Пятница, 13-е - Хоук Саймон. Страница 16

— Ты должен задуматься об этом, — сказал как-то один его одноклассник, когда после баскетбольного матча они сидели в запертой комнате и обсуждали отношения со своими девушками. — Я имею в виду, ты должен сначала все решить для себя самого, — объяснял тогда этот приятель, — решить, что ты сам хочешь.

— Я думаю, все будет хорошо, — ответил Джек.

— Да, ты можешь добиться этого от нее в любой момент, — предупредил его слова тот парень.

— Я не хочу нажимать на нее, — согласился Джек.

— А тебе не приходила в голову мысль, что она, быть может, ждет первого шагаот тебя!

— Конечно, я думал об этом, но…

— Что «но»? Ты собираешься поступать в «Стейт», а она уедет в Бостон. Ты что думаешь, она не встретит там какого-нибудь парня? Или ты не познакомишься с симпатичной девчонкой?

— Ну, если так, — начал Джек, — то, возможно, нам и не следует этого делать? Если ты стремишься…

— Кто говорит, что ты стремишься? — Ты, может, хочешь сказать, что женишься ради Христа? Ты, видимо, хочешь сидеть в полном одиночестве в своей комнате в колледже и думать о том, что, мол, могло произойти? Это хорошо, что ты хочешь дождаться ее, это я еще могу понять и принять к сведению, но тебе никогда не приходило на ум, чтоона-томожет и не захотеть так долго ждать? А вполне может быть так, почему бы и нет? Слушай, парень, жизнь коротка…

Джек принялся за новую набитую «дурью» сигарету. Может его друг и прав. Это уже произошло. Они это проделали, и это было великолепно, много лучше, чем он только мог предполагать себе. И никакого сожаления о происшедшем — он не сожалеет, что так долго ждал — все-таки это было не столь сложно выдержать время. Они открыли свои тела друг дружке, но это только начало. Возможно, это и старо, но он думал, что им пора открыть друг другу и свои сердца. Это необходимо сделать, если, конечно, они занимались любовью ради чего-то большего, нежели только самого процесса совокупления. Он чувствовал, что Марсия стала ему еще ближе, и он хотел быть еще ближе к ней. Им надо разобраться во всем. Жизнь так коротка…

Что-то капнуло ему на лоб.

«Что за черт», — подумал он, — неужели эта проклятая крыша течет?!»…но над ним была не крыша, а матрас Недди. Джек вытер лоб и посмотрел на свои пальцы, подвинувшись ближе к чадящей, но все же дававшей немного света, свече.

Пальцы были испачканы чем-то красным.

Что за…

Что-то зашевелилось под ним, и не успел он среагировать, как из-под кровати высунулась чья-то рука и схватила его. Сильные пальцы прижали его голову к подушке, не давая ни единой возможности шевельнуться, и от испуга он начал задыхаться. И тут же что-то вонзилось в него позади шеи, что-то появившееся из-под матраца, на котором он лежал. Когда охотничья стрела прошла сквозь его глотку, Джека сковало болью. Рука, сжимавшая алюминиевое древко стрелы, проткнула ею мясо молодого человека прямо под адамовым яблоком.

Джек открыл рот, чтобы закричать, но его разрушенная глотка смогла произвести на свет лишь тихий стон: стрела пронзила горло еще раз, и кровь, хлынувшая из разорванных артерий, наполнила его рот. Он попробовал вырваться из стальных объятий рук неизвестного, но было слишком поздно. Его затуманенный взгляд смог различить, как треугольный наконечник стрелы появляется из его шеи, затем, как из дырки, проделанной оружием, бьет фонтанчик крови. Потом у него хватило сил на некоторые короткие обрывистые мысли: он понял, что умирает, почти умер, а смерть не знает различия между людьми, она не разбирается, кто перед ней.

Затем что-то сверкнуло перед его глазами… что-то очень яркое, обжигающе яркое, ослепительное до боли…

Глава пятая

Марсия внимательно выбирала дорогу, придерживаясь тропинки, ведущей к уборной, большому коттеджу, стоящему в некотором отдалении от жилых зданий в окружении небольшой рощицы. Дождь, казалось, понемногу прекращался, но до сих пор ручейки воды, освещаемые проблесками молний, стекали с тропинки. Девушка вошла в уборную и включила свет.

Вода нашла лазейку и сюда, внутрь помещения. Она проникала сквозь дверную щель и душ. Марсия вошла в одну из дверей, скинула с себя дождевик, а фонарик поставила рядом на пол.

Стив, очевидно, в спешке не обратил внимание на необходимость перекраски ванных комнат. Стены и двери изнутри были исцарапаны надписями, оставленными предыдущими жителями лагеря.

«Сорок ярдов в направлении флигеля», — прочитала одну из таких надписей Марсия, усмехнувшись. — «Вилли Макит», — посмотрела она на подпись.

— Ну ничего, я думаю, новые дети напишут здесь что-нибудь поинтересней, — произнесла она вслух.

Девушка проверила чисто ли сидение.

«Хорошо, — подумала она, — это скорее всего будет для меня заданием на завтра. Стив наверняка скажет почистить здесь пол и стены, перед тем как покрасить все это заново. Надо создать благоприятное впечатление у будущих обитателей лагеря, которые должны приехать уже в конце будущей недели».

Ей была интересна цель. Люди готовы писать на стенах по любому поводу. Принцип же: «Я здесь был». Многие называют это вандализмом, другие определяют это как «внутригородское искусство», или, как сказал писатель, которого она однажды видела в «Ночном шоу» — как же он это назвал? — новой формой урбанизированного абстрактного экспрессионизма или как-то вроде этого. Но ей казалось, основным смыслом таких надписей является то, что люди — и в особенности дети — нуждаются во внимании, которого им не достается; они хотят напомнить другим о своем существовании. Взрослые прикрепляют таблички со своими именами на собственные автомашины, дома, почтовые ящики или устанавливают указатели даже посреди лужаек, примыкающих к их виллам. Та же цель преследуется с помощью именных чеков, медных табличек на рабочих столах и пластиковых, на дверях офисов, а также вышитых вензелей на носовых платках и одежде. В той или иной мере все эти примеры подходят под тоже определение: «Это я. Я это сделал. Я здесь был.»

«Стеномарательство», «граффити» более распространено в крупных городах, хотя и в маленьких городишках, пусть и очень редко, но тоже встречается. И если это вдруг происходит, то можно быть уверенным, — здесь приложил руку «гость» из большого города. В малых населенных пунктах менее остро стоит проблема идентификации личности. Люди знают друг друга в лицо и не боятся потерять пару минут на то, чтобы, заметив своего знакомого, поприветствовать его. В более же крупных — промышленных центрах — ты сам часто теряешься в толпе.

Самую интересную попытку хоть как-то повлиять на решение этой проблемы, она видела в одном баре, куда попала воспользовавшись удостоверением личности своей старшей подруги. Она выпила пива, а затем пошла в специальную комнату для девушек, где, как она заметила, стены были сделаны из грифельных досок. К доске прикреплялся лоток с мелом — в общем, посетительницы могли писать что угодно, ведь в любой момент все это можно было стереть. Но некоторые, видимо, хотели оставить память о себе с большей уверенностью в ее сохранении, и онивыцарапывалина этих стенах свои имена и даты. От таких добиться чего-либо практически невозможно. Они делают свое грязное дело несмотря ни на что. Наверное, они и занимаются этим, будучи уверенными, что все безнаказанно сойдет им с рук. Они вырезают ножами свои инициалы на стволах деревьев, выкладывают их камешками или оставляют отпечатки ступней в не застывшем цементе, пишут свои имена распылителями на заборах…

Это придает многим людям уверенность в этом мире, где ни на что хронически не хватает времени. Не хватает времени поближе узнать другого человека, влезть в его душу, поинтересоваться, чем он живет.

Инициалы внутри рисунка сердца. Мы были здесь. Мы это сделали. Мы жили. Мы любили.

Она подумала о Джеке, о его стройном и сильном теле, о тепле его кожи, об их слившихся в поцелуе губах, о том, как он проник в нее. Боже, как она хотела его! Все время, что они знают друг друга, все время пока они вместе, все это время ей хотелось снять с него одежду и атаковать.