Пять поросят - Кристи Агата. Страница 12

— Вы философ, мистер Блейк.

— Нет. Просто я хорошо понимаю, что лезть на рожон ни к чему. Думаю даже, что вы подойдете к этой проблеме менее предвзято, чем кто-либо другой.

— Надеюсь, что мне удастся написать об этом достаточно деликатно и удержаться от безвкусицы, — сказал Пуаро.

Филип Блейк громко, но невесело гоготнул.

— Забавно слышать это от вас.

— Уверяю вас, мистер Блейк, я в этом весьма заинтересован. Для меня это вопрос не только денег. Я искренне хочу воссоздать прошлое, прочувствовать и увидеть события, которые имели место, понять, что за ними стояло, уяснить мысли и чувства участников драмы.

— Не думаю, что в этой, как вы выражаетесь, драме присутствовали какие-то особые хитросплетения. Дело было совершенно очевидным. Обычная женская ревность, и ничего больше, — заметил Филип Блейк.

— Меня очень интересует, мистер Блейк, ваша реакция на случившееся.

— Реакция! Реакция! — вдруг с жаром повторил Филип Блейк, и лицо его побагровело. — Как вы можете так говорить? Какой могла быть моя реакция, когда убили, отравили моего друга, моего лучшего друга! А ведь если бы я действовал более проворно, то сумел бы его спасти.

— Почему вы так считаете, мистер Блейк?

— Вот почему. Полагаю, вы уже знакомы с обстоятельствами дела? — Пуаро кивнул. — Отлично. В то утро мой брат Мередит позвонил мне. Он попал в переплет. Одна из его адских смесей, к тому же смертельно опасная, пропала. Как же поступил я? Велел ему прийти и обещал обговорить с ним это обстоятельство. Решить, что нам делать. «Решить, что нам делать». До сих пор не могу понять, почему я оказался таким дураком и не сообразил сразу, что промедление смерти подобно. Мне следовало подойти прямо к Эмиасу и предупредить его, сказав: «Кэролайн утащила у Мередита яд, и вам с Эльзой следует быть начеку».

Блейк встал и возбужденно заходил взад и вперед по комнате.

— Господи боже, неужто вы думаете, что я об этом забыл? Я знал. И у меня была возможность спасти Эмиаса, а я отнесся к этому несерьезно, предоставив Мередиту решать, как поступить. Почему у меня не хватило ума сообразить, что Кэролайн не остановят ни угрызения совести, ни сомнения? Она украла этот яд неспроста, украла, чтобы использовать при первой же возможности. Она не станет ждать, пока Мередит обнаружит пропажу.

Я знал, что Эмиасу грозит смертельная опасность, и ничего не предпринял.

— Вы напрасно так казнитесь, мсье. У вас не было времени…

— Времени? — перебил его Блейк. — У меня было полно времени. И куча возможностей. Я мог пойти прямо к Эмиасу, как я уже сказал, пусть даже он бы мне не поверил. Эмиас был не из тех, кто легко верит, что им грозит опасность. Он бы только махнул рукой. Кроме того, он никогда бы не согласился с тем, что Кэролайн способна на преступление. А я мог бы пойти к ней. И сказать: «Я знаю, что ты задумала, что ты собираешься сделать. Предупреждаю тебя, если Эмиас или Эльза умрут от отравления кониумом, тебя повесят». Это бы ее остановило. В конце концов, я мог бы позвонить в полицию. Многое можно было бы сделать, а вместо этого я позволил Мередиту уговорить себя действовать осторожно и не спеша. «Нам необходимо обговорить все как следует, удостовериться, кто взял яд…» Старый дурак — за всю жизнь не принял ни единого быстрого решения! Ему повезло, что он оказался старшим сыном и унаследовал поместье. Если бы ему хоть раз пришлось делать деньги, он бы остался без пенни в кармане.

— А вы не сомневались, кто взял яд? — спросил Пуаро.

— Разумеется, нет. Я сразу понял, что это дело рук Кэролайн. Я ее хорошо знал.

— Очень интересно, — заметил Пуаро. — Мне хотелось бы знать, мистер Блейк, что представляла собой Кэролайн Крейл.

— Она не была оскорбленной невинностью, какой казалась на процессе, — резко сказал Филип Блейк.

— Какой же она была? Блейк сел на место.

— Вы в самом деле хотите знать? — сурово спросил он.

— Очень.

— Кэролайн была дрянью. Дрянью от начала и до конца. Но с обаянием. Ей была присуща та мягкость, которая действует на людей обманчиво. Она казалась хрупкой и беспомощной, и окружающим всегда хотелось прийти ей на помощь. Если обратиться к истории, у нее много общего с королевой шотландской Марией Стюарт. Всегда добрая, несчастная, привлекательная, а в действительности — холодная, расчетливая интриганка, замыслившая убийство Дарили и ушедшая от ответа. И Кэролайн была такой же — холодной и расчетливой. И по характеру она была недоброй.

