтобы думать о чтении чужих.

Юджин уставился на него. Беседа началась явно не так, как он ожидал.

- Так что же, по-вашему, я думаю? – спросил Джулиан.

- То же, что и все люди.

- Похоже ваш талант к чтению мыслей не знает границ. Возможно, это первый раз в истории человечества, когда все люди в мире думают одно и то же.

Юноша вскинул голову.

- Сэр Малькольм привел вас сюда, чтобы вы расспрашивали меня, а не смеялись надо мной!

- У меня хватит времени и на то, и на другое, – заверил его Джулиан.

Глаза Юджин чуть не вылезли из орбит. Потрясение, растерянность, негодование сменяли друг друга на его лице. Это было приятное лицо, просто незаконченное – грубый набросок привлекательного молодого человека, которым Юджин станет через несколько лет. Высокий и широкий лоб и выразительные голубые глаза говорили об этом. Ему нужно больше спать и меньше нервничать; также не помешают мыло и вода.

- Итак, – сказал Джулиан, – почему вы думаете, что знаете о том, что все – включая меня – думают?

- Можете притворяться, что не знаете, если хотите. Но это жалко. Людям стоит хотя бы говорить это мне в лицо. Дурная кровь – вот что они думают. Мой отец растранжирил все свои деньги, жульничал за карточным столом с друзьями, а когда его поймали за руку – перерезал себе горло бритвой. Почему бы и мне не убить мужа своей сестры? Он ведь оставил мне денег, в конце концов.

- Вы знали об этом?

- Вы не поверите мне, если я скажу, что не знал.

Джулиан улыбнулся.

- Разговор с вами – настоящее отдохновение, мистер Толмедж. Вы не только читаете мои мысли – вы ещё и придумываете их для меня. Я мог бы лечь вздремнуть, предоставив вам самому вести это разговор за нас двоих.

- Я думаю, что вы чудовищно грубы! И что вы делаете это нарочно!

- Конечно. Грубым стоит быть только нарочно.

Юджин сдался и посмотрел на Джулиана с робким любопытством.

- Почему?

Одно это слово сказало Кестрелю об Александре Фолькленде куда больше, чем все похвалы его отца, преданность его слуг или изящество его писем. Александр был зятем и опекуном этого юноши целых полтора года, жил с ним под одной крышей несколько месяцев – и не научил его ничему. Юджинова неряшливость, его пугливость, незнание им азов того, как джентльмену подобает говорить с другим джентльменом – всё это были недостатки, которые мог бы исправить братский совет. И никто не мог быть для Юджина наставником лучше Александра, что был воплощением очарования и вкуса. Все говорили, что Юджин почти боготворит своего опекуна. Если это так, как Александр мог заслужить такое отношение, почти ничего не отдавая взамен?

Эти мысли заняли у Джулиана всего несколько мгновений, никак не отразившись на его лице или поведении. Он сказал:

- Потому что ничего не стоит делать, не имея на то намерения. Это секрет самообладания.

- Я не должен был считать, что быть грубым – правильно.

- Это зависит от обстоятельств. Но со стороны богатого и влиятельного человека грубость попросту неспортивна. У него и так есть преимущество.

- Что же, влиятельный – это про вас. Все знают, что вы знаменитый денди, который всем указывает, как одеваться, и, как себя вести.

- Я ничего не кому не указываю. Просто некоторые джентльмены решили подражать мне.

- Почему?

- Потому что я произвожу впечатление, будто мне всё равно, делают они это или нет.

- Но это звучит глупо.

- Как и многое другое в обществе.

Лицо Юджина вытянулось. Он выглядел так, будто спустился с горы Синай без скрижалей. Джулиан не мог бросить его в таком расположении духа:

- Люди считают, что я прав, потому что я веду себя уверенно. Настоящий денди может пройтись по Пэлл-Мелл с ведром на голове так, что каждый юный франт захочет делать так же. Всё дело в уверенности – наглости, если хотите. Своего рода философский фокус – я верю в себя, стало быть…

Джулиан оборвал себя. Время от времени Кестреля поражали его собственные достижения. Но он знал первое правило того, как сохранить высокое положение – не оглядываться назад.

- …Мы отклонились от темы. Я спрашивал, знали ли вы, что упомянуты в завещании Александра ещё до того, как он был убит.

Юджин растерянно огляделся, будто пытался снова возвести между собой и Джулианом стены, но не нашёл, из чего.

- Он намекал на это, – наконец, ответил юноша. – На рождественских каникулах. Он сказал, что очень хочет что-то сделать для меня, раз у него нет своих детей.

- Вы истолковали это как желание завещать вам деньги?

- Я не подумал об этом. Я решил, что он просто хочет подбодрить меня, потому что у меня была корь, и я плохо себя чувствовал. Я не собираюсь гадать, хотят ли люди дать мне денег. У меня их никогда не было. И я не жду, что будут.

- Кажется, теперь у вас появится четыре тысячи фунтов – если у Александра не будет детей.

- Вы хотите сказать, Белинда может… – кажется, эта мысль раньше не приходила Юджину в голову. – Она что-то об этом сказала?

- Я не знаток в таких делах, но возможно, пока она и сама этого не знает.

Юджин принялся ходить по комнате взад и вперёд, как зверь, пойманный в клетку.

- Я не хочу думать об этом. Если Белинда… может стать матерью… мне до этого дела нет. Я никогда не верил в эти деньги. У меня никогда не было ничего своего.

Но, конечно, он о них думал. Четыре тысячи фунтов могут приносить недурной доход или позволят получить профессию, достойную джентльмена – выучиться на юриста, купить офицерский чин, стать священником. Конечно, сестра сделала бы для него это и даже больше. Но разве для обездоленного ребёнка не было важно сделать всё самому?

- Как Александр стал вашим опекуном? – спросил Джулиан.

- Моя мать умерла два года назад, а отец – покончил с собой, когда мне было три. Ни у него, ни у неё не было близких родственников-мужчин. Мама очень ценила Александра и просила его стать моим опекуном. Он подал прошение в канцлерский суд, и его удовлетворили.

- Что вы о нём думаете?

- Думаю, что это был чудесный человек.

- Иными словами, он вам нравился?

- Нравился? – Юджин выглядел озадаченным. – Вы не понимаете. Это как спрашивать, нравится ли вам король или Лондонский Тауэр. Он был великолепен, и он был рядом. Александру не было равных. Он часто заходил ко мне и беседовал со мной перед тем как идти на праздники. Он тогда был уже во фраке и рассказывал о том, кого может встретить, и что будет делать. Он был похож на героя из романа. Всё, что он делал и говорил, было совершенно. Когда он уходил, мне было сложно поверить, что он настоящий. Что я его не выдумал.