Исповедь - Симоне Сьерра. Страница 15

– Ты хочешь сказать, – потребовал я, – что мастурбировала в кабинке для исповеди, и нас разделяла лишь тонкая перегородка?

Она испуганно кивнула.

– Ты меня так сильно возбуждаешь, – ответила она. – Я не могу это выносить.

Я едва сдержался, чтобы не овладеть ею прямо там, на полу. Каждый раз, когда я двигал бедрами, мой член скользил между ее теплых и влажных складочек.

Я опустил голову, уткнувшись лицом ей в шею. От нее пахло чистой кожей и едва уловимым ароматом лаванды – что-то, вероятно, сто́ящее больше, чем я зарабатывал за месяц. По какой-то причине это излишество, этот возможный декаданс подпитывали мою животную потребность заклеймить Поппи. Я кусал ее за шею, ключицу, плечи, сжимал ладонью грудь, неистово потирая членом клитор и доводя Поппи до второго оргазма, как будто наказывал удовольствием. Наказывал за то, что она появилась здесь и разрушила мою тщательно выстроенную жизнь как карточный домик.

Она извивалась подо мной, тяжело дыша и тщетно пытаясь высвободить руки из моей схватки. Поппи была такой влажной, что стоило мне лишь немного изменить угол движения, как я с легкостью мог бы скользнуть в нее.

Я хотел этого. Очень хотел. Безумно. Я жаждал трахнуть эту женщину больше всего на свете. И как бы извращенно это ни звучало, но тот факт, что я не мог это сделать, что это было бы неправильно с любой точки зрения: моральной, профессиональной, личной, – разжигал во мне еще больше страсти. Я словно обезумел, превратившись в одержимое существо, продолжая тереться о нее, ласкать и покусывать кожу, как будто хотел выжечь эти низменные потребности, овладевая каждым дюймом ее тела.

– О боже, – прошептала она. – Я сейчас… боже…

Я был согласен истязать себя каждый день до конца своей жизни, только бы оказаться внутри нее в тот момент, почувствовать, как она сжимается на моем члене, как содрогается в конвульсиях изнутри. Но вжиматься в нее сверху было так же хорошо, потому что я чувствовал каждый судорожный вдох, каждое исступленное движение ее бедер, и, когда я посмотрел ей в глаза, ее взгляд был пылким и проницательным, но в то же время удивленным, как будто это был неожиданный подарок, и она не могла решить, стоит ли ей быть благодарной или насторожиться.

Но, прежде чем я смог погрузиться в размышления об этом взгляде, Поппи выгнула спину, лишив меня равновесия. Я перекатился на спину, а она оказалась сверху.

Без колебаний она задрала мою рубашку, чтобы увидеть живот, и я заметил, как вспыхнули ее глаза и сжалась челюсть. Поппи провела ногтями по моему животу, практически царапая меня, как будто мой накачанный рельефный пресс раздражал ее, как будто она сердилась, что его вид ее заводит. И я бы солгал, если бы сказал, что это меня ни хрена не возбуждало.

Она села на меня, ее складочки скользнули по моему члену, а затем она начала ласкать меня таким образом, как будто дрочила мне своей киской. Я приподнялся на локтях, чтобы наблюдать за тем, как ее плоть прижимается к моей и набухший клитор выглядывает из раскрытых складочек. Проклятье, она была такой влажной от возбуждения, ее тело прижималось к моему члену, все происходящее было таким реальным и очень похожим на настоящий секс, может быть, даже слишком похожим, но технически это все равно был не секс, я лгал себе. Возможно, это не считалось, может быть, я не грешил.

Но даже если это не так, святое дерьмо, я не собирался останавливаться.

Это было настоящее распутство: ее задранная до талии юбка, мои чуть приспущенные брюки, ровно настолько, чтобы освободить яйца. То, как старый ковер обдирал мне задницу и поясницу. То, как Поппи бесстыдно ублажала себя моим членом, используя лишь соки нашего возбуждения. О боже, я хотел жениться на этой женщине или надеть на нее ошейник и сделать своей, чтобы другим неповадно было; я хотел стать ее хозяином, трахать ее и наслаждаться ею. Я хотел навечно остаться с ней на этом старом ковре: она поверх меня со своими распущенными волосами, затвердевшими сосками и ее греховная киска, доящая мой член.

– Кончай, – хрипло потребовала она. – Я должна увидеть, как ты кончаешь. Мне нужно это увидеть.

Я не мог ответить, потому что стиснул зубы от неминуемого оргазма. Я чувствовал, как жаркая волна удовольствия набирает силу где-то в позвоночнике и неудержимо приближается к паху. Я много лет не испытывал таких ощущений.

– Не сдерживайся, – взмолилась она, увеличив темп и надавив на мой член еще сильнее, и, черт возьми, я больше не мог сопротивляться. – Давай же. Отдай мне все до последней капли.

Черт, эта женщина была чертовски сексуальной. Под воздействием природного инстинкта я схватил Поппи за бедра и стал тереться о нее сильнее и быстрее. Образ того, как она объезжает меня, ее бледно-розового по-прежнему набухшего и нуждающегося в разрядке клитора навечно отпечатался в моем мозгу, а потом я вспомнил ее запах, вкус, возбуждения, оставшийся у меня на языке и лице, и меня накрыл мощный оргазм, опаливший тело словно огненная буря. Поппи издала низкий стон при виде спермы, брызнувшей мне на живот. Ее было так много, мне казалось, что прошли часы, а не секунды, пока мое тело пульсировало в блаженном освобождении.

И в этот момент – на пике моего кайфа, на пике ее ненасытного ликования – наши глаза встретились, и мы позабыли обо всех препятствиях. Мы больше не были двумя незнакомцами, священником и кающейся грешницей, Тайлером и Поппи. Мы были просто мужчиной и женщиной, какими нас создал Бог, Адамом и Евой, в самой элементарной и фундаментальной форме. Мы были частью природы, созданиями Божьими, и я заметил момент, когда она это тоже почувствовала – что мы каким-то образом стали единым целым. Что наши тела и души неотвратимо и неоспоримо слились в нечто исключительное и цельное.

Мой оргазм утих, но я все еще тяжело дышал и едва осознавал, что, черт возьми, сейчас испытал. Затем Поппи прикусила губу и провела пальцем по моему животу, окунув его в сперму, после чего поднесла ко рту. Член снова начал набухать при виде того, как она слизывает свидетельство моего оргазма с пальца.

Я откинул голову назад, с ужасом понимая, что уже никогда, вероятно, не смогу выкинуть эту девушку из головы. Она принадлежала к тому типу женщин, которые бесконечно могли возбуждать меня, с которыми я мог трахаться без остановки всю неделю, но все равно хотеть большего, и это не сулило ничего хорошего для самоконтроля, который медленно возвращался к жизни вместе с побежденной, измученной совестью.

– Будешь ли сходить с ума, – спросила Поппи через мгновение, – зная, что каждый раз на исповеди я ласкаю себя всего в нескольких дюймах от тебя?

Я застонал. Мать твою, да, конечно.

– Поппи, – произнес я, но остановился. Что я мог сказать ей после всего произошедшего? Что мне стыдно и я жутко сожалею о содеянном, а потом добавить, насколько глубоко эта женщина проникла мне под кожу?

– Знаю, – прошептала она. – И мне тоже жаль.

Она встала и поправила одежду, в то время как я принял сидячее положение, вытирая живот рубашкой. Неужели всего минуту назад вся вселенная состояла только из нас двоих, наших стонов и пота, нашего траха без настоящего секса? Теперь церковь казалась огромной и пустой пещерой, и только звуки работающего кондиционера нарушали унылую тишину.

Храм был пуст. Горожане не стояли в притворе, чтобы забросать меня камнями или изгнать как грешника.

Мне сошло это с рук.

И по какой-то причине я почувствовал себя еще хуже.

Мы с Поппи не попрощались. Вместо этого посмотрели друг на друга, уставшие и потные, пропахшие сексом, а затем она просто ушла, не сказав больше ни слова.

Медленно я направился обратно в дом пастыря. Липкий от спермы и снова возбужденный, я ненавидел себя еще сильнее.

VII

Моя сетчатая дверь с грохотом захлопнулась, и я вскочил с кухонного стула, ожидая увидеть Поппи или разъяренную толпу прихожан, или местного епископа, пришедшего отлучить меня от церкви, но это была всего лишь Милли. В руках она держала контейнеры с замороженной запеканкой.