Не знаю, сказали ли вам — на процессе это не было отмечено как существенная деталь, но ее это высвечивает в определенном ракурсе, — что она сделала со своей младшей сестрой? Она была от природы ревнивой. Ее мать вышла замуж вторично, и все внимание и любовь были обращены на маленькую Анджелу. Кэролайн не могла этого выдержать. Она попыталась убить малышку — ударила ее рукояткой кочерги. К счастью, удар оказался несмертельным. Но поступок этот говорит о многом.

— Да, конечно.

— Вот что такое настоящая Кэролайн. Она всегда и везде стремилась быть первой. Быть второй — этого она не могла пережить. В ней был холодный эгоизм, способность совершить убийство.

Она казалась импульсивной, а в действительности была расчетливой. Когда она еще совсем молоденькой гостила в Олдербери, она быстро, но внимательно разглядывала нас и планировала свое будущее. Собственных денег у нее не было. Я в ее расчеты не входил — младший сын, которому предстояло проложить себе дорогу самостоятельно. Забавно, что сейчас я мог бы, пожалуй, купить Мередита и Крейла, будь он жив, со всеми потрохами! Некоторое время она присматривалась к Мередиту, но в конце концов остановила свой выбор на Эмиасе. У Эмиаса будет Олдербери, и, хотя доходов от поместья немного, она поняла, что как художник он необычайно талантлив. И сделала ставку на то, что, прославившись, он сумеет неплохо зарабатывать.

Она не ошиблась. Признание пришло к Эмиасу очень скоро. Он не сделался модным художником — но талант его был признан и картины раскупались. Вам доводилось видеть его картины? У меня есть одна. Пойдемте, я вам покажу.

Он повел Пуаро в столовую и указал на стену слева.

— Вот пожалуйста. Это картина Эмиаса.

Пуаро молча разглядывал картину. Он был поражен, как человек способен преобразить самый обычный предмет волшебной силой таланта. На полированном столе красного дерева стояла ваза с розами. Казалось бы, избитая тема. Как же Эмиасу Крейлу удалось заставить розы полыхать буйным, почти непристойным пламенем? Блики этого пламени, словно наяву, дрожали на полировке стола. Чем объяснить то изумление, которое вызывала картина? Ибо она была изумительной. Пропорции стола, наверное, повергли бы старшего полицейского офицера Хейла в отчаяние. Он принялся бы утверждать, что роз — такой формы и такого цвета не бывает. А потом гадал бы, чем ему не пришлись по душе эти розы и по какой причине не понравился круглый стол красного дерева.

— Удивительно, — с легким вздохом пробормотал Пуаро.

Блейк повел его обратно.

— Я сам никогда не разбирался в искусстве. Не понимаю, почему мне хочется смотреть и смотреть на эту картину, не отрывая глаз. Она такая… такая настоящая, — признался он.

Пуаро энергично закивал головой.

Блейк предложил гостю сигарету и закурил сам.

— И этот человек, человек, который написал эти розы, человек, который создал «Женщину, готовящую коктейль», человек, который написал потрясающее «Рождество Христово», этот человек погублен в расцвете лет мстительной, злобной по натуре женщиной! Он помолчал.

— Вы скажете, что я ожесточен, что я несправедлив к Кэролайн. Да, она обладала обаянием, я это чувствовал. Но я знал, я всегда знал, что она представляет собой в действительности. Эта женщина, мсье Пуаро, была олицетворением зла. Она была беспощадной, безжалостной и хищной.

— Но мне говорили, что миссис Крейл в браке довелось мириться с многочисленными трудностями?

— Да, причем она не стеснялась всем об этом рассказывать. Вечная мученица! Бедняга Эмиас! Его семейная жизнь была сплошным адом — или, скорей, была бы адом, не будь он человеком необычным. Его талант служил ему защитой. Когда он писал, все становилось ему безразличным, он забывал про Кэролайн, про ее придирки, про их ссоры и размолвки, а им не было конца, как вам известно. Не проходило и недели, чтобы не случалось очередного скандала. Ей эти распри доставляли удовольствие. Поднимали настроение, что ли. Давали выход чувствам. Она выкрикивала все обидные слова и оскорбления, что приходили ей на ум, а потом мурлыкала от удовольствия, как гладкая, откормленная кошка. Ему же подобные скандалы обходились дорого. Он жаждал мира, тишины, покоя. Такому человеку, как он, вообще не следовало жениться — он не был создан для семейного очага. У мужчины вроде Крейла могут быть связи, но не семейные узы. Они сковывают его индивидуальность.