И аз воздам - Шопперт Андрей Готлибович. Страница 10

Петр Христианович проходил одну комнату за другой, и все они были темны, холодны и пусты. Мебель была, столы стояли, комоды, буфеты, стулья. Не было людей. Печи находились в углах комнат, и не горел в них огонь, и вообще обиталище английского посла казалось нежилым и покинутым. Оно и понятно, предыдущего Павел выгнал больше года назад, а нонешний всего неделю как прибыл в Санкт-Петербург, поздравить Александра с восшествием на престол, поучаствовать в коронации и подписать ту самую русско-английскую конвенцию, которая завершала межгосударственный кризис, а затем подготовить к заключению конвенции с Данией и Швецией. Великобритания выстраивала коалицию для борьбы с Наполеоном.

В четвертой по счету комнате горели свечи и там разговаривали люди. Брехт жестом остановил следующих за ним дезертиров и заглянул в комнату, чуть раздвинув зеленую бархатную штору кончиком кортика. За столом над какими-то бумагами сидели два человека в английских сюртуках и переговаривались. Одного Брехт узнал сразу, это был граф Пален. Н-да, хозяева приехали, и товарищ сразу поспешил отметиться, не стоит теперь и сомневаться, что вторым был Аллейн Фицгерберт. Невысокий человек с волосами, уложенными так, что казалось, что он в парике, кудряшки на макушке, и спускались потом эти кудряшки почти до плеч, электроплоек сейчас нет, сколько же времени барон проводит утром с парикмахером, пока тот ему эту кудрявость на голове создает. Нагл стоял к дверному проему почти спиной, а вот граф Петр Алексеевич Пален почти лицом, чуть лишь вполоборота. Витгенштейн с военным губернатором Санкт-Петербурга близко знаком не был, так, изредка виделись, тем более что Петр Христианович большую часть времени до ссылки проводил не на балах, а в расположении Мариупольского гусарского полка в Москве. Да еще и дырявая теперь память, так что сейчас Брехт этого персонажа разглядывал с «живым» интересом. В фильме «Бедный, бедный Павел» Палена играл Янковский. Нет, не сильно похож. Разве что рост. Пален был худой и высокий, но лицо было другим. Янковский был гениальным актером, и на него было приятно смотреть, злодеев он играл или Мюнхгаузенов – лицо умное, а вот Пален выглядел злодеем и был злодеем, и лицо было неприятное, особенно раздражали завитушки на лбу и на висках. Тоже часы с парикмахером проводил, но если у Фицгерберта были пышные волосы, то куцые остатки волос графа Палена, в завитушку завитые, раздражение вызывали. Новость о том, что Палена неделю назад Александр уволил со службы в отставку, «за болезнями от всех дел», 1 апреля 1801 года с приказанием немедленно выехать в свое курляндское поместье Гросс-Экау, ему с хищной презрительной улыбкой поведала на приеме сама Мария Федоровна, причем ни с того ни с сего. Разговор шел совсем о другом, о детских приютах. Ненавидела вдовствующая императрица организатора заговора против мужа и добилась от сына этой отставки и ссылки, и спешила этой новостью со всеми поделиться. Ну, изменял Павел направо и налево, ну, забросил почти жену и детей, но муж все же, богом данный. Отец ее детей. Сегодня мужа заговорщики убили, завтра и до детей, а то и до нее доберутся. Разогнала всю эту шайку Мария Федоровна по ссылкам в имения, или разгонит в скором времени. И правильно. А ровно через минуту Брехт ей поможет отомстить главному убийце Павла. И главному прихвостню англичан.

– Сема, следуй за мной, я убиваю высокого в белом мундире, а ты подходишь к мелкому в красном и даешь ему пощечину. Понятно? – Брехт склонился к уху дезертира.

– Так, может…

– Сема, мать твою, делай, что говорят!!! Ясно? – Послал бог помощничков. Ладно, с этим делом справились почти, но есть еще второе, и оно на порядок сложнее.

– Ясно.

Брехт поставил подсвечник на пол, одернул измайловский мундир, убрал правую руку с кортиком за спину и вышел в довольно слабо освещенную залу, только посередине ее, на столе, стояли пять подсвечников, и в них горело несколько свечей. Центр был освещен неплохо, но углы были погружены в полумрак. Из этого полумрака Петр Христианович и вышел.

– Ваше сиятельство! – граф направился прямо к Палену. – Их императорское величество повелел вам немедленно покинуть Санкт-Петербург и выехать в ваше имение в Курляндии. Так какого черта вы еще здесь и плетете новый заговор, теперь собираетесь убить и Александра? Его императорское величество послал меня сюда наказать вас за непослушание, – произнося все это, Брехт быстрой походкой прошел разделяющие их два десятка шагов. На мгновение остановился прямо перед графом Паленом и, вынув руку из-за спины, точным ударом вогнал кортик прославленного адмирала – сподвижника Петра, в глаз организатора заговора и цареубийства.

– Семен.

Шмяк. Это от удара Семы англицкий посол не головой дернул, как обычно бывает при пощечинах, а отлетел на пару метров и врезался в кресло кудрявой головой.

– Ладно. Тоже нормально. Вяжи ему руки и кляп сразу вставь. – Брехт отвлекся на пару секунд, за которые граф Пален Петр Алексеевич перестал быть графом, перестал быть заговорщиком и цареубийцей, даже английским шпионом перестал быть. Просто трупом одноглазым стал. Петр Христианович посмотрел, как оседает тело в новехоньком блистающем орденами белом генеральском мундире. Стоять, бояться. А ведь для второго экса вполне это облачение подойдет. Брехт подхватил падающего экс-губернатора Санкт-Петербурга и положил тело так, что кровь, сочащаяся из проколотого глаза, не закапала белый мундир.

– Готово, вашество, повязал, – донеслось из-за противоположной, невидимой из-за скатерти бархатной, стороны стола.

Событие четырнадцатое

Как пацан последний! Как ребенок! Как конь педальный!

Расслабился. А ведь восемьдесят лет небо коптит, да еще третью жизнь живет. Посчитал, что главная проблема решена, что дом зачищен и можно мародерством и пытками заниматься. Они вдвоем с Семой подняли посла, усадили его на стул, больше на патриарший трон похожий, и примотали ноги к ножкам этого монстра, а руки к подлокотникам. Перед этим Сема с нагла одежонку снял, а Петр Христианович с графа Палена. И даже успел белый генеральский мундир на плечи накинуть, прикидывая, нужно будет перешивать, или на один раз и так пойдет. Нет, не пойдет, Пален был гораздо уже в плечах амбала Витгенштейна. Придется перешивать мундир, а скорее всего, просто выбрасывать и шить новый. Эта примерка и спасла жизнь Петра Христиановича, ну, может, и не спасла, а на время гибель неминучую отсрочила.

Брехт стоял спиной к буфету, что находился в противоположной стороне залы, в которой они раздевали двух мужиков, двери видно не было из-за этого проклятого буфета, и Брехт посчитал, что это последняя комната в анфиладе. И вдруг с той стороны затопали сапоги и на центр зала выбежали два англичанина в красных мундирах со шпагами в руках. Шпага – это не та штука, что в фильме про д’Артаньяна. Это практически будущая русская шашка, ну, может, самую малость полегче. Брехт стоял к ним спиной и на плечи надет белый пиджак паленский. А вот Сема был прямо перед англичанами и спутывал барона ихнего. К нему, что-то громко лопоча, красные и кинулись.

Сема среагировал быстро и правильно, он забежал за трон этот и пихнул его в сторону набегающих противников. Тяжеловат, да и паркет давно не вощили, потому трон с бароном не поехал навстречу красным, а просто свалился им под ноги. На счастье посла и Брехта, один из наглов оказался парнем проворным и успел в последнюю секунду трон перехватить, если бы с такой амплитудой и импульсом голова посла встретилась с паркетом, то могло произойти два события: во-первых, уникальный наборный паркет бы поломался, а во-вторых, поломалась бы посольская голова. Но рыжий нагл успел барона принять и стал его поднимать. Это ему непросто далось, трон полтонны, поди, весил, да еще дергающийся в нем Аллейн Фицгерберт.