СССР: вернуться в детство 5 - Войлошникова Ольга. Страница 42

Народ тоскливо завздыхал, но уходить не стал — так, слегка прижался к стеночкам.

Да уж, до биотуалетов ещё лет двадцать, душ в вагоне существует разве что в виде мечты — все прелести длительных железнодорожных поездок налицо. Да ещё и плацкарт!

Выпустив тётку с дитём из туалета, проводница сердито закрыла дверь на ключ и кивнула мне:

— Пошли!

Я подхватил рюкзак, но идти оказалось два шага — до их служебного купе.

Внутри было тесно (особенно когда мы запёрлись вдвоём, да с рюкзаком) и, вопреки моим воспоминаниям, полок имелось не одна, а две, друг над другом, как в уполовиненном стандартном купе. На нижней, застеленной, спал парень. На верхней лежали какие-то полосатые тюки. Оксана выглянула в коридор, заперла дверь и похлопала парня по плечу:

— Лёш…

— М?.. — сонно откликнулся он.

— Лёш, у нас заяц.

— Чё? — он сел, потирая глаза, явно не вполне соображая, уставился на меня. — Откуда?

— Я думала, он опоздавший, ещё и залезть помогла. Что делать-то? Начальству сдать его?

— Да не надо меня сдавать! — проявил инициативу я. — Я ж билет купить хотел. Мать ждёт, я звонил, когда с Анадыря вылетал.

— А чё не купил? — сложил брови домиком Лёха.

— Так документы потерял, говорю же я. Я должен был вообще самолётом, а в аэропорту кассирша давай орать, билет у меня отобрала, хотела в милицию сдать.

— А ты? — Лёхе уже явно было интересно.

— А я сказал, что в туалет хочу, а сам в такси — и сюда. А тут объявляют, что поезд в нашу сторону отходит. Я и побежал. У меня есть на проезд. Сколько надо? Семьдесят? Или сто?

Лёха явно сомневался.

— Тебе сколько лет-то?

— Одиннадцать.

— Начальнику сообщить? — снова вытаращила глаза Оксана.

— Да не надо ничё сообщать, — махнул рукой Лёха. — Будут пацана без толку таскать. А так он уже едет, под нашим присмотром и доедет. Наверху ему вон постели. Тебе докуда?

— До Иркутска.

— Пийсят рублей давай, хватит. Тока по вагону не шарься. Поел, в туалет сходил — и наверх. Понял?

— Понял.

Суперски!

— А бельё-то куда? — Оксана потянула с полки куль.

— Да вот сюда к окну положим. Пару дней потерпим, не помрём.

ПЛАЦКАРТ ВЕСЁЛЫЙ

Вовка. По железке.

На самом деле дней вышло два с половиной. Я старался не вылезать из купе, потихоньку грыз купленный в Белингхеме на развес миндаль и читал Джека Лондона, любезно предоставленного мне Оксаной. Без палева вскрыл пакет сушёного мяса, чтоб сырокопчёной колбасой не вонять. Жёсткое оно, зараза. Зато можно точить весь день потихоньку. Угостил проводников, наврав с три короба, что на Чукотке местные так мясо сушат (хотя, может чукчи тоже сушат, я просто не в курсе). Они в ответ поили меня чаем с печеньем, расспрашивали про севера. Сочинял как мог, используя микроскопический опыт своего двухдневного там пребывания. Но самолёт, садящийся посреди поселковой улицы, их впечатлил. И киты, подплывающие к берегу, чтоб почесаться.

В вагоне было народу под завязку. Люди постоянно мелькали к титану, слышно было, что они беспрерывно ломятся в рабочий проводницкий закуток (где одно сидячее место, раковина и какие-то тумблеры), просят чай, печенюхи, шашки или водку (которую Лёша с Оксаной везли совершенно нелегально, пряча под своей спальной койкой). Водку продавали со страшным наказом пить аккуратно и не буянить, иначе милиция ссадит.

О том, что в поездах пить запрещено, никто даже и не подозревал. Да и не было оно запрещено — прямо в вагоне-ресторане выпивка продавалась, только стоила она ещё дороже, чем у проводников. Несмотря на все раскрытые окна духан стоял…

Люди в основном ехали в отпуск — многие с ребятишками. Весёлые! Играли в карты, в домино и в шахматы. Бегали, орали и плакали дети. Играли гитары (я насчитал три). Хохотали, пели, травили анекдоты. За стенкой храпел мужик. Храпел так, что перегородка вибрировала. А по ночам он пил чай, чёрный, как дёготь, и угрюмо смотрел в окно, стоя у титана.

В тамбуре постоянно кто-то курил, хоть топор вешай.

В общем, впечатлений полная панамка.

21. РЯДОМ

ЛЮБОВЬ К ФОТОГРАФИЯМ

«Охотники за привидениями», Линда. Портленд, загородный дом, 12 июля, 19.00 по времени Калифорнии.

Выходные бывают редко. Но Линда была железобетонно уверенна, что часть времени обязательно надо проводить с семьёй. Мама, папа, чай с пирогом… Судя по звукам гитары, сегодня ещё и сестра была дома. Уже приехала!

Линда прошла в гостиную, поцеловала Нэнси в макушку и села на противоположный диванчик.

— Что это ты играешь? Что-то новенькое?

— Нравится? Я записала на слух. Жаль, что я не знаю слова. С нами на фестиваль ехал мальчишка, аж из Сербии! Такое странное имя — Горан. Он пел, красиво. Но слова перевести не смог.

Линда почувствовала, как профессиональная интуиция, которой полагалось бы отсыпаться в выходной, поднимает голову:

— Неужели прямо из Сербии?

— Удивительно, правда? Он путешествует по Канаде с семьёй. Представь, Меттью нашёл его в вагоне с лошадьми!

— Да ты что…

— Да! Сел на вокзале не в тот поезд и потерялся, представляешь? Не знал, как купить билет и забрался зайцем в товарный вагон, спрятался за денники.

— Как же вы общались?

— Он неплохо так для серба объяснялся по-английски. Рассказывал про свою ферму, про лошадь.

— И что вы?

— Довезли его в нашем купе до Калгари и помогли купить билет до Эдмонтона. Ну, как же не помочь своему брату-ковбою?

— Действительно, — слегка отстранённо кивнула Линда. — А фоток у тебя не осталось?

Должны остаться, зная пристрастие сестры к фотографиям и альбомам.

— Что, интересно на серба посмотреть? — Нэнси уже полезла в сумку.

— Ещё как.

— Смотри! Обыкновенный пацан, я бы в жизни не сказала, что серб.

— Я тоже, — пробормотала Линда.

На фотографии было битком набитое купе, и улыбающийся Володя Воронов (он же Уилл Вольф, он же сербский мальчик Горан, он же «Джессика Доу») показывал в объектив «викторию».

— А шляпа у него сразу была?

— Не-ет, ты что! Это я с ним поменялась, на память. Теперь у меня есть настоящая сербская бейсболка, смотри! — и Нэнси вынула из сумки проходящую по всем ориентировкам чёрную бейсболку. — По цвету можно подумать, что сербы — мрачноватые парни, но уверяю тебя, мальчишка оказался очень компанейский, пел, сухариками нас угощал, — Нэнси встряхнула бейсболку и натянула её, гордо приосанившись: — Ну как?

— Обалдеть! — честно сказала Линда. — Извини, мне нужно срочно позвонить.

Д О МА

Вова. Среда, 15 июля. Иркутск.

На третью ночь около четырёх часов утра поезд приехал в Иркутск. Я распрощался с проводниками и вышел на площадь у вокзала, где, как и в Хабаровске, в ряд стояли жёлтые «Волги» с зелёными огоньками в уголке лобовухи. Подошёл к крайнему:

— Здорово, дядь. З а город поедем?

— Далеко?

— От троллейбусного депо километра четыре по тракту.

— Десятка.

Ценник был охренеть какой высокий, если по километражу — раза в три выше, чем положено, а то и в четыре. Но искать другие варианты, привлекать к себе внимание дежурных ментов или топать пешком по ночному городу не хотелось вообще.

— Поехали. Попутчиков не берём.

По пустынным улицам долетели быстро. Я попросил остановиться у следующего за «Ньютоном» садоводства, «Декарта», дождался, пока такси уедет, и зашёл через лес. Мало ли, вдруг ждут меня.

Лес серел рассветными сумерками. Я ушёл за земельное товарищество, на дальний край предполагаемого нашего этнографического парка, где мы с Олькой не хотели ничего корчевать, достал из рюкзака кобуру и оружие. Револьвер проверил и сразу заправил в носок под брюки, остальное вместе с остатками неприятельских денег уложил в припасённый плотный полиэтиленовый пакет от сушёного мяса, тщательно завернул, упаковал в американский котелок. Котелок, чувствуя себя Кощеем — в ещё один пакет, чтоб помедленней ржавел, вдруг долго не достану. Потом срезал топором кусок дёрна (вот, наконец, и пригодился топор!), топором же вырыл ямку, закопал свою нычку. Водой и полиэтиленовой бутыли слегка по срезам полил.