Чужой муж - Кондрашова Лариса. Страница 18

Новый год Наташа провела в ресторане, который фабрика сняла для своих работников.

В один прекрасный момент она для себя вдруг решила: хватит! Хватит ныть и причитать. Хватит прятаться от людей. Проводить Новый год в одиночестве или в ожидании звонка…

Может, Валентин бы и сам предложил им вместе встретить праздник, но опять получалось, что ей надо именно сидеть и ждать. И она пошла веселиться.

Между прочим, это у нее получилось. Наташа сшила себе вечернее платье с рыжим мехом. Вначале просто как обычное платье. Потом подумала-подумала, купила маску лисы и сзади на платье пришила лисий хвост. Неожиданно получился забавный новогодний костюм, и она долгое время веселилась неузнанной. Между прочим, пользовалась большим успехом у мужской половины зала — ее платье из зеленого кашемира с меховым воротником мягко облегало фигуру. И фигуру, надо сказать, не из худших!

От устроителей праздника Наташа получила в подарок DVD-плейер и три диска с американскими комедиями.

В конце вечера в зале появился Валентин. В брюках и свитере, явно недавно купленных.

— Так вот ты где, — проговорил он слегка заплетающимся языком, — а я тебе звонил, звонил. Думал, может, к родителям уехала. А потом на всякий случай решил сюда заглянуть… Почему ты мне не сказала, где ты будешь?

— Потому что ты не спросил, — пожала плечами Наташа.

Он и в самом деле ничего не сказал ей про Новый год, просто позвонил накануне и ее поздравил. Наташа в ответ поздравила его. Вот и все.

Ну да, он, как всегда, был весь в работе, а ей что же, навязываться?

— Идиот, — сказал о себе Валентин, — я хотел сделать тебе сюрприз. Между прочим, перед дверью твоей квартиры стоит елка. Ты наряжаешь елку?

— У меня на стене висит большая еловая лапа с двумя шариками и мишурой.

Вообще-то женщина, которая уехала в Америку, оставила на антресолях целую коробку с елочными игрушками. Но Наташе не захотелось покупать елку для себя одной.

— Мы могли бы пойти к тебе и все-таки нарядить елку, — предложил Валентин. — До старого Нового года еще тринадцать дней.

— Нет, сегодня я уже ничего не хочу, устала.

— Ну тогда хоть проводить я тебя смогу?

— Проводи, — разрешила Наташа, вручая ему коробку с плейером и дисками.

Они пошли по улицам все еще не спящего города и то здесь, то там встречали знакомых, которые кучковались у подъездов домов или веселились вместе с детьми посреди фигур ледяного городка, каждый год устраиваемого самодеятельными художниками. Или скульпторами?

— Веселятся, — с затаенной завистью сказал Валентин.

— Веселятся, — эхом повторила Наташа.

Но то ли лимит веселья на сегодня был для нее исчерпан, то ли между ними возникло какое-то напряжение, но оба так и дошли до дома Наташи, больше не промолвив ни слова.

Елка все еще стояла перед дверью, и Валентин, конечно, внес ее в коридор.

— Спасибо, — сказала ему Наташа.

— Пожалуйста, — пожал он плечами.

— До свиданья? — словно спросила она.

— До свиданья, — кивнул он.

Но еще некоторое время потоптался у порога, однако остаться Наташа ему не предложила. Такая вот у них получилась новогодняя встреча. Ни уму ни сердцу.

На самом деле спать ей вовсе не хотелось. Она переоделась в домашний халат, встала на табуретку, сняла с антресоли коробку с игрушками. И крестовину для елки.

«Надо было сказать Валентину, чтобы он хотя бы установил елку», — подумала она и начала ножом строгать елочный ствол — его конец был широковат для крестовины.

Нож был тупой, и Наташа стала неумело точить его, а потом опять строгала, от чего елка шумно елозила лапами по полу коридора.

Но то ли от злости на саму себя, то ли вообще от уймы нерастраченной энергии все же дострогала. Впихнула елку в крестовину. Поставила в углу. И даже пару гвоздей вбила в плинтус — привязать к ним бечевку, чтобы елка вперед не завалилась. Ее папа всегда так делал.

В новогоднюю ночь строгать и тюкать молотком! Интересно, что подумали соседи снизу?

Потом она стала наряжать елку и неожиданно опять развеселилась. Повесила последнюю игрушку. Потом развесила конфеты из подарка, который ей дали на работе.

По завершении работы достала бутылку шампанского, сама ее открыла — причем до этого считала, что не сумеет. Налила себе бокал, произнесла тост:

— За твое счастье, Наташа!

И, чокнувшись с елочной макушкой, выпила. Включила музыку и как была, в халате, улеглась на диван, чтобы тут же заснуть.

На другой день Валентин ей позвонил, поинтересовался здоровьем, Наташа ответила односложно: в порядке. Если бы кто-то спросил каждого из них, на что они обижаются, никто бы не смог ничего толкового сказать.

После праздников она видела Пальчевского на фабрике. Не так уж велика была ее производственная территория, да и совещания случались, и на них молодые люди встречались. Но и только. Уж не приснилось ли Наташе то, что Валентин ночевал в ее доме и просил оставить его у себя?

Домой в свою квартиру Валентин так и не вернулся. Как ни уверяла всех Тамара, что ее размолвка с мужем продлится не больше недели, однако на этот раз она ошиблась.

Более того, на днях она получила извещение из народного суда, куда ее приглашали на слушание дела о собственном разводе! Подумать только, муж подал на развод! Тамара громогласно уверяла подруг, что такого унижения она ему не простит.

Зря, выходит, она себя обманывала, уверяя, что Валентин перебесится и вернется.

— Ну и плюнь ты на него, — говорили ей подруги.

Нужно было срочно исправлять положение, и Тамара отправилась на фабрику, чтобы до суда поговорить с пока еще мужем.

— Валик, ну что ты в самом деле! — начала она мягко. — Обида обидой, а семья семьей. Милые бранятся, только тешатся. Не нами придумано. Давай забудем об этом дурацком инциденте!

— Забудем? — усмехнулся он. — Чего вдруг? Я ничего не собираюсь забывать. Ты при всех от меня отказалась…

— Мало ли чего не наговоришь в пьяной компании! — пыталась отшутиться Тамара.

— Ну, если продолжать твои аналогии, — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке… У тебя ко мне больше ничего нет? Тогда я пошел. Извини, уйма работы.

— Погоди! — вспыхнула Тамара и взглянула на Валентина в упор. — Думаешь на Наташке жениться?

— Это мое дело, и оно тебя не касается.

— Ошибаешься, очень даже касается. Это, если хочешь знать, дело принципа. Если ты уходишь в никуда, это не слишком обидно. Бывает, не сошлись характерами. Но если ты уходишь к другой, вот тут-то твое дело меня и касается! Ты не боишься за свою любимую?

— Что бы ты ни сделала, каждый поймет, чьих рук это дело.

— А мне все равно. Какая разница, из-за чего тебе жизни не будет: из-за твоей ревности или из-за чужого предательства.

— Только не надо насчет предательства, — поморщился Валентин. — Надеюсь, на суде ты не станешь разыгрывать комедию, будто я предал твою великую любовь.

— Не надейся, — с ненавистью сказала Тамара. — Как раз на суде ты все получишь по полной программе: истерику, упреки, мольбы типа «вернись, я все прощу!», слезы…

— Неужели ты на суде станешь об этом говорить?

— Еще как стану! Так что подумай, прежде чем я опозорю тебя на весь город. Ты развалил нашу семью из-за другой женщины. Той, что змеей пробралась в наш дом, притворялась моей подругой…

— Тамара, подумай, что ты говоришь? — тщетно взывал Валентин.

— Говорю то, что думаю!

Их разговор Наташе тут же передали, потому что Тамара особенно не заботилась скрывать свое посещение фабрики и голос при разборках с мужем не понижала.

На суде Тамара, как и обещала, устроила настоящий спектакль с рыданиями и обмороком. Судья-женщина презрительно взглянула на Валентина и холодно объявила:

— Супругам дается три месяца для примирения. Вас, истец, я попрошу отнестись с пониманием к чувствам женщины, которая прожила с вами восемь лет. Вы уже не дети, и такая смешная причина вроде «не сошлись характерами» не отвечает серьезности вашего дела.