Грехи святого (ЛП) - Джей Белла. Страница 11

— Почему? Это правда. — Он подошел ко мне несколькими расчетливыми шагами. — Я жалкий человек, Мила. Монстр, который использует людей, чтобы добиться своего, как я использовал тебя с самого начала.

— Но потом все изменилось. — Я не давала волю угрожающим слезам. — Все изменилось.

— Не я. Я не изменился.

Я подняла подбородок.

— А я изменилась.

— Нет, — он остановился в нескольких дюймах от меня, — ты не изменилась. Ты все еще Мила Блэк, сирота.

— Я стала сильнее, — усмехнулась я, не желая унижаться перед ним. — Может, даже мудрее.

Темные брови сдвинулись внутрь.

— Мудрее? Если бы ты была мудрее, то воспользовалась бы своим шансом на свободу, когда я преподнес ее тебе на блюдечке с голубой каемочкой.

Я поняла, что он пытается сделать. Он отталкивал меня, надеясь, что я сломаюсь и убегу. От него пахло алкоголем и отчаянием, замаскированным под злость. Он отчаянно хотел, чтобы я приняла решение, чтобы ему не пришлось жить с этим. Чтобы ему не пришлось жить с сожалением и чувством вины за то, что он бросил жену и ребенка.

— Я не собираюсь этого делать, Святой, — убежденно сказала я. — Я не собираюсь облегчать тебе задачу.

— Ты думаешь, это легко? — Он издал издевательский смешок. — Ничто в твоем присутствии в моей чертовой жизни не было легким.

— Хорошо.

Он вытащил руки из карманов и провел ими по волосам.

— Ты что, блядь, не понимаешь, Мила? Ты такая чертовски упрямая или просто глупая?

Его слова резали как ножи.

— Я не хочу, чтобы ты была здесь. Я не хочу этого ребенка.

— Я в это не верю. — Я слегка покачала головой, сжимая челюсти, чтобы не дать слезам упасть. — Я не верю в это ни на секунду.

— Ну, может, и стоит.

— Ты просто боишься, — возразила я. — Именно поэтому я не уехала. Все, что касается нашего будущего, неопределенно. Ты не можешь контролировать нашу жизнь, свою жизнь, и это пугает тебя до усрачки.

Он фыркнул, отстраненно глядя на увядающие лилии и разбитое стекло.

— Я вижу, ты решила переделать интерьер.

— Я пыталась создать визуальное представление о своих внутренностях.

— Вечно ты королева драмы. — Его глаза остановились на мне, голубые сапфиры мерцали жестокостью. Я бы обманула себя, если бы сказала, что это меня не пугает. — Я не понимаю. Он сузил глаза, втянул нижнюю губу в рот, изучая меня, едва заметно покачиваясь под воздействием алкоголя. — Было время, когда ты хотела только свободы, уйти от меня. И теперь, когда у тебя есть шанс, ты решила остаться. Это потому, что ты залетела? Ты предпочитаешь остаться с преступником и монстром, чем растить ребенка самостоятельно?

Я скрестила руки и отказалась удостоить ответом его абсурдный вопрос. Долгое время мы просто стояли и смотрели друг на друга, а мое сердце медленно подползало к горлу. Тяжесть внутри моего нутра изматывала меня, в то время как предостережение щекотало заднюю часть моего черепа. Мне было страшно. Но не его я боялась и не того, что он сделает. Я боялась того, чем это закончится, и к чему приведет этот разговор.

— Сэйнт.

— Ты хотела знать, где я был сегодня вечером. Я был в баре, напивался…

— Я чувствую это.

Он подошел ближе.

— И во время моего общения с бутылкой бурбона эта симпатичная светская блондинка раздвинула для меня ноги прямо на своем долбаном стуле.

Слова, ставшие ножами, прорезали мою грудь, острыми лезвиями вонзаясь в сердце. Я чувствовала, как кровь уходит из моей души, заменяясь пустотой, которая росла с каждым словом, сочащимся с его языка.

Я затаила дыхание.

— Ты…

Он пожал плечами.

— Думаю, ты никогда не узнаешь.

— Прекрати, хорошо? Просто остановись.

— Почему? А, Мила? Почему я должен остановиться? — Он схватил меня за плечи и заставил посмотреть на него. — Ты всегда знала, что я такой человек, такой эгоистичный ублюдок, который использует людей только для того, чтобы получить то, что я хочу. Неужели ты думала, что просто потому, что мне нравится трахать тебя, признаваться тебе в любви, это изменит меня? Что я стану лучше? Мужчиной, достойным быть твоим мужем и отцом твоего будущего ребенка?

Я ненавидела его взгляд. Я ненавидела то, как он смотрел на меня с такой пустотой, как будто ничего не чувствовал. Как будто ему было наплевать, причинит ли он мне боль. Все мое тело болело, и все, что я хотела сделать в этот момент, это забиться в угол и позволить боли поглотить меня целиком. Но я была сильнее этого. Я сглотнула слезы и посмотрела ему в глаза.

— Я люблю тебя, Святой. И я знаю, что ты любишь меня. Это все, что сейчас имеет значение. Остальное мы сможем выяснить вместе…

— Да прекрати ты, мать твою! — Он рывком отпустил меня. — Прекрати пытаться романтизировать наши поганые отношения.

— Сэйнт, я знаю, что с этой беременностью и всем, что произошло… ты боишься…

— Ты продолжаешь это говорить. — Он сузил глаза. — Я не боюсь, Мила. На самом деле, я не могу быть счастливее от этой беременности, чем сейчас.

— Но пять минут назад ты сказала, что не хочешь этого ребенка?

— О, я не хочу ребенка. — Он наклонился ближе, и угроза проступила на его лице. Я знала, что слова, которые вот-вот вылетят из его уст, будут разрушительными. Убийственными. Я чувствовала, как от него исходит жестокость.

— Мне не нужен этот ребенок, Мила. Мне нужны только те пять процентов акций, которые этот ребенок даст мне.

Я отшатнулась, все запасы воздуха в моих легких исчезли.

— Что?

Его рот изогнулся в уголках в кривой ухмылке, а глаза — чистая тьма. Он уперся руками в бока.

— Эта жизнь, растущая в тебе, гарантирует мне последние пять процентов акций компании твоей семьи. Этот пункт дорогой папочка решил добавить в свое завещание в последнюю минуту.

— О чем ты говоришь? — Я едва слышала собственный голос за тяжелым стуком сердца. — Что происходит?

Он отодвинулся и прислонился к стене, холодный и спокойный, отстраненный, словно ничто в этом разговоре его не волновало.

— Те пять процентов, которые, как мы все думали, связаны с анонимными акционерами, на самом деле связаны вот здесь, — он указал на мой живот, — в твоей утробе.

Я видела, как шевелятся его губы, слышала его голос, но ничего из сказанного им не имело смысла. Мой разум был слишком оцепеневшим, чтобы понять, о чем, черт возьми, он говорит.

— Я не… я не понимаю.

— Это не ракетостроение, Мила. Первый внук Торреса получает эти пять процентов, и пока он или она не достигнет совершеннолетия, родители, они же мы с тобой, владеют этими акциями. Другими словами… — он оттолкнулся от стены, его глаза впились в мои, — я стану владельцем этих пяти процентов акций, как только родится наш ребенок.

Каждое его слово врезалось в меня, как строительный шар, разломив пополам. Мои ноги стали слабыми, руки дрожали. Я медленно села на кровати, уставившись в пол, все еще пытаясь понять, что происходит.

— Похоже, твой отец намеревался перепихнуться со всеми нами после своей смерти.

Я сглотнула, не в силах поднять на него глаза.

— Ты знал?

Его молчание было всем ответом, в котором я нуждалась, его отсутствие реакции кричало об обмане.

— Ты знал, — прошептала я, по губам скользнула слеза, а на языке появился привкус боли. — Это было частью твоего плана.

Но он не сказал ни слова. Он не признавал и не отрицал этого.

Я смотрела на него, стоящего в нескольких футах от меня, но казалось, что расстояние между нами увеличивается с каждой милей. Я схватилась за живот.

— Беременность была частью твоего плана с самого начала.

— Нет. — Его жесткое выражение лица смягчилось. — Это не было частью моего плана.

— Но ты знал. Ты знал о пяти процентах до того, как я забеременела.

Он передернул плечами и закрыл глаза.

— Да. Я знал.

Я вскочила на ноги, гнев пылал в ядовитых слезах, которые катились по моим щекам.

— Как долго? Как давно ты знаешь?

Всем своим существом я надеялась, что он скажет, что узнал об этом только после того, как признался мне в любви. До того, как, между нами, все изменилось. Так было бы не так горько проглотить эту пилюлю